И что мне малые напасти И незадачи на пути, Когда я знаю это счастье — Не мимоходом жизнь пройти. Не мимоездом, стороною Её увидеть без хлопот. Но знать горбом и всей спиною Её крутой и жёсткий пот. И будто дело молодое — Всё. Что затеял и слепил, Считать одной лишь малой долей Того, что людям должен был. Зато порукой обоюдной Любая скрашена страда: Ещё и впредь мне будет трудно, Но чтобы страшно — Никогда. Друг детства И дружбы долг, и честь, и совесть Велят мне в книгу занести Одной судьбы особой повесть, Что сердцу встала на пути… Я не скажу, что в ней отрада, Что память эта мне легка, Но мне свое исполнить надо, Чтоб вдаль глядеть наверняка. В ней и великой нет заслуги — Не тем помечена числом… А речь идет о старом друге, О лучшем сверстнике моем. С кем мы пасли скотину в поле, Палили в залесье костры, С кем вместе в школе, В комсомоле И всюду были до поры. И врозь по взрослым шли дорогам С запасом дружбы юных дней. И я-то знаю: он во многом Был безупречней и сильней. Я знаю, если б не случиться Разлуке, горшей из разлук, Я мог бы тем одним гордиться, Что это был мой первый друг. Но годы целые за мною, Весь этот жизни лучший срок — Та дружба числилась виною, Что мне любой напомнить мог… Легка ты, мудрость, на помине: Лес рубят — щепки, мол, летят. Но за удел такой доныне Не предусмотрено наград. А жаль! Вот, собственно, и повесть, И не мудрен ее сюжет… Стояли наш и встречный поезд В тайге на станции Тайшет. Два знатных поезда, и каждый Был полон судеб, срочных дел И с независимостью важной На окна встречного глядел. Один туда, другой обратно. Равны маршруты и права. — «Москва — Владивосток»? — Понятно. — Так-так: «Владивосток — Москва»… Я вышел в людный шум перронный, В минутный вторгнулся поток Газетой запастись районной, Весенней клюквы взять кулек. В толпе размять бока со смаком, Весь этот обозреть мирок — До окончаний с твердым знаком В словах «Багажъ» и «Кипятокъ»… Да, я люблю тебя душевно И, сколько еду, все не сыт. Тобой, дорожный, многодневный, Простой и в меру быстрый быт; Вагон и эти остановки Всего бегущего в окне, И даже самозаготовки По среднерыночной цене… Так, благодушествуя вволю, Иду. Не скоро ли свисток? Вдруг точно отзыв давней боли Внутри во мне прошел, как ток… Кого я в памяти обычной, Среди иных потерь своих, Как за чертою пограничной, Держал, он, вот он был, в живых. Я не ошибся, хоть и годы И эта стеганка на нем. Он! И меня узнал он, с ходу Ко мне работает плечом. И чувство стыдное испуга, Беды пришло еще на миг, Но мы уже трясли друг друга За плечи, за руки… — Старик! — Старик! Взаимной давней клички Пустое, в сущности, словцо Явилось вдруг по той привычке, А я смотрю ему в лицо: Все тоже в нем, что прежде было, Но седина, усталость глаз, Зубов казенных блеск унылый — Словцо то нынче в самый раз, Ровесник — друг. А я-то что же? Хоть не ступал за тот порог, И я, конечно, не моложе, Одно, что зубы уберег. — Старик. И нет нелепей муки: Ему ли, мне ль свисток дадут, И вот семнадцать лет разлуки И этой встречи пять минут! И вот они легли меж нами — Леса, и горы, и моря, И годы, годы с их мечтами, Трудами, войнами, смертями — Вся жизнь его, Вся жизнь моя… — Ну вот, и свиделись с тобою. Ну, жив, здоров? — Как видишь жив. Хоть непривычно без конвоя, Но, так ли, сяк ли, пассажир Заправский: с полкой и билетом… — Домой? — Да как сказать, где дом… — Ах, да! Прости, что я об этом… — Ну, что там, можно и о том. Как раз, как в песенке не новой, Под стать приходятся слова: |
