Беспорядочно, как всегда, начался обмен пасхальными яйцами и подарками. Когда открывалась очередная коробочка или футлярчик, раздавался возглас восхищения или радости. С левой стороны каждого росла горка подарков, а с правой стороны – таяла. Никто не был обделён, в том числе и Подруга. Но хозяин дома пока не трогал сафьянового сундучка, хотя ясно было, что он предназначался Александре Фёдоровне. Он явно дожидался момента, когда его подарок может произвести наибольший эффект.

Когда все более или менее угомонились, Ники встал со своего места, подошёл к Аликс, держа сундучок у своего сердца, и широким жестом поставил его перед женой. Государыня осторожно открыла его и извлекла сравнительно небольшое, всего сантиметров в десять высотой, ажурное, просвечивающее яйцо. Оно было словно вышито крестиком.

Аликс поднесла его к близоруким глазам и увидела, что оно было сделано из платиновой сетки, в ячейки которой были вставлены в виде узора вышивки калиброванные бриллианты, изумруды, рубины, топазы, кварцы и гранаты. Некоторые ячейки оставались пустыми и придавали яйцу ажурный вид.

Крупные рубиновые цветы «вышивки» были заключены в овалы, бордюром которых служила белая эмаль. Между полосками эмали матово блестели ряды ровных жемчужин. Шесть полосок из таких же жемчужин окольцовывали поверхность яйца. Между второй и третьей полосками сверху и снизу лежал орнамент из бриллиантов, называемый ювелирами «бегущая собака». На макушке яйца был укреплён большой лунный камень с резной монограммой «АФ».

Дети вскочили со своих мест и прибежали поближе рассмотреть пасхальное яйцо. Раздались возгласы восторга. Когда оно попало в руки проворной Насти, она мгновенно его развинтила.

Внутри оказалась подставка и овальная пластинка из розовой эмали, на которой были вырезаны пять портретных барельефов Царских Детей. По краю овала шли жемчужины, а наверху осеняла портреты миниатюрная копия короны Российской империи. Копия была настолько точна, что даже макушку короны венчала красная шпинель[91].

Настя немедленно укрепила овал на подставку, и дети от радости захлопали в ладоши.

– Это, конечно, от Фаберже[92]? – спросила Государыня и добавила, не дожидаясь утвердительного ответа, поскольку уже увидела гравированную подпись великого ювелира на донышке яйца: – Большое спасибо, Ники! Только из-за Великого Поста я не могу тебя сейчас поцеловать! Какая прелесть это пасхальное яйцо! Какая выдумка! Ведь Фаберже, наверное, знает, что я люблю вышивать, и он повторил в камнях рисунок классической вышивки…

От детей яйцо перешло для осмотра в руки Вырубовой. Она глазами знатока осмотрела каждый квадратный дюйм произведения «Поставщика Двора Его Величества» и заохала от его красоты.

– Фаберже и на этот раз превзошёл самого себя! – сказала Аня. – Год от году он становится всё элегантнее… Впрочем, ему наступают на пятки конкуренты… Девочки, вы слышали? – сказала Подруга, обращаясь не к Аликс, а к «старшей паре». – На свадьбе Ирины и Феликса Юсупова две трети свадебных подарков было от Картье!..

– Все знают, что Феликс больше всего любит Париж и Лондон, а Россия для него – это только место, где можно послушать цыган! – парировала Александра Фёдоровна высказывание Вырубовой, усмотрев в нём умаление величия любимого российского ювелира, хоть и с французской фамилией.

– Ах, Аликс! – вдруг озабоченно воскликнула Подруга, всё ещё вертя яйцо в руках. – Зачем Фаберже поставил сюда лунный камень?! Я слышала, что этот самоцвет приносит несчастье!..

– Он здесь в пандан[93] к жемчугам! – твёрдо отвергла новую критику Императрица. – И вообще, Пасха – это такой светлый праздник, когда сбываются только хорошие приметы…

Николай тихо радовался, что опять угодил своей любимой этим подарком от Фаберже. Но когда Аня громко сказала, что лунный камень приносит несчастье, его что-то царапнуло по сердцу. Его лицо оставалось таким же доброжелательным и улыбчивым, но на душе потемнело.

«Слишком много разных предсказаний и плохих примет собирается… – с горечью подумал он. – Письмо монаха Авеля, предсказание Серафима Саровского, само рождение моё в день Иова Многострадального, да и Отец Иоанн Кронштадтский что-то нехорошее предрекал… Ну да ладно!.. Господь милостив… Всё в Его Руке. Он не оставит нас Своей Благодатью!..»

Душа российского самодержца, столь открыто обращённая к Богу, всё-таки от высказывания фрейлины вновь почувствовала какую-то мистическую угрозу, которая всё больше собиралась в окружающей атмосфере, словно тучи перед грозой.

«Надо как следует помолиться Господу в предстоящей пасхальной заутрене…» – сделал вывод Император, и его мысли потекли по другому руслу. Весь вечер Великой пятницы он работал над бумагами министерства иностранных дел и нашёл их неясными и путаными. Утром он распорядился пригласить в Ливадию министра Сазонова, чтобы прояснить с ним кое-какие вопросы. Но новый поворот его мыслей был прерван клаксонами моторов, прибывших к главному входу.

Все вышли встречать гостей. Это приехали на совместную пасхальную заутреню дядя царя, великий князь Константин Константинович, со своей супругой Елизаветой Маврикиевной и сыновьями Константином и Дмитрием. Семейство поэта К.Р. с недавних пор обосновалось по соседству с Ливадией, в Курпатах. Хотя все лучшие участки вблизи Ялты и Ливадии были уже расхватаны великими князьями или просто князьями вроде Юсуповых, семейству Константиновичей помог случай. Когда-то Александра Фёдоровна выделила Климатической колонии для слабых детей большие средства для приобретения участка в Курпатах. Земля была куплена, но учредители колонии долго раздумывали, не продать ли им участок в Курпатах и не купить ли за ту же цену значительно больший и более удобный для детской колонии кусок земли в Алупке.

Когда решение было принято, попечители предложили Курпаты в первую очередь великому князю Дмитрию Константиновичу. Тот приобрёл участок и поручил быстро построить удобную виллу. Год тому назад, весной 1913-го, семья К.Р. справила новоселье и назвала свой крошечный дворец в восточном стиле татарским словом «Кичкине», что означает – Маленький.

Ещё прошлой осенью, когда Государь делал прогулки по Горизонтальной тропе, он забрёл к Константиновичам, и ему у них понравилось. Аликс тоже была довольна иметь близкими соседями великокняжеское семейство, от которого совершенно не исходило интриг против неё. Поэтому Константиновичам были в Ливадии всегда рады, а поскольку в Кичкине не было православной церкви, большая семья К.Р. была особо приглашена на пасхальную заутреню во дворцовую церковь Ливадии и на разговенье после церковной службы.

…Около полуночи площадь между дворцом и Кавалерским корпусом, которую замыкала небольшая церковь, соединённая крытым ходом со дворцом, была заполнена до отказа. Здесь собралось всё православное население Ливадии, насчитывающее более полтыщи душ. Народ ждал Крестного хода.

Дворец и Кавалерский дом были щедро иллюминированы. В полночь раздался первый благовест церковного колокола, и на церкви тоже вспыхнула иллюминация. Её крест, с укреплёнными на нём электрическими лампочками, высоко засиял в ясном крымском небе.

Толпа всколыхнулась, и в руках православных зажглись свечи. Двери церкви были распахнуты настежь. В светлых ризах из алтаря вышло духовенство. Отец Александр Васильев с громогласной молитвой повёл Крестный ход вокруг церкви. Придворная капелла сопровождала его благоговейным пением…

Ники и Аликс шли в Крестном ходе сразу за священниками, Романовская Семья следовала за ними. Сотни людей – придворные, прислуга, офицеры и солдаты Конвоя, чины полиции и охраны, родственники, гости, прибывшие из Ялты, – все перемешались в Крестном ходе и возносили славу Христу.

После заутрени Николай Александрович и Александра Фёдоровна христосовались по очереди со всеми, кто был в церкви. Одной из первых подошла к Николаю Александровичу Подруга Императрицы. Аликс, троекратно целовавшая великого князя Дмитрия, успела всё-таки бросить ревнивый взгляд на Аню и своего Супруга. Слава Богу, Государыня не углядела никакой плотской страсти в том, как Ники держал Аню за плечи, ни в том, как сдержанно и благочестиво целовала Её Подруга Императора.