Да, большая Романовская Семья начинала всерьёз беспокоить Государя. Василий Васильевич Щеглов, его личный библиотекарь, который в недрах дворцовой полиции занимался перлюстрированием переписки высоких особ, всё чаще приносил ему выписки из писем великих князей и княгинь, министров, генералов, думских деятелей, в которых содержались совершенно возмутительные выпады в адрес Аликс и его самого. Но внешне ровное отношение Николая ко всем своим сотрудникам и родственникам, казалось, нисколько не меняется. Он так же доброжелательно принимал великих князей и княгинь, завтракал, обедал, пил чай с теми членами Дома, которые просились к ним в гости, за его столом преданно улыбались и заискивающе глядели в глаза ему и его дорогой жене, а выйдя из Александровского дворца и вернувшись к себе домой, начинали сочинять всякие гнусности про его Семью, Друга и Аню. Это всё чаще начинало его злить, но он философски думал, что такова, видимо, вообще природа высшего света, который одинаково подл и лицемерен во всех странах мира. Поэтому-то они с Аликс и удалились ещё в молодости из Петербурга, из блестящего Зимнего, в уединение скромного Александровского дворца Царского Села, чтобы избежать фальшивой мишуры лживого высшего света.
Но самое главное беспокойство Николая, которое целиком разделяла с ним Аликс, было теперь в том, что вокруг них остался слишком узкий круг людей, верных трону и не поддающихся на пропаганду родзянок и гучковых, способных твёрдо держать рычаги управления громадной империей. Его двадцатилетний опыт царствования, то есть ежедневной работы с бюрократией трёх верхних ступеней Табели о рангах, научил его тому, что пора его прадедов и прабабок, когда за одну ночь или день холопа выводили «из грязи в князи» и он становился государственным деятелем, давно прошла.
Хорошим администратором, управляющим даже самой незначительной сферой жизни в государстве, не мог быть любой, даже очень способный кандидат, просто так вынутый из Дворянского, Офицерского, Купеческого собрания или профессуры. «Хороший бюрократ» должен был «отстаиваться» постепенно, переходя со ступени на ступень, вступая в бесчисленные взаимосвязи с себе подобными, изучая пружины, шестерни, рычаги и винты государственной машины изнутри, дабы не служить потом песком в её колёсах. Да и не всякого эта машина приняла бы в себя…
Поэтому он всегда тщательно отбирал людей на ключевые посты, подолгу беседовал с теми, кого ему рекомендовали. Но оставалось почему-то всё меньше тех, кому он мог доверять. К тому же большинство из них были стары и хотя обладали большим опытом, но не имели достаточно физических сил, чтобы справляться с многотрудными государственными обязанностями.
В последние месяцы Аликс очень хорошо помогала ему. Её рекомендации часто бывали удачными, хотя и ей случалось ошибаться, как ошиблась она с кандидатурой министра внутренних дел Хвостова. Что же касается Друга, о котором, как по команде, вдруг заговорила оппозиция, что он якобы через Аликс «смещает и назначает» министров, то это было бы просто смешно, если бы человеческая подлость и клевета не навевали бы столько грусти… Ему пришлось даже 9 сентября написать Александре: «Мнения нашего Друга о людях бывают иногда очень странными, как это ты сама знаешь, – поэтому нужно быть осторожным, особенно при назначениях на высокие должности…»
А дальше из-под его пера невольно вылилась жалоба, за которую он потом себя ругал, так как не имел обыкновения плакаться о своих трудностях даже самому близкому человеку:
«…Разве хорошо одновременно уволить обоих – т.е., я хочу сказать, министра внутренних дел и начальника полиции. Это нужно тщательно обдумать! И с кого начать? От всех этих перемен голова идёт кругом. По-моему, они происходят слишком часто. Во всяком случае, это не слишком хорошо для внутреннего состояния страны, потому что каждый новый человек вносит также перемены и в администрацию…»
Среди государственных забот Государя острой занозой на долгие месяцы оставался вопрос о министре внутренних дел, столь ключевой фигуре для правительства в целом. После того как Николай уволил Хвостова и не мог сразу найти ему замены, он поручил исполнять обязанности управляющего министерством внутренних дел премьеру Штюрмеру. Это его мучило. Вдруг с трёх сторон за короткий промежуток времени три совершенно разных человека назвали ему имя, которое много, много лет тому назад отложилось у него в памяти.
Это был Александр Дмитриевич Протопопов. За много лет до войны, по представлению военного министра Сухомлинова, Государь наградил Протопопова за заслуги по работе для армии золотым портсигаром с бриллиантом и царским вензелем. Потом Протопопов был избран в III и IV Государственные думы, а в IV – стал даже товарищем Председателя. Он был членом Военно-промышленного комитета, предводителем симбирского дворянства и считался человеком, близким к «Прогрессивному блоку», хотя и не делал сомнительных заявлений с думской трибуны.
Первый раз обратил на него внимание царя не кто иной, как Председатель Думы Родзянко. Михаил Владимирович, ведя интригу против недавно назначенного премьера Штюрмера и желая свалить весь Кабинет, вместе с тогдашним министром торговли и промышленности князем Шаховским, которого Родзянко считал особенно опасным борцом с «Блоком», предложил царю заменить Штюрмера морским министром Григоровичем, а министром торговли и промышленности назначить товарища Председателя Думы Протопопова.
По поводу Протопопова Николай только мягко улыбнулся, а предложение Родзянки заменить Штюрмера на Григоровича и при этом дать во время войны «министерство доверия» назвал в письме к Аликс «из всех сказанных им глупостей – самой большой»…
Но судьба снова и снова напоминала царю о Протопопове. Летом во главе думской делегации товарищ Председателя Думы объездил несколько союзнических стран, в том числе Англию, Францию, Италию, и газеты писали о том, как тепло и радушно встречали русских парламентариев союзники, как воспитанный, обходительный, свободно говорящий на европейских языках Протопопов очаровал всех, с кем встречалась делегация. Георг V в личном письме Ники отметил достоинства главы делегации и пожелал брату иметь побольше таких деятельных и умных депутатов…
На обратном пути делегации из Лондона через Норвегию и Стокгольм в шведской столице случилось некое происшествие, сначала почти незамеченное, но спустя несколько недель вылившееся в крупный думский скандал.
Дело было в том, что по просьбе российского посланника в Швеции Неклюдова два члена думской делегации – её глава Протопопов и граф Олсуфьев – встретились за три часа до отъезда из Стокгольма в специально снятом шведским банкиром Ашбергом «королевском номере» «Гранд-отеля» с немецким банкиром Варбургом. Беседа была довольно сумбурна, немец явно пытался зондировать возможность каких-нибудь переговоров о сепаратном мире между Германией и Россией. Из его высказываний стало ясно, что положение в Германии тяжёлое и там рассчитывают только на расхождения Англии с Россией.
По возвращении в Петроград Протопопов рассказал Сазонову среди прочих впечатлений о поездке и об этой встрече в Стокгольме, а в Думу представил вместе с графом Олсуфьевым запись беседы с Варбургом. Он отнюдь не скрывал эту беседу с банкиром в Стокгольме, но использовал её для убеждения коллег в том, что положение Германии становится всё тяжелее и тяжелее.
Сазонов перед отъездом в Финляндию на краткий отдых передал своему товарищу Нератову просьбу сообщить на очередном докладе Императору об интересных впечатлениях главы думской делегации за границей, в том числе и о стокгольмском свидании. Нератов выполнил поручение своего шефа – хотя уже и отставленного от должности министра иностранных дел. Государь заинтересовался – и Протопопов был приглашён в Ставку.
Товарищ Председателя Думы приехал в Могилёв, имел долгий разговор с царём и вызвал у него к себе симпатию. Для Николая важно было и то, что Протопопов служил в лейб-гвардии конногвардейском полку и дослужился до штаб-ротмистра, его обширные связи среди промышленников-металлургистов и тот факт, что, когда его избирали товарищем Председателя Думы, за него было подано самое большое количество белых шаров.
