- Кроме "Катрионы".

Джек накинул капюшон и вышел под дождь. Проходя мимо стеклянной витрины кафетерия, он помахал Томиславу Станичу рукой и пошел по лужам на взлетной полосе к ангару.

Из личного дневника Джека Деверо, капитана почтового звездолета "Катриона":

"Наконец, мы снова в открытом космосе. Здесь я чувствую себя гораздо лучше. На Земле мне кажется, что я не успеваю за событиями. Я стараюсь вообще не думать о том, что произошло на последней стоянке в Марселе. От этих мыслей у меня начинается головокружение. Единственное, что меня радует - конверт, который передал мне Том Станич. Там небольшое досье на Самсона Полубоярова, рассказывающее, чем он занимался после того, как попал в прошлое. И координаты планеты, на которой он теперь живет. Его адрес, разные карты, как добраться. Планета называется Прозерпина-Z. Это малая планета, входящая в звездную систему Анубис. Она довольно близко от нашей стандартной трассы и, если позволить себе чуть-чуть самоуправства, можно на обратном пути с Эринии завернуть на катере в гости к Самсону Никитичу. И я непременно это сделаю. Я не могу опять позволить себе опоздать".

Всю ночь было душно. Часа за два до рассвета пошел дождь. Лавров лежал в темноте на узкой койке и слушал, как капли бьют по стеклу потолочного люка. Дробный перестук постепенно превращался в слитный гул ливня. Вода побежала по стеклу наплывами, оставляя отражения переливчатых теней на стенах комнатки. Лаврову здесь не нравилось. Временами было слишком похоже на тот подвал, по ночам особенно. И тогда к нему приходили сны или лезли наружу воспоминания. Лавров понимал, что эти мысли не сразу уйдут, а, возможно, и не уйдут никогда. Но сжиться с ними, привыкнуть было невозможно. Те трое суток в плену останутся навсегда. Не столько из-за того, что он пережил, сколько из-за Лары.

Самого себя Лавров не жалел. Он знал, что рискует, и с самого начала понимал, чем все может обернуться. Можно сказать, был готов. В тот день у партизан была акция, которую сопротивление проводило совместно с заброшенным в тыл противника отрядом ополчения, воевавшим на стороне независимых. Сводный отряд совершил налет на расположение частей землян в ближайшем населенном пункте. Все прошло по плану, с минимальными для партизан потерями. Лавров с несколькими своими людьми остался прикрывать отход основных сил отряда. В партизанском отряде Лавров пользовался уважением. До войны он был главой местной администрации, хорошо знал окрестности, сам не раз ходил за линию фронта, чтобы обеспечить партизанам связь с независимыми. Когда его, убив остальных троих, схватили, у землян, наверное, был великий день. Лавров предполагал, что его казнят для острастки местных жителей, и внутренне к этому приготовился. Как и к тому, что могло предшествовать казни.

В случае, если бы ему и троим его товарищам удалось уйти, они должны были соединиться с отрядом на одной из баз - заброшенном консервном заводе, расположенном на старой дороге в ущелье. Это было добротное каменное здание со множеством корпусов, огороженное высоким бетонным забором, ворота которого открывались введением кода допуска. Они еще функционировали и служили неплохой защитой на случай, если укрытие партизан будет внезапно атаковано. Захватившим Лаврова военным из частей Земного альянса нужно было, чтобы он рассказал им о расположении строений на территории завода и выдал коды доступа от ворот. Лавров, разумеется, не собирался этого делать, поэтому его три дня пытали.

Воспоминания о физических страданиях, по счастью, были смазанными. Трое суток в памяти Лаврова слились в долгий мучительный день, который никак не желал закончиться и прерывался лишь тогда, когда Лавров от боли терял сознание. Он знал, отряд прождет его с друзьями на базе максимум дня четыре, после чего сменит расположение, уйдя в ближайший лесной массив. Ему нужно только продержаться, потянуть время. Это понимали и те трое, которые его допрашивали в подвале.

- Убиваете время? - спросил их командир на исходе третьих суток; Лавров к этому времени уже не мог ни стоять, ни сидеть, только лежал у стены на том же матрасе, который ему бросили для сна, - Мужественный поступок, достойный уважения. Жаль, вы не оставляете нам выбора. Возможно, если мы навестим Ларису Вениаминовну и пригласим ее сюда, это поможет нам с вами найти общий язык.

Перед глазами Лаврова все было мутно. Угрозы, оскорбления, побои - все вызывало у него лишь тупое безразличие и усталое ожидание той минуты, когда это закончится навсегда. Но эти слова зажгли в его сознании яркий свет боли. Лара? Только не она. Он столько всего вынес и готов умереть. Но не смотреть, как мучается и умирает дочь.

- Мы знаем, где ее найти, - уловив тревогу во взгляде пленника, продолжил тот человек, - Послать за ней?

Удивительно, но Лавров не помнил лица этого человека. Только голос, впивающийся в барабанные перепонки, скребущий слух, как колючая проволока. Имя Лары, которое он произносил, было самой страшной из всех пыток, и выдержать ее Лавров уже не мог. Он сказал мучителям все, что они хотели услышать, назвал коды доступа к воротам завода. Его оставили в покое, бросив, как ненужный хлам в темноте подвала. Лавров и сам ощущал себя бесполезной рухлядью. Он лежал на матрасе, глядя в пустоту невидящими глазами, не известно сколько времени, не чувствуя боли от ран, не желая жизни и не ожидая смерти. Потом в бесконечной темноте открылся яркий прямоугольник входной двери, и за ним пришли. Это были свои. Казнь должна была состояться в ближайшие часы, но в последний момент Лаврова отбили люди из отряда. Они вернулись и напали на помещение склада, где его держали, когда поняли, что на условленное место встречи он не придет.

А через неделю, приходя в себя от ран, полученных в застенке, Лавров узнал, что Лара умерла. Она жила на подконтрольной землянам территории и работала на оборонном заводе в военном городке. Атомная электростанция, находившаяся неподалеку, была взорвана собственными служащими, которые подчинялись телепатическому приказу, отданному одним из телепатов "Дельты". Взрыв накрыл всю прилегающую территорию, на которой находился и город, где жила Лара, и завод, где она работала...

На рассвете они казнили Лану Моралес. Она долго скрывалась, меняла места проживания, регистрировалась в гостиницах под чужими именами, пыталась покинуть Марс, чтобы улететь из Солнечной системы. Люди трибунала схватили ее прямо в космопорте, когда она собиралась сесть на звездолет до Сатурна. Моралес во время войны работала в администрации концентрационного лагеря для гражданского населения. Будучи коренной жительницей Марса, помогала оккупационным властям. Когда зачитывали приговор, она пыталась все отрицать, хотя улики и свидетельские показания были полностью против нее.

Трибунал работал на территории маленького заброшенного космодрома. Раньше он служил для взлетов легкой космической авиации. Сейчас службы и ангары имели неприглядный запущенный вид, и со стороны космодром казался покинутым, что как раз и было на руку трибуналу. Взлетная полоса же еще функционировала в достаточной степени, чтобы легкий шаттл мог совершать вылеты на орбиту, к платформе "гамма-Янус", избранной местом казни.

Лана Моралес вела себя отвратительно. Всю дорогу до "гамма-Януса" она рыдала, причитала и скулила. Она хватала всех за руки, пыталась виснуть на каждом, словно, надеялась, что такое самоуничижение что-то изменит в ее давно решенной участи. Когда ее отвели в трюм, из которого должен был состояться выброс преступницы в открытый космос, Моралес и вовсе стала ползать на коленях и выть до визга и хрипоты. А когда поняла, что казнь не остановить, рыдания обернулись проклятиями. Смотреть на это было жалко, противно и страшно. Зара отвернулась, закусив губу. Ланскис, морщась, повернулся к внутренности трюма спиной. Даже Ферье, который никогда не отказывался от чести нажать на рычаг и открыть шлюз, отвел глаза. Лавров не отвернулся, он досмотрел до конца. Не потому, что это доставляло ему удовольствие. Людям, взявшим на себя обязанность вершить правосудие, нечего стыдиться. И исполнение приговора стоит того, чтобы смотреть на него, не отводя глаза.