Ники промолчал, поскольку всё, о чём говорила Аликс, было ему хорошо известно, но он не мог найти пока в себе сил, чтобы вызвать виновных и крепко стукнуть кулаком по столу. В нём ещё крепки были романовские семейные узы, и он был склонен скорее идеализировать и прощать своих родственников, чем строго судить их и наказывать.
– Даже твой любимый братец Миша, – подпустила Аликс немного женского яда, – и тот вместо дивизии, которую он получил под командование, сидит у тебя в Могилёве или приезжает «отдыхать» в Петроград, под крылышко своей несносной Брасовой…
– Ты права, Солнышко, я думал уже об этом и хочу занять его тем, что дам ему вместо дивизии кавалерийский корпус Хана Нахичеванского… А держу я его в Ставке подолгу для того, чтобы он меньше времени имел на общение со своей женой-интриганкой, которая очень сильно влияет на него… – согласился Ники.
Завтрак был окончен. Не прекращая разговора, Николай и Александра перешли на свои любимые места: она – на кушетку, где привыкла рукодельничать или читать полулёжа, он – в глубокое кресло рядом с нею.
– Мой любимый, ты согласился, чтобы я была твоей «памятной запиской»… – лукаво посмотрела Аликс на супруга. – Так вот, позволь тебе напомнить об идее, о которой я давно тебе писала… О том, что ты мог бы посылать своих свитских осмотреть возможно большее число заводов и фабрик, работающих на войну, и приказать им представлять тебе доклады… Ты согласился, что это была хорошая мысль, так как все почувствовали бы присутствие твоего глаза повсюду, а это поощрило бы людей к хорошей работе… Дружок, ты хотел тогда же составить список свободных свитских, только без немецких фамилий, и писал, что можешь послать Шереметева, Комарова, Вяземского, Силаева, а в более спокойные и безопасные места – Митю Дена, да хоть бы и Николая Михайловича или Кирилла – великих князей, у которых нет прямых дел на фронте…
– Да, Солнышко, – без энтузиазма ответил Николай, – я уже составил такой список и кое-кого посылал с инспекциями, но массового характера это пока не получило…
– Очень жаль, мой любимый, – печально сказала Аликс. Она уже по тону Ники поняла, что он не выполнил её совета. – Таким образом ты мог бы хорошо проконтролировать, где расходится слово с делом гучковских военно-промышленных комитетов, и призвать их к порядку!.. И ещё одно из твоей седой и старой «памятной записки»… – кокетливо поправила Аликс свою причёску. – Я ещё в октябре говорила с министром Хвостовым, а потом писала тебе, что в Петрограде ощущается недостаток муки, сахара, масла, тогда как целые вагоны и эшелоны с этими продуктами застряли в Сибири… Министр внутренних дел заявил, что всё это дело министра путей сообщения Рухлова, который должен велеть пропускать вагоны… Но вместо всех необходимых продуктов приходят вагоны с цветами и фруктами – это же просто позор! Старик Рухлов слишком дряхл. Не пошлёшь ли ты кого-нибудь для ревизии туда, где стоят вагоны с продуктами и гниют товары?
Аликс немного помолчала, потом перекрестилась на икону фёдоровской Божьей Матери и продолжала:
– На прошлой неделе мы с Аней видели Нашего Друга… Его сильно мучит то же самое, о чём я тебе только что рассказала… Он говорит, что ты должен приказать, чтобы непременно пропускали вагоны с мукой, маслом, сахаром, что всё это очень серьёзно, и тогда не будет забастовок… Он предлагает, чтобы в течение трёх дней приходили только вагоны с мукой, маслом и сахаром… Это в данную минуту даже более необходимо, чем снаряды или мясо… Он считает, что сорок человек старых солдат могут нагружать в час по одному поезду, которые следует отправлять один за другим, но не все к одному месту – некоторые к Петрограду и Москве, другие – к разным другим станциям. Для этого надо сократить пассажирское движение, убрать вагоны четвёртых классов на эти дни, а вместо них прицеплять вагоны с мукой и маслом из Сибири, сахаром – из Киева и Малороссии… Недовольство будет сильно расти, – чуть более твёрдо, чем до этого, сказала Императрица, – если положение не изменится…
Люди, особенно злобные, будут кричать и говорить тебе, что это неисполнимо, и пугать тебя, что этого нельзя делать. А это – необходимая и важная мера. В три дня можно привезти такое количество, какого хватит на многие месяцы… Только не надо комиссии, которая затянет всё дело на недели без всякой пользы, – надо, чтобы это немедленно было приведено в исполнение…
– Что за сокровище ты, моё Солнышко! – с восхищением сказал Государь. – Как ты глубоко понимаешь коренные вопросы!.. Хоть вместо Рухлова тебя назначай министром путей сообщения! Я уже выполнил твой совет из ноябрьского письма и послал сенатора Нейдгардта обревизовать запасы угля в главном центре его добычи – Донбассе… Там оказались его огромные скопления, а ВПК палец о палец не ударил, чтобы перевезти его в города с крупной промышленностью, выполняющей военные заказы… А вчера я получил твоё письмо, в котором ты рассказываешь о своей часовой беседе с новым премьером Штюрмером и как он изложил тебе свою идею о том, что на время войны фабрики и заводы должны быть милитаризованы и строго следовать военной дисциплине… Кстати, в Англии именно так и поступили… Но наш проект об этом очень задерживается в Думе и не обсуждается потому, что они против этой меры! Хотя они всюду повторяют, что хотят сделать, как в Англии!
– Они кричат в Таврическом дворце, что «патриоты», но мешают наведению элементарного порядка в производстве военных припасов! – с возмущением отозвалась Аликс. – Ники, не открывай ты эту проклятую Думу – они и дальше будут вставлять тебе палки в колёса! Силы их «патриотизма» хватит ровно на один выкрик, а потом они снова примутся за свои старые делишки… Прошу тебя, закрой этот вертеп! Они все там хотят революции и поражения России!
На глазах Аликс показались слёзы. Но Николай, в принципе соглашаясь с Александрой в её резкой оценке Государственной думы, всё же не оставлял ещё надежд как-то поладить с «народными» избранниками и заставить их служить России. «Я ещё успею их разогнать, – думал Государь, – если они начнут делаться опасными для Отечества и Престола…» Поэтому, чтобы успокоить свою дорогую жену, он решил перевести разговор на тему, которая всегда и больше всего волнует женщин, – на тему свадьбы, в данном случае – старшей дочери Ольги.
– Солнышко, помнишь, ты мне рассказывала, как в сентябре неожиданно приехала пить чай к тёте Михень, чтобы нейтрализовать её дурное влияние на Maman, и потребовать прекратить сплетни о Нашем Друге? А она тогда выставила условием замирения возвращение к её старой идее женитьбы Бориса на нашей Ольге? Когда я уезжал на Ставку двадцать восьмого числа прошлого месяца, она пришла к нам пить чай, и мы с тобой уже вдвоём услышали это её предложение… Я тогда сказал тебе, уезжая, чтобы ты не волновалась и не мучилась в моё отсутствие. Но ты конечно же наверняка вся исстрадалась!
Александра встрепенулась и отложила в сторону шитьё. Видно было, что эта тема глубоко её волнует.
– О, если б наши дети могли быть так же счастливы в своей супружеской жизни, как мы! Но ты же знаешь, Ники, что мысль о Борисе – женихе нашей дочери – мне глубоко несимпатична! Я убеждена, что Ольга никогда не согласится выйти за него, и я вполне понимаю её… Я только тебя прошу об одном: ты никогда не давай Михень угадать, что другие мечты наполняют ум и сердце нашей девочки… Пусть Дмитрий, или кто-то другой, кого мы не знаем, останется священной тайной нашей дорогой дочери… Ведь если б о ней узнали другие, тем более с таким длинным языком, как у тёти Михень, это ужасно огорчило бы Ольгу – ведь она так щепетильна!.. Нет, предложение Михень меня совсем не порадовало…
– Но ведь Митя, хотя мы все его и любим, сейчас не намного лучше Бориса… – задумчиво сказал царь, и его глаза потемнели от огорчения. – Он вечно попадает в дурную компанию и на дурной путь…
– Поэтому я и прошу тебя держать Митю в полку, не пускать его бездельничать в Ставке и особенно болтаться по кабакам и сомнительным приятелям в Петрограде, – довольно резко перебила спокойный тон Николая его супруга. – Ты же знаешь, как слухи о его похождениях расстраивают нашу Ольгу… Как бы я хотела, чтобы кто-нибудь поговорил с ним серьёзно! Я знаю, что Саблин делал это не раз и даже удерживал его от вечерних приключений… Наверное, и тебе надо было бы держать Дмитрия в руках и тактично разъяснить ему значение супружеской жизни!
