– Так ты была на катке? – обратился Стрикланд к Мэгги.

– Да. – Мэгги улыбнулась. – Я весело провела время.

– Хорошо. Ты заслуживаешь этого.

Вспыхнув, Мэгги взглянула на мать, а затем опять перевела взгляд на киношника.

– Правда? А почему?

– Потому что ты знаешь, как надо веселиться.

– Но почему вы так уверены?

– Я разбираюсь в этом, – ответил Стрикланд. Мэгги сдвинула брови и задумалась над его словами.

– О Боже, – проговорила Памела, – как я любила бегать на коньках. – Тарелка перед ней стояла нетронутой. Она щурилась на Мэгги сквозь сигаретный дым. – Это так возбуждало меня.

– И правда, – согласилась Мэгги.

– Я ходила на каток в центр Рокфеллера. Там стояла елка. И было так здорово.

– Памела очень сентиментальна в это время года, – заметил Стрикланд. – Вот почему она пришла со мной.

– Я не заставляла его брать меня с собой, – заявила Памела. – Он сам так захотел.

– Расслабься, Памела, – сказал Стрикланд.

– Я балдела от безделья, а это Рождество все-таки.

– Мы всегда рады вам, Памела, – улыбнулась ей Энн. – Правда, Мэгги?

– Вчера в жутко элегантном французском ресторане этот джентльмен обделал меня с головы до ног. Ему захотелось, чтобы парень, с которым я была, подрался с ним.

– О Боже! – вырвалось у Энн.

– И они подрались? – спросила Мэгги. Памела пожала плечами.

– Я ушла.

– Естественно, – ответил за нее Стрикланд.

– Все это время, – проговорила Памела, все больше возбуждаясь, – этот молодой врач-идеалист искал для меня систему. Чтобы помочь мне выкарабкаться. И он все еще надеется, как и все, что такая система существует. – Она вынула изо рта сигарету и принялась искать следующую. – Парень, который заботится обо мне…

– Ешь свою индейку, – прервал ее излияния Стрикланд.

Вскоре она встала из-за стола, так и не притронувшись к еде.

– Мне бы хотелось посмотреть телевизор. Можно?

– Конечно, – сказала Энн. – Он в дальней комнате.

– Я поела. – Мэгги встала вслед за Памелой. – Я покажу, где телевизор.

– Прошу извинить меня за Памелу. У нее кризис.

– Я рада, что вы привезли ее. Вы правильно сделали.

– Я счел, что так будет лучше. Как было в церкви?

– Как вам сказать? – Энн задумалась. – Мы всегда ходим туда на Рождество.

– Надо было снять вас там.

– Чем меньше вы нас снимаете, тем лучше, – заметила Энн. – Вам так не кажется?

– Нам надо, чтобы все выглядело так, как оно обстоит на самом деле.

– Все будет выглядеть именно тан, – заверил ее Стрикланд.

– А вы как? Ходили в церковь сегодня утром? – В ее голосе звучали игривые нотки.

– Нет, я предавался другим удовольствиям.

Энн встала, прошла к окну и стала смотреть поверх городских крыш в сторону железной дороги и берега.

– Теплая и тоскливая погода. Вы больше не собираетесь снимать?

Стрикланд пожал плечами.

– Буду, когда позвонит ваш благоверный.

Она повернулась к нему.

– Вы устали от нас. Наверняка устали. А ведь еще только Рождество.

Стрикланд засмеялся.

– Не смейтесь надо мной, пожалуйста. Договорились?

– Извините, – сказал он. – Я подскажу, как надо вести себя, когда вас снимают в кино. Никогда не беспокойтесь о том, что вы утомили кого-то, или надоели кому-то, или что-то в этом роде.

– Может быть, это я устала от камер.

– Ну вот, начинается, – протянул Стрикланд.

– Хотя не сказала бы, что у нас сейчас много других дел.

– Снимать фильм всегда скучновато, – признался Стрикланд. – Зато интересно смотреть. Особенно на людей. Я могу целыми днями вглядываться в людей на экране. На одного я смотрел восемь часов подряд. И мог бы еще.

Она бросила на него быстрый взгляд, пытаясь разобрать, шутит он или нет. Но он казался не менее серьезным чем обычно.

На улице пошел дождь. Тепловатый ветер с Зунда хлестал каплями по окнам гостиной.

Мэгги положила в камин дрова и разожгла огонь. Памела ходила за ней с пучком щепок в руках, стараясь быть полезной. В ожидании звонка им пришлось еще выпить. До звонка оставалось всего несколько минут.

– А как вы праздновали Рождество в детстве? – обратилась Энн к Стрикланду.

– Расскажи ей о своей матери, – посоветовала Памела.

– Очень скромно, – ответил Стрикланд. – Семья у нас была маленькая и не очень состоятельная.

– Она состояла из Рона и его мамочки, – усмехнулась Памела.

– Я жил с матерью в отелях, которые когда-то назывались театральными и где ты мог родиться в сундуке.

Памела устроилась возле огня, разведенного Мэгги, и потягивала виски.

– Детишки, которые появлялись на свет в сундуках в таких отелях, попадали вместе с грязным бельем в прачечные, там и оставались.

– Да нет, все было не так уж мерзко, – возразил Стрикланд.

– Карнавальные ночи! – провозгласила Памела. Мэгги и Энн обернулись к ней. Стрикланд смотрел на огонь.

– Что ты знаешь о карнавалах, Памела? Ты их видела только в кино.

Памела положила руки на плечи Мэгги.

– Мне действительно нужно было встретиться с ровесниками, – объяснила она. – Даже Рони считал так. Даже психотерапевты.

Подобные жесты не вызывали восторга у Мэгги, но она терпела объятия Памелы из сострадания и по долгу гостеприимства.

– Какое-то время, – продолжал Стрикланд, – мы путешествовали с «Великим северо-американским шоу» братьев Хилл. Вот это были карнавалы, хотя уже близился их закат.

– Красотища! – воскликнула Мэгги.

– Настоящая красотища, – подтвердил Стрикланд. – Я помню маленькие городки в прериях. Конферансье. Клоуны. Фокусники. Колоритные фигуры. И моя мать работала на сцене.

– В каком жанре? – спросила Энн.

– Она вела что-то вроде семинара по самосовершенствованию. – Он усмехнулся, видя ее озадаченное выражение.

– Вы участвовали в нем? – поинтересовалась Мэгги.

– Иногда.

– У него есть совершенно сногсшибательные записи, – сообщила Памела. – Попросите, чтобы он дал вам послушать.

– Когда-нибудь мы обязательно устроим вечер воспоминаний, – не возражал Стрикланд.

Наступила полночь по Гринвичу, но звонка от Оуэна Брауна все еще не было. Прошло еще сорок пять минут. Одна только Памела была в состоянии говорить, но ее уже никто не слушал. Мэгги ушла наверх, в свою комнату.

– Хотите позвонить ему? – спросил Стрикланд.

Энн не хотела нарушать их договоренность о радиотелефонной связи. Она извинилась и ушла в кабинет. Там был еще один телефон. В ожидании прошло еще какое-то время, и она решила позвонить Даффи.

– Он продиктовал текст, – сообщил ей Даффи. – Догадываюсь, что он не хочет раскрывать свое местонахождение.

– Что за текст?

– Ну, это серьезная проза.

– Оно странное?

– Нет, ничего подобного. Это рождественское послание. Но у него возникла проблема. Вы знаете, что такое перехлест фока?

– Да. Ответчик у него работает нормально?

– Его отслеживают круглые сутки.

– И где он сейчас находится?

– По состоянию на полдень, около сорок первого градуса южной широты и двадцать восьмого западной долготы.

Она держала трубку и кусала ноготь большого пальца.

– Вы знаете, мы договорились, что я не буду звонить ему.

– У меня с ним такая же договоренность, – сказал Даффи. – Он должен звонить мне сам.

– Черт возьми, – вырвалось у нее. – У меня здесь кинооператоры.

– Что бы такое могло случиться? – размышлял Даффи.

– Думаю, он занят перехлестом. Может быть, забыл заказать разговор. Может, заснул.

– Хотите послушать его сообщение?

– Нет, – быстро отказалась Энн, опасаясь, что оно может оказаться высокопарным и это заставит ее смутиться. – Не сейчас. Позвоните мне, перед тем как будете выпускать его в эфир.

– Надо, чтобы он сам зачитал его. Так оно будет лучше.

– Меня не волнует все это, – сказала Энн, – но я должна знать, что с ним все в порядке. Сделайте так, чтобы кто-нибудь связался с ним, и попробуйте узнать для меня, какая там погода. Звоните в любое время. И передайте ему, чтобы он достал свои рождественские подарки. Если сможет найти их.