На всякий случай Палеолог кивнул своему секретарю, занимавшему за столом место рядом с Терещенко, записать этот пассаж великой княгини для последующего сравнения с изложением беседы с графом Ростовцевым.

Разговоры на нейтральные темы об искусстве и светских мероприятиях, обедах, спектаклях становятся всё острее и острее. Великая княгиня вдруг начинает рассказывать всем за столом, как молодая Императрица месяц тому назад по инициативе начальника канцелярии министерства Двора Мосолова приезжала к ней пить чай и искать мира и как Мария Павловна посоветовала ей прежде всего удалить от себя Распутина…

– И вы знаете, как эта ненормальная мне отомстила? – вызывающе оглядела гостей великая княгиня, прилюдно грубым словом обозвав Императрицу. Но все были свои, и никто даже не поперхнулся едой. – Недавно я решила поехать отдохнуть на несколько дней в Ливадию… Когда я прибыла в Ялту, Фредерикс, лечившийся там же, дал телеграмму в Царское Село, чтобы для меня прислали бельё, двух лакеев и продукты… – продолжала «Старшая» и ещё более злобно добавила: – Но вместо всего этого добрый Фредерикс получил для меня телеграмму от той самой бывшей принцессы, которую я учила, как правильно держать себя в русском обществе…

– Урок не впрок!.. – буркнул по-русски великий князь-историк.

Михень полезла в свой малюсенький бальный ридикюль, достала оттуда какой-то листок и, помахав им перед носом, заявила:

– Вот какую телеграмму я получила от Аликс в ответ: «Удивляюсь, что вы, не предварив хозяйку, остановились в Ливадии. Что мои госпитали там в порядке, мне известно»…

Великий князь Николай Михайлович довольно хмыкнул. «Старшей» показалось, что в её поддержку, но на самом деле – историк обрадовался тому, что узнал на одну сочную семейную сплетню больше. Он очень любил их собирать, распространять дальше, портить настроение Ники и использовать в разных комбинациях интриг. Эта история была тем более пикантна, что действительно после постройки нового дворца Ливадия была подарена Императором Александре Фёдоровне, что и было объявлено при всех воротах на въезде и выезде на особых столбах. Так что не очень умная, но нахальная Михень по сути была не права, и об этом можно было шепнуть при случае Ники на ушко, чтобы столкнуть его с тёткой, тем более что Николай Михайлович был совсем не заинтересован в занятии трона одним из сыновей великой княгини, в то время как его собственный родной брат Сандро был женат на сестре царя Ксении и мог бы на более законных основаниях претендовать на Шапку Мономаха, случись что с Ники и Алексеем…

Но это скандальное заявление Михень не было единственным. С пылающим лицом великая княгиня вдруг громко сказала:

– Такое положение дольше терпеть невозможно, нужно изменить, устранить, уничтожить!..

– Кого? – изумлённо спросил сэр Джордж.

– Императрицу! – злобно прошипела Мария Павловна и кратко продолжила: – Через месяц я предполагаю уехать на Кавказ… А вернусь в Петроград через Симферополь… Притом только тогда, когда здесь всё будет кончено!..

За столом настала мёртвая тишина. Каждый из гостей знал о заговорщиках из «Прогрессивного блока», гвардии, армейских генералов и даже о заговоре «младотурок» в Морском Генеральном штабе[149] против царя и царицы. Но публично никто не хотел пока обнаруживать эти знания, которые при хотя бы небольшой решительности Государя могли закончиться для российских подданных виселицей, а для иностранцев – позорной высылкой. Но Михень была очень довольна своей храбростью. Её женское тщеславие и зависть к молодой и красивой Аликс были удовлетворены. Теперь она знала, что не зря прожила этот день.

Она сидела визави Палеолога, словно хозяйка стола. Десерт был закончен. Великая княгиня встала первой и вместе с Палеологом вывела гостей в салоны.

В голубой гостиной она остановила британского посла, увлекла его в уютный уголок и начала какую-то долгую беседу с ним. Палеолог вздохнул свободнее. Хотя посольство и было суверенной территорией, но из официантов, обслуживающих гостей, кто-то мог оказаться агентом Охранного отделения.

Пока печальный длинноносый Сазонов в чёрном, шитом золотом камергерском мундире, который Государь у него при отставке не отобрал, с грустной улыбкой выслушивал в другом углу голубого салона громогласного Родзянко и поддакивавшего ему лощёного, без бороды и усов, европеизированного Терещенко, господин посол увлёк в соседний зал князя Константина Радзивилла и знаком потребовал у слуги чая.

Палеологу необходимо было срочно отписать в Париж об обстоятельствах, повлёкших за собой отставку Сазонова с поста министра иностранных дел, о реакции на этот шаг царя общественных кругов и назвать кандидатуры на это место. Князь Радзивилл, пожалуй, был самым удачным в этом вопросе собеседником. Он был вхож к Государю, близок к так называемому «польскому коло», то есть группе депутатов Думы от Царства Польского, и хорошо знался с лидерами «Прогрессивного блока».

Князь был умный человек и сразу понял, что от него требуется французскому послу. Не дожидаясь чашки чаю и вопросов Палеолога, он сразу же произнёс краткую речь:

– В результате отставки милейшего Сергея Дмитриевича мы потеряли истинного защитника интересов Великой Польши!.. Вы помните, господин посол, как от имени великого князя Николая Николаевича были даны в самом начале войны торжественные обещания польскому народу? Так вот, господин Сазонов пытался вновь, и в более полном виде, предложить Императору подписать такой же документ, для того чтобы снова вызвать симпатии поляков… Но Государь заявил, что, пока его армия не находится на территории Царства Польского, всякий манифест о послевоенном устройстве Польши, о расширении её независимости будет выглядеть смешно и нелепо…

– Да, я хотел вам рассказать, – приблизился к князю посол, – что моё правительство, а равно и правительство Великобритании поручили нам с Бьюкененом оказать давление на царя и потребовать от него, чтобы он дал уже сейчас послевоенные гарантии независимости Польши от России… Могу вам доверительно сообщить, что, вероятно, именно это требование, которое со своей стороны поддержал Сазонов, вызвало настолько резкое неприятие Императора, что он перестал приглашать сэра Джорджа в свой кабинет для разговоров, а беседовал с ним только формально в парадном зале, стоя и не более десяти минут…

Князь с интересом выслушал сообщение посла и в свою очередь сказал:

– Дни Сергея Дмитриевича у Певческого моста были сочтены уже тогда, когда он вызвал недовольство Государя тем, что не сумел предотвратить вступление Болгарии в войну на стороне Центральных держав, а его ставленник в Бухаресте наш посол Поклевский-Козелл долго отговаривал румынского короля Фердинанда от вступления в войну на нашей стороне… Но главное – это, очевидно, то, что к Сазонову были слишком сильны симпатии в «Прогрессивном блоке» и Гучкова. А Государь и особенно Императрица ненавидят их как своих злейших врагов. Поэтому тот факт, что Сазонов примкнул к давлению Франции и Англии на Николая по поводу Польши, только надолго испортил наше дело… – с горечью сказал польский магнат. – Тем более что мы знали о положительных настроениях царя по этому вопросу, но он терпеть не может, когда иностранцы диктуют ему то, что должна делать Россия…

– Да уж, – согласился Палеолог, – я знаю, что сэр Джорж очень сильно испортил свои отношения с русским монархом, когда предложил ему отдать Японии половину Сахалина за то, что этот наш новый союзник пошлёт на русский фронт несколько своих полностью вооружённых дивизий…

– Но я надеюсь, – намекнул вдруг князь послу, – что преемник нынешнего Государя или его регент окажется более сговорчивым… Разумеется, если будет нам обязан своим приходом на трон!..

Палеолог молча допил свою чашку чаю. Ему стало ещё яснее, что оппозиция всё больше и больше организуется.

Великая княгиня закончила свою долгую беседу с Бьюкененом. Когда хозяин обеда одним глазом наблюдал за Марией Павловной, он обратил внимание на то, что она хотя и слушала его коллегу внимательно, но на губах её появлялась деланная улыбка, сразу портившая черты её пожилого, но ухоженного и довольно милого ещё лица.