Во время терапевтического сеанса, когда этот час принадлежит всецело ребенку, он обнаруживает рядом с собой взрослого (терапевта), которого не шокируют любые его детские поступки и который позволяет ребенку выражать любые свои чувства. Терапевт относится к высказываниям ребенка с таким уважением, какого не оказывает ему ни один взрослый. Признание терапевтом права ребенка свободно выражать свои чувства ни в коей мере не предполагает одобрение любой психологической установки ребенка. Размышление над чувствами, прояснение их помогают ребенку откровенно высказать их, взглянуть на них со стороны. Если ребенок ощущает понимание со стороны терапевта, то он стремится откровенно высказывать свои более глубокие переживания. Так как терапевт размышляет над чувствами (позитивными, негативными или противоречивыми) независимо от специфики их объекта или же их постоянства, то ни одна из установок ребенка сама по себе не представляется более ценной, чем любая другая: все они равноценны. У ребенка нет способа узнать мнение терапевта. Не ожидая ни похвалы, ни порицания, ребенок дает выход своим чувствам скорее под влиянием своей потребности, чем под воздействием внушений терапевта. Уникальность подобного опыта может иной раз иметь гораздо более важное значение, чем осознает терапевт. Так, ощутив реальную помощь, семилетний Фред привел с собой друга на свое пятое терапевтическое занятие. Разъяснения, которые Фред дал Джимми, звучат так, будто он сам их получил от терапевта, хотя последний никогда не давал их. Ниже приведен отрывок из разговора между ними.

Джимми: Какими красками я могу рисовать? (Замечание адресуется терапевту.)

Фред: Рисуй какими хочешь!

Джимми: Это не очень вежливо, Фред.

Фред: Здесь не нужно быть вежливым.

Джимми: Мне кажется, что не очень хорошо быть невежливым.

Фред: Ты не понял. Здесь ты можешь делать все, что хочешь.

Джимми: Могу?

Фред: Разумеется!

Джимми: Это очень странно.

Терапевт: Фред чувствует себя здесь, как дома, но Джимми, похоже, удивлен, что никто не указывает ему, что и как надо делать.

Джимми: Да. Это очень странно, очень странно. (Начинает рисовать акварельными красками.)

Терапевт По-видимому, это не похоже на то, к чему ты привык, Джимми?

Джимми: Да. Это же как в школе, правда?

Фред: Да, как в школе, но тут другие возможности Ты все это поймешь потом, Джимми.

Джимми: Я? Гм-м.

Терапевт: Джимми все еще считает, что тут что-то не так.

Джимми (обращаясь к терапевту): Да. Все это очень странно, и вы очень странная женщина.

Терапевт: Здесь, вероятно, все очень отличается от того, к чему ты и я привыкли?

Джимми: Ага.

Фред: Не правда ли, она странная, Джимми? (Минуту они шепчутся.) Да, ты можешь сам сказать ей об этом!

Джимми: Вы хорошая учительница. (Краснеет.)

Фред: Она хорошая учительница.

Терапевт: Я вам обоим нравлюсь.

Джимми: Куда я должен положить эту кисточку?

Терапевт: Куда пожелаешь, это зависит от тебя.

Джимми: Боже мой, как это все странно!

Терапевт: Странно, потому что не требуют от тебя, делай вот это и только так?

Джимми: Конечно.

Фред: Ты поймешь, что здесь существует всего несколько правил. Ты даже можешь швырять эти резиновые ножи. Только так, чтоб они не упали в краски. (Добавляет задумчиво:) Во всем этом есть смысл.

Терапевт: По крайней мере, некоторые правила, похоже, вполне вас устраивают? (Ответа не последовало.)

Как явствует из этого отрывка, в своих предыдущих контактах с терапевтом Фред, по-видимому, понял большинство существенных особенностей терапевтического сеанса. Он понял своеобразную вседозволенность этого часа, его отличие от всякого другого опыта, его ограничения. Хотя эти особенности не были специально для него выражены в словах, он понял их достаточно ясно, чтобы объяснить их вновь прибывшему. Ребенок может почувствовать, что во время терапевтического сеанса "что-то происходит", даже если явно это "что-то" никак не выражается, Можно привести также пример Марты, одиннадцатилетней девочки, направленной на терапию из-за драчливости, постоянного употребления ругательств и хронического сосания пальца. Ее первые четыре терапевтических сеанса были заполнены, главным образом, пренебрежительными замечаниями о терапевтической ситуации, об игровых принадлежностях, об одежде терапевта, своей матери, своей учительницы, о школе и одноклассниках. Согласно оценке терапевта, на этих сеансах терапевтическое отношение не возникло. Однако, когда отец спросил девочку, на что была похожа игровая терапия, та ответила: "Ну, это что-то вроде облегчения или расслабления. Похоже на то, когда сходишь в туалет". По-видимому, термин "катарсис" не является абсолютным вымыслом.

Относительно вседозволенности в клиентоцентрированной терапии часто задают вопрос: "Разве нет опасности в том, что ребенок и вне терапии станет совершать социально недопустимые поступки и может столкнуться с серьезными неприятностями? Возможно, вся эта свобода самовыражения в рамках терапии не приносит ничего хорошего ребенку и еще меньше его родителям?" Есть несколько возможных объяснений, почему маловероятно, что такого рода терапия будет побуждать ребенка к "неправильному поведению". Прежде всего потому, что терапевт тщательно воздерживается как от восхваления чего-либо в поведении ребенка, так и от "забрасывания его тухлыми яйцами" с целью выразить свое негодование. Поэтому данный подход скорее способствует возникновению у ребенка чувства ответственности за свои поступки, чем ведет к безответственному поведению; ребенок не может возложить эту ответственность на терапевта. Во-вторых, ребенок обычно в достаточной мере понимает, что занятия терапией есть нечто иное, чем повседневная жизнь. Вышеприведенный случай Фреда является подтверждением этому. В-третьих, запреты, пережитые ребенком в его жизненной ситуации, не устраняют в нем потребности в разрушительном поведении.

Если терапевт предстанет на занятиях как еще один агент социума, то ребенок вновь столкнется со своими старыми проблемами. Для ребенка, по-видимому, очень важно, чтобы во время терапии его воспринимали с уважением, несмотря на его явные недостатки. Ребенку, почувствовавшему себя в достаточной безопасности, необходима психическая "разрядка", то есть открытое выражение своих чувств, независимо от того, насколько они антисоциальны. Он не может быть уверен в том, что терапевт действительно принял его, пока не подвергнет его испытанию, демонстрируя негативные аспекты своей личности. Четвертая причина, почему игровая терапия едва ли может провоцировать социально неприемлемое поведение вне терапевтических занятий, состоит в том, что восприятие терапевтом ребенка таким, каков он есть, скорее приводит к уменьшению его враждебности, чем к ее усилению. Осторожный анализ чувств ребенка, осуществляемый терапевтом вместе с ребенком, приводит к психическому воздействию на более глубинные детерминанты этих чувств. И, наконец, свобода использования времени терапевтического сеанса имеет определенные ограничения. К рассмотрению именно этого аспекта игровой терапии мы теперь и обратимся.