– Вопрос вот в чем, – обратился он к ним, – может ли тот парень победить?

Фанелли с Кроуфордом обменялись быстрыми взглядами, и каждый из них сделал глоток.

– Он жулик, – убежденно произнес Фанелли и взглянул на них так, будто собирался отстаивать сказанное кулаками. – Вот кто он такой.

– Я бы не стал утверждать, что он не может победить. – Кроуфорд говорил с тем северо-восточным акцентом, который так нравился Стрикланду. Ему оставалось только уповать на то, что диктофон не подведет его.

– Нет, – воскликнул Фанелли. – Он всего-навсего дутый артист.

Кроуфорд пожал плечами.

– Эй, – упорствовал Фанелли, – да брось ты. Браун? Ни в жизнь он не победит.

– Все может быть, – стоял на своем Кроуфорд. Фанелли презрительно оттопырил губу.

– Почему вы так считаете? – спросил Стрикланд у Кроуфорда.

– Мне кажется, он на самом деле жаждет победить. Я хочу сказать, что ни на что другое он не согласен.

– Черт тебя побери, приятель, – тянул свое Фанелли. – Да он же слабак.

Кроуфорд снова пожал плечами. Фанелли повернулся к Стрикланду, взывая к его разуму.

– Он сопляк. – Фанелли так разошелся, что даже сорвался на визг. – Этот паршивый торгаш даже торговать толком не умеет. Вот что я слышал. Я слышал, что это Гарри Торн проталкивает парня на эту гонку. А Гарри Торн сам ни ухом, ни рылом в парусном спорте. Гарри Торн начинал в стекольном бизнесе. И в итоге ни черта не разбирается ни в том и ни в этом.

– Он похож на плохого офицера. – Кроуфорд изъяснялся спокойно. – Браун, то бишь. Ура, вперед, победим или умрем. Оказавшись под таким, не обрадуешься. Вот какая чушь собачья. Иногда такие побеждают, иногда – умирают. И тебя тащат с собой погибнуть.

– Вы говорите так, словно имеете опыт, – предположил Стрикланд.

– Имею, – подтвердил Кроуфорд.

– Знаете, в чем дело? – не унимался Фанелли. – Просто им надо сделать рекламу этой лодке. Этому куску дерьма.

– Куску дерьма? – заинтересовался Стрикланд. – Это вы о его лодке?

– Оставь лодку в покое, – одернул приятеля Кроуфорд.

Фанелли виновато замолчал. Сложив руки на груди, он закатил глаза и бормотал что-то про себя, всем своим видом показывая, что знает гораздо больше, чем может сказать.

– При небольшом везении, – заметил Кроуфорд, – он может провести гонку.

– Торн подкладывает ему свинью, – высказался Фанелли.

– Ладно, – примирительно проговорил Кроуфорд, – они хотят продавать лодки, пусть продают. Если он победит, мы увидим его на картинках.

Фанелли передернуло от отвращения.

– Что касается меня, то я тоже считал его слабаком, – продолжал Кроуфорд. – Но с тех пор как мы сходили в море, я в этом не так уверен. Вообще-то с ним вечно что-то происходит. Если на палубе будет лужа, он обязательно в нее сядет. Но ему может и повезти.

Фанелли был задет за живое и сдерживаться больше не мог.

– Черт с тобой! Ты хочешь пари? Я ставлю.

– Сколько? – спросил Кроуфорд.

– Пятнадцать против одного.

Стрикланду оставалось только радоваться, что разговор принял такой оборот.

Кроуфорд помолчал немного.

– Знаешь что, – проговорил он. – Держу пари, что он либо победит, либо умрет. В обоих этих случаях ты платишь мне. Если он сходит с круга или притащится последним, я плачу тебе. Ставлю десять против одного.

Фанелли уставился в небо, словно на него напал столбняк.

– А, чтоб ты провалился, – выкрикнул он, и они ударили по рукам. – Вы свидетель, – сказал Фанелли Стрикланду.

– Вне всякого сомнения, – подтвердил Стрикланд.

Воскресным днем, когда над верфью стояла тишина, Браун оторвался от своих занятий и увидел на причале рядом с «Ноной» специалиста по общественному мнению Даффи.

– Подобные плавания всегда проходят плохо, – предупредил его Даффи.

– Кто это сказал?

– Так говорится вообще, – пояснил Даффи. – Это морская поговорка.

– Кто говорит, что оно прошло плохо?

– Я просто пошутил, – пошел на попятный Даффи. – Но все равно ты должен мне интервью. Энн сказала, что ты здесь.

– Извини, – сказал Браун. – Не сегодня.

– Но как же так, дорогой мой, ты же должен побеседовать со мной когда-нибудь. Мне же надо с чем-то работать.

– Не сегодня, Даффи.

– Должен сказать, Оуэн, что так не предполагалось. Мыслилось, что мы должны сделать тебе такую рекламу, какую только возможно.

– Я знаю, – согласился Браун. – Как-нибудь я найду для этого время.

Даффи изучающе посмотрел на него и кивнул в сторону скамейки в конце причала.

– Давай пройдем туда, Оуэн.

Браун прошел за ним к скамье, и они сели.

– С тобой все в порядке? Это не для печати. Я хочу сказать, без дураков.

– У меня все отлично.

– Ты такой янки, приятель. Я совершенно не могу взять в толк, что у тебя на уме. Мне кажется, что этого не знает даже твоя жена. А уж кому как не ей знать.

– На самом деле я не янки, Даффи. Мои родители были иммигрантами, как и твои.

– Ты не шутишь? А откуда?

– Из Англии.

Даффи загоготал:

– Это не иммиграция, Оуэн. Это колонизация. Я хочу сказать, что ты же вырос на северном побережье Лонг-Айленда. Ходил в фессенденскую школу. Разве этого не достаточно?

– Я вырос в поместье Джона Иго, – пояснил Браун. – Как раз там-то я и научился ходить под парусом. Мой отец фактически был слугой. О матери я могу сказать это точно.

– Но ты же учился в Фессендене.

– У мистера Иго не было сыновей. Он ошибочно считал, что мой отец любил и боготворил его. Поэтому он хотел, чтобы я оказался там. Я пошел в Фессенден, чтобы не обидеть мистера Иго. В Аннаполис я пошел, чтобы не обидеть своего отца.

– Вот как! – воскликнул Даффи.

– Мистер Иго полагал, что его род происходит из Глостершира. Может быть, так оно и было. Во всяком случае, вся его прислуга была оттуда. Все его мастеровые, конюхи. По этой же причине он нанял и моих родителей.

– Они живы?

Браун покачал годовой.

– Мой отец рос в непьющей семье и к сорока годам спился. Мать умерла совсем молодой.

– Какими они были?

– Маленькими, как гномы, – сказал Браун и рассмеялся, заметив удивление Даффи. – В семье матери все были особенно низкорослыми. Она хранила альбом. У ее родителей были огромные глаза и совершенно крошечные тела. В городе, где она родилась, все были такими.

– Черт! Уже интересно. Но не думаю, что мы сможем использовать это.

– Энни не упоминает об этом в пресс-релизе. – Браун посмотрел в сторону башен Манхэттена. – А об отце? Что я могу сказать? До некоторой степени он был типичным английским слугой.

– Хочешь сказать, похожим на тех, что показывают в кино?

– Слуги в кино всегда ставили меня в тупик. У них не было ничего общего с моим отцом. Отец всегда был очень остроумным и находчивым. Очень начитанным. И всегда пьяным, с тех пор как пристрастился к этому. Он пытался и меня приучить к вину, рассказывая, как надо пробовать его, как делать заказ.

– Но ты же не пьешь?

– Не пью, – подтвердил Браун. – Наверное, как раз поэтому.

– Как он оказался на этой работе?

– Я не знаю, – ответил Браун. – Он никогда не говорил мне ничего определенного. Тут был какой-то секрет. Или какой-то скандал. Кажется, какая-то кража. Его обвинили в чем-то. Когда он набирался, то начинал обычно жаловаться на несправедливость происшедшего, и мать тут же шикала на него.

– Семейная история.

– Верно. Как у Сайлас Марнер.

– Сайлас Марнер тут ни при чем, – проговорил Даффи. – Это участь каждой иммигрантской семьи. Каждой без исключения, черт побери. Это участь моей семьи, вашей семьи. Кого бы я ни встретил из иммигрантов – у всех одна и та же история: на бывшей родине осталась крупная тайна, о которой американцы не должны даже подозревать. Своего рода дьявольский архив.

– Он не считал себя иммигрантом, – заметил Браун. – Даже не употреблял этого слова.

– Он рассказывал об Англии?