«Двести восемьдесят миль за сегодня, и все это чуть ли не при ураганном ветре». Заставить себя написать слово «Нона» он не мог. «Я в отличном расположении духа, несмотря на суровую погоду, незначительные повреждения и неисправный генератор».

Он мог представить себе, как возрадовался бы его отец, обнаружив эту ложь.

Таков банальный и бравурный гимн, столь любимый его отцом. Окутывавшая его ночь была темной, как ад кромешный, где он вообще переставал быть человеком.

– Я помню ночь, – сказал он старику. – Я помню твои пьяные вопли в ней. Я помню несчастную улыбку на твоем лице.

Теперь он – капитан, хозяин своей судьбы, истинный бунтарь.

Браун все-таки умудрился порезаться морским ножом. Рану пришлось промывать в раковине на камбузе. Она была глубокой, и он возился с ней целый час. Позднее выяснилось, что он повредил сухожилие на указательном пальце левой руки и не может его согнуть.

Взяв следующую чистую записную книжку, он принялся писать дальше. Что еще должно содержаться в поучительном сочинении? С Invictus[10] в качестве эпиграфа. Что-нибудь невероятное, для пылкого детского воображения. Вверх, вниз, прочь от отцовской ночи. Он должен признаться, что победить было бы совсем неплохо. Послужить себе и стране, совершить простой и скромный подвиг.

Он внимательно пригляделся к отмеченным местам своего воображаемого пребывания на маршруте. Как говорится, какой рассказ без прикрас. Моряки смеются над россказнями друг друга. Еще ни один из них не привез правду на берег. Это не принято.

Суровый и уравновешенный человек – не такой уж непохожий на Брауна, – выжимавший скорость, о которой свидетельствовали эти фиктивные отметки на карте, должен побывать в известных переделках. Но, самое главное, он должен испытать определенные эмоции и сделать соответствующие наблюдения. Бортовой журнал сурового и уравновешенного человека должен читаться, как десятки других, а его воспоминания должны укладываться в определенные рамки. А дальше дело за издателем, который может нанять целую кучу борзописцев, и они расцветят его повествование наилучшим образом.

Но если человек на самом деле не такой уж суровый и уравновешенный – просто он восстал против самого себя, и его отметки на карте – фикция, – то у него вообще-то не столь большой выбор. Браун развлекался, воображая себя на месте человека, который предпочел уклониться и пошел на то, чтобы фальсифицировать свое продвижение по всему маршруту. На месте не такого уж сурового и уравновешенного, который не мог обойти вокруг света, а говорил, что идет.

Необходимо будет кое-что подработать задним числом. Вместо определения местоположения на основе сравнения реальных и расчетных углов визирования, ему придется начать с местоположения и экстраполировать углы по «Морскому альманаху». Для этого потребуются кое-какие весьма замысловатые расчеты. Это будет увлекательная, но и требующая большой смекалки игра. Игра со временем и пространством. Для абсолютного небытия лучшей игры не придумаешь. Она потребует кое-каких сложных перевоплощений. И главное – перевоплощения в личность, которой он так и не стал за всю свою жизнь.

«Ко всему этому можно относиться философски, – решил Браун, – как к проблеме реальности и ее восприятия». Все будут вынуждены верить его информации и мириться с ней. В этом его спасение. Мысль о спасении заставила его вспомнить об острове с ледяными пиками, обнаруженном им. Если бы только ему удалось найти якорную стоянку, он мог бы отдохнуть там, в безопасной тайной бухте.

Стрикланд, Херси и Джин-Мэри остановились в гостинице, единственной, открытой в этом маленьком островном городке в межсезонье. Стрикланд не хотел бросать тень на репутацию Энн, которая с самого детства проводила на острове Стидман каждое лето. Херси захватил с собой киноаппаратуру, на случай если Стрикланду вздумается поснимать. Джин-Мэри приехала с Херси посмотреть незнакомое ей место и изображала из себя наивную девицу, что страшно раздражало Стрикланда.

Выяснилось, что они должны делить гостиницу с компанией строительных рабочих, которые пьянствовали, бранились и время от времени приставали к Джин-Мэри. Вскоре строители собрали вещички и отправились в свой родной Бриджпорт, громко жалуясь на судьбу, оставившую их без работы.

– Дегенераты, – бросила им вслед Джин-Мэри. – Скатертью дорога.

На третий день пошел дождь. С утра их компания играла в карты с молодыми студентами. Херси, как всегда, упражнялся в коверкании языка.

– Это есть девять пик, – провозглашал он, подражая цыганской речи, – это есть роковая карта! – Он повторял эту фразу к месту и не к месту. Не выдержав, Стрикланд бросил свои карты.

– Я отправляюсь по делу.

– Нам тоже идти? – спросил Херси.

– Я позвоню, если будет надо, – ответил Стрикланд. Джин-Мэри подошла к залитому дождем окну и посмотрела ему вслед.

– Интересно, он поколачивает ее? – задумчиво произнесла она.

Херси сражался за двоих.

– Поколачивает? Да он влюблен в нее по уши.

– Влюблен? Этот бесчувственный чурбан?

– Не поверишь, но он романтик, – сообщил Херси. Джин-Мэри отвернулась от окна.

– Нам заплатят за это, или как? – обратилась она к своему дружку. – Компания-то обанкротилась. Судостроительная компания.

– О нем позаботились, – успокоил ее Херси. – А он заплатит нам из своего кармана.

– Правда?

– Правда, но я бы стал работать на него и бесплатно, – сказал Херси, – работал бы столько, сколько смог.

Джин-Мэри уставилась на него:

– Вот это да!

Он взял свои карты, заглянул в них и взвыл:

– Опять девятка пин! Опять роковая карта!

Стрикланд застал Энн в гостиной, склонившейся над адмиралтейскими картами. Рядом с ее стулом стоял стакан белого вина.

– Ты рано начинаешь.

– Да, рано, – согласилась она.

Он подошел к ней, прикоснулся рукой к ее щеке и отвел назад волосы. Как он и просил, она подстригла их очень коротко. Одежда, в которой она встречала его, белье и ночные рубашки – все она подбирала по его вкусу. Энн наклонила голову и прижалась к его руке.

– Насколько я понимаю, он все еще не выходит на связь?

– Да. Я бы не прочь услышать его голос.

– Так или иначе, они скоро должны отремонтировать эту штуку.

– В Авери-Пойнт говорят, что вряд ли все передатчики будут работать.

– Тогда остается некая таинственность. О Господи, хоть бы он победил! – Стрикланд опустился в плетеное кресло-качалку и, качнувшись несколько раз, встал на ноги. – Чертова компания идет ко дну, а он идет вперед и побеждает.

Ее нетерпеливая улыбка заставила его насторожиться. На мгновение он со всей очевидностью почувствовал, что она ускользает от него. С другими женщинами он никогда не придавал этому большого значения. Обычно он отстраненно и со спокойствием философа наблюдал, как они излечиваются от него, но то было раньше.

– Нам надо снимать, – проговорил он, шагая по гостиной.

– О Боже! – воскликнула она, – меня бросает в дрожь от этого.

– И почему же?

– Ради Бога, чего ты хочешь? Крепкий домашний тыл? Верная жена в ожидании возвращения супруга? Ты что, смеешься? Я не очень разбираюсь в документалистике, но тут наверняка будет что-то не так с достоверностью.

– Хорошая точка зрения, – похвалил Стрикланд. – И, тем не менее, мне нужны еще кадры с этого острова.

Когда дождь прекратился, он вызвал Херси и Джин-Мэри. Они наметили, какими делами должна заняться Энн перед камерой: кое-что купить в бакалее, заглянуть в хозяйственный магазин.

Продавец в хозяйственном магазине, огромный толстяк лет сорока с инфантильным прыщавым лицом, носил клетчатую фланелевую рубаху нараспашку, демонстрируя всем свой огромный живот и майку. Он был не прочь пооткровенничать и поразглагольствовать перед камерой. Когда Энн сделала покупки и вышла, он выразил свое отношение к походу Брауна.