Я еще раз осмотрелся — ну, нет, так нет — и вернулся к столику.
— Шумим, братцы? Хулиганим?
— Спайк, ты прикинь, сюда только что обезьяна хотела зайти!!!
— Обезьяна?
— Да, самка макаки, черножопая!! Мы, мля, ее так отшили! Жалко, охрана выскочила, здоровые они больно (я оглянулся: да, комплекция у ребят внушительная, да и количество немаленькое) — мы бы, мля, ей! — младший, плотно сжав губы и наморщив лоб, выразительно хлопнул кулаком по ладони.
Я перегнулся через перила веранды и посмотрел по сторонам. На секунду мне стало чуть противно: среди прохожих я увидел удаляющуюся фигуру высокой чиксы, ее черные, как смоль волосы были заплетены в косички. Не, вряд ли это Джой. А впрочем, даже если она! Она мне нравилась, и, кажется, мы даже друзья (друзья?!!!), но вчерашний разговор с друганами оставил неприятный осадок — я был на нее слегка зол из-за той неприятной минуты, которой мне пришлось пережить.
Парни горели энтузиазмом: Спайк, давай, давай ее догоним! Счас уйдет же! Догоним! Почему-то они спрашивали у меня разрешения. Видимо, наличие норы, а также угощение пивом в недешевом заведении соответствовало их эталону солидности. Кто угощает, тот и имеет решающий голос. И я воспользовался возникшим авторитетом:
— Ладно, парни, забейте. Дайте обед переварить спокойно!
Как бы там ни было, мне не хотелось стал киваться с Джой в такой компании и ситуации, Сколько я не задавал себе вопроса, что я буду делать, если (когда?!) подобное случится, ответа не находилось. Будем надеяться на удачу, эта Женщина меня покидает редко.
Этот день закончился, так ничем и не обозначив себя в веренице своих близнецов. РАБо чий день. День календарный еще тянулся, я сидел на бревне в парке неподалеку от дома, смотрел на то, как разгорался закат, на синее небо и деревья с отдельными мазками золота в зеленых шевелюрах. Потом сходил к ларьку, купил бутылку вина и вернулся к насиженному месту. Наломал по кустам хвороста и развел маленький костерчик, немногим больший, чем огонь от спички, которой я его зажег. Бутылку поставил на землю, придвинув к самому огню, и стал ждать, когда вино нагреется.
УШИ были заткнуты. Я редко ношу плейер, он опасно далеко дистанцирует тебя от окружающей среды, но хотелось как-то выделить этот вечер, поэтому я и пришел сюда. Сегодня вечером мне пел Дельфин. Это его последний альбом, я купил кассету несколько часов назад у метро, и все песни звучали для меня во второй раз (послушный автореверс уже перевернул кассету). Я редко слушаю Д., хотя и полагаю, что он единственный стоящий парень в нашей попсе, от его песен у меня начинаются приступы мотивированной черной зависти. Он обладает даром всю чернуху выплескивать из себя наружу, вскрывать гнойники души и очищаться самому. Еще он поэт, это факт. Точнее, ПОЭТ. Молодец пацан, короче. Я сходил бы на его концерт, но очень не хочется стоять и потеть в тесной толпе молодых ублюдков в широких штанах. Эти модники следующего после меня поколения (хотя разница между нами лет 5, ну, может, 7, (а может, и 3) но я знаю, что это ДРУГОЕ поколение) вызывают у меня одно желание — бить их смертным боем, выколачивать из них довольство вволю жрущих и трахающихся животных, заставлять их думать (хотя бы о том, что поет тот же Д., хотя бы о том, как спасти свою задницу от моих ботинок).
Когда бутылка нагрелась, я переключил плейер на режим радио и, прихлебывая вино, стал слушать ненавязчивую хуету, которую крутят для сограждан наши радиостанции. Болезненно-багровое солнце закатилось, стало прохладнее и от этого еще уютнее у моего костерка, деревья придвинулись поближе и из зеленых стали фиолетовыми. Я как будто сидел между ладоней заботливого великана.
Придя домой, я наскоро отужинал пельменями и завалился спать, убаюканный чистым воздухом большого парка. Программа минимум на сегодня была выполнена — я так и не позвонил ЕЙ, хотя хотелось, а к вечеру захотелось нестерпимо (поэтому я и ушел из пустой квартиры в парк, на природе никогда нет ощущения, что ты один). Нельзя звонить каждый день, нельзя давать ей почувствовать, ЧТО мне ее глаза. Ее ноги и волосы. Ее грудь. От этого чиксы зазнаются и взвинчивают цены на свои акции до небес.
ГЛАВА 27
Стандарт: звонок будильника, завтрак, который впихивается в не проснувшийся еще желудок насильно, глажка рубашки, первая сигарета у подъезда, давка в метро и кислая улыбка сослуживцам. Сейчас я ложусь в этот стандарт, как шар в лузу. Посмотрите на меня — я расплющен такими же несчастными в душном вагоне, держусь одной рукой за поручень, другой прижимаю к груди папку с документами. Сейчас я отличаюсь от них только отсутствием ш-стуха. (Вчера я случайно развязал его, выходя из офиса, а завязывать галстухи я сам не умею, это обычно делает отец — один раз и до тех пор, пока галстук не засалится — тогда я его выкидываю.) Но я знаю, что инстинкт самосохранения погонит меня из этой сбруи рано или поздно, и я снова буду сидеть с бутылкой пива на обочине, глядя на проносящихся мимо сограждан в мыле. А вот те, которые сейчас давят на меня сбоку, сзади, спереди — вот КАК они живут так годами, десятилетиями ходят в одно и то же место, видят одних и тех же людей. Осталось в них хоть что-то человеческое, или жизнь из них высосана СИСТЕМОЙ без остатка? Своих детей — они что, тоже воспитывают послушными роботами? Такие мысли я обсасывал, направляясь своей обычной утренней дорогой.
— Привет, коллеги-калеки! — я швыряю папку, она пролетает через весь офис и падает точно на мой стул.
— Сергей, у вас звонок на проводе!
Ишь ты! Это кто это дозванивается спозаранку?
— Да, слушаю?
— Бруда! Мои телефон 8103236 и т. д., перезвони мне сейчас обязательно! — короткие гудки. Мне потребовалось простоять с трубкой в руке какое-то время, чтобы врубиться наконец. Оппаньки! Я уже и позабыл о твоем существовании, братишка! Ну ни болта себе! Я набираю номер, и только сейчас понимаю, что из-за этой чиксы я позабыл все на свете. Где же брат, что с ним?! Пока я слушал тишину в трубке, у меня чаще забилось сердце и вспотели ладони. Ну я чмо! Забыть про брата, а?! Хотя, соображаю я еще через секунду, я-то чем мог помочь? Не ломиться же в Европу на его поиски…
Он снял трубку после первого же гудка, я облегченно вздохнул. Если он нашел, откуда звонить (и КУДА можно позвонить ему, что еще важнее. А счета пусть оплачивает Жирная Свинья), то все уже неплохо. Лучше, чем могло бы быть.
Ну здорово, чувак! — Привет, младший! — он очень сильно гнусил.
— И где же ты теперь? Ты, че нашел там добрую самаритянку и вписался к ней поболеть?
— Че с голосом, Бруда? Простыл под французским дождичком, лягушатник, нах?
— Да не, это у меня нос сломан…
— Нос? — (??!!!!!!!!!!!!!!!!!) — А ты откуда зво нишь, кто-был-сколько-где-больше-ничего-не-сло мали?!! — Сломали…
— … - весь мат, который пришел мне на ум от такого ответа, пришлось проглотить. Работа все же.
— Сотряс щщей, одно ребро, коленная чашечка…
— Мля, ни хуя ты влетел! — не удержался я.
— Ну и кто?
— Бритоголовые.
— Да ты че?!!! Это ты как нарвался-то?!!! — ох, сколько раз говорил ему «дружба с ниггерами до хорошего не доводит». А он тыкал мне под нос Джой в ответочку. На себя, мол, посмотри.
— Надеюсь, ты не впрягался за симпатичную обезьянку?
— Да не… — только сейчас я наконец услышал в его голосе лязганье металла. Брат был в предельной ярости.
— Ну и где ты?
— В больнице.
— Б какой, нах, больнице?
— Муниципальной, города Н. - {я тут же забыл это название).
— Ну и надолго?
