Машины шли, теснясь и пятясь, Держась на той струне тугой: Не сплоховать, Не сбавить натиск, Не проморгать беды лихой… То был порыв души артельной, Самозабвенный, нераздельный, — В нем все слилось — ни дать, ни взять: И удаль русская мирская, И с ней повадка заводская, И строя воинского стать; И глазомер, и счет бесспорный, И сметка делу наперед. Сибиряки! Молва не врет, — Хоть с бору, с сосенки народ. Хоть сборный он, зато отборный, Орел — народ! Как в свой черед Плечом надежным подопрет, — Не подведет! Сибиряками Охотно все они звались. Хоть различались языками, Разрезом глаз и складом лиц. Но цвет был общего закала: Сибири выслуженный дар — Под слоем летнего загара Еще там зимний был загар. Тут были: дальний украинец И житель ближних мест — бурят, Казах, латыш и кабардинец, И гуще прочих — старший брат. И те, кого сюда чин чином Везли с путевкой поезда, И те, что по иным причинам Однажды прибыли сюда; В труде отбыв глухие сроки, Перемогли урок жестокий. — Всего видали до поры, Бывали дальше Ангары… Но все теперь как будто дивом, Своею нынешней судьбой, Одним охвачены порывом, В семье сравнялись трудовой, В сыновней службе не лукавой, Огнем ученые бойцы. Деньга — деньгою, слава — славой, Но сверх всего еще по нраву Класс показать. Самим по праву Сказать: «А что — не молодцы?» Как дорог мне в родном народе Тот молодеческий резон, Что звал всегда его к свободе, К мечте, живущей испокон. Как дорог мне и люб до гроба Тот дух, тот вызов удалой В труде, В страде, В беде любой, — Тот горделивый жар особый, Что — бить, — так бей, А петь, — так пой!.. Гори вовеки негасимо Тот добрый жар у нас в груди — И все нам впору, все по силам, Все по плечу, что впереди. Немало жито-пережито, Что хочешь будь и впредь со мной, — Ты здесь — венец красы земной, И песнь моя — Народ родной! День отпылал над сталью плеса И долгий зной увел в закат. Все так же по мосту колеса Держали свой тяжелый лад. Свергали в воду самосвалы Свой груз, — казалось, там — гора. Как в пору все. Как не бывало! И Ангара — Как Ангара. Лишь под невидимым вовеки Огнем прожекторных лучей Играла, — все на свете реки Могли завидовать бы ей. В лучах играла вся окрестность, — Сверкала, что дворцовый бал. И неохотно люд воскресный Домой с площадки убывал. Работам ночь не помешала, Забыто было есть и пить, И смена смене не желала Добром штурвалы уступить. И ночь прошла. И новый полный День на дежурство заступил. И все вились жгутами волны, Все тот же был Байкальский тыл. И только в полдень, в лад со сроком, Что был назначен не спроста, Как над невидимым порогом, Вода забилась у моста, И крупной пеной богатея, Пошла в десяток рукавов, Когда означилась над нею Углы бетонных сундуков. Ярясь, грозясь, кипела пуще, Гремел с бортов за сбросом сброс, Над быстриной, ревмя ревущей, Ходил гармонью зыбкий мост. За сбросом сброс гремел в придачу, Росла бетонная гряда, Но не хотела стать стоячей Весь век бежавшая вода, Не собиралась кончить миром… Я помню миг, как тень беды Прошла по лицам командиров, Не отходивших от воды. Ей зоркий глаз людской не верил… Чуть стихла, силы притаив, И вдруг, обрушив левый берег, В тот узкий кинулась прорыв… Слова команды прозвучали, Один короткий взмах флажка — И, точно танки РГК, Двадцатитонные «минчане», Качнув бортами, как плечами, С исходной, с грузом — на врага. |