— Панове, — сказал чекист бодрым голосом, — очень рад видеть в вашем лице деловых партнеров.

Партнеры выжидательно вытянули шеи. Харчиков, маячивший теперь на безопасном расстоянии, остановился и прислушался.

— Так вот, панове, — продолжал Потап, — Ильича мы вам не отдадим. Он для нас слишком бесценен. Но можем уступить другой кусок бронзы. Есть у нас в закромах один памятник, Фридриху Энгельсу. Он, конечно, поменьше этого, но зато немец. Вот и везите его к себе на родину. За художественную ценность брать с вас не будем. Посчитаем как лом. Ну что, шляхта, по рукам?

Литовцы задрали подбородки и вопросительно покосились друг на друга.

— Ну! Ну! — подзадоривал Мамай.

К великому облегчению старателей, помолчав, чужеземцы согласились.

— Вот и ладненько, — успокоился чекист. — Тогда по коням.

Техническому персоналу тотчас же были отданы необходимые указания. Взревели моторы. Из переулка медленно выползли грузовики. Продавцы и покупатели бронзы разместились в "форде", и вся процессия двинулась в западную часть Козяк, мимо устоявшего и на сей раз вождя и мимо Христофора Ильича. Сначала Харчиков шел рядом с головной машиной, слабо надеясь, что и о нем все-таки вспомнят и возьмyт с собой. Но машины разгонялись все быстрее, а Христофора Ильича никто не приглашал. Готовый вот-вот разреветься, он трусил за колонной до самого светофора, что-то кричал и взмахивал руками. За перекрестком грузовики прибавили газу, Христофор Ильич стал отставать и наконец совсем исчез в облаке дыма.

Водитель "форда" оказался усатым неуравновешенным цыганом, неумело выдающим себя за поляка. Когда авто уже достаточно долго было в пути и всеобщее молчание стало естественным, он вдруг оглянулся и, весело посмотрев на чекиста, сказал:

— Дзень добри. Шо пан мае? Бронзу мае?

— Маю, маю, — кивнул Потап.

— О-о! — пришел в восторг цыган.

Затем на труднодоступном шипящем диалекте он рассказал польский анекдот про Чапаева и долго над ним хохотал. Видимо, выполнив свою миссию, "поляк" так же внезапно умолк, сделался серьезным и за всю дорогу не проронил ни слова.

"Клоуны, — с презрением думал председатель. — Как я мог их принять за конкурентов! Одна эта усатая рожа чего стоит. Тоже мне агент спецслужбы. Позор мне. Но что могло бы быть, опоздай я сегодня!.. Страшно представить… Спекулянтов развелось!.. Проходу от них нету. Никаких нервов не хватит…"

Когда прибыли на место, было уже темно. Машины развернулись фронтом и осветили фарами пустырь. Траншеи не было. Ее закопали, и теперь вместо нее тянулась кривая гряда земли. Посреди пустыря возвышался пьедестал. Он стоял накренясь и удерживался в таком положении вопреки всем законам физики. Памятника на пьедестале не было.

Давно знакомый с традициями аварийно-котельных служб, после которых всегда остается разруха, Потап поспешил заверить покупателей, что беспокоиться не о чем, Энгельс валяется где-нибудь в прилегающих зарослях и нужно только хорошенько его поискать.

Построившись цепью, партнеры устремились на поиски, путаясь в кустах и пугая влюбленные парочки. Уже через полчаса общие усилия увенчались успехом. Памятник лежал за мусорной кучей, лицом вниз, и походил на корявое поваленное дерево.

— А вот и заветная цель нашей экспедиции, — объявил председатель, победоносно наступив на истукана. — Залежи цветных металлов. Можно потрогать руками. Желающих принять участие в торгах попрошу подойти поближе и сделать заявки.

Но покупатели не стали торопиться. Вооружившись фонарями и крошечными молотками, они подвергли памятник тщательному осмотру. Бригадир и подмастерье посторонились, давая купцам возможность оценить качество товара.

— Не сомневайтесь, — уверял их Потап, — продукт добротный, советского качества.

Иностранцы согласно кивали, но продолжали кропотливо изучать находку, склонившись над ней, словно хирурги. Один раз между ними даже возник короткий спор. Поочередно постукивая по голове бронзоового Энгельса, они принялись что-то доказывать друг другу на непонятном языке, одинаково далеком как от польского, так и от литовского. Но в конце концов усатый водитель, оказавшийся среди них старшим, нетерпеливо оборвал литовцев и спор был замят. Они поднялись с колен, коротко обменялись мнениями и выразили готовность приобрести товар.

— Ваша начальная цена? — приступил Мамай к торгу.

— Сто марок за тонну, — убежденно сказал поляк.

— Начало многообещающее. Дальше.

— Сто марок.

— Продолжение значительно хуже. Еще раз попробуете?

— Сто марок за тонну, — упорствовал покупатель.

— Попытка не засчитана. Так, может, ты других чисел не знаешь? Давай я тебе напишу.

— Знаю. Но у нас такая есть такса. Много расходов. Могу дать только сто.

— Хорошо. Прежде чем расторгнуть с вами договор и уйти, я хотел бы узнать вашу окончательную цену.

— Сто немецких марок за тыщу кило.

— Никакого продвижения вперед, — грустно заметил Потап. — Мне с вами скучно. Так дело не пойдет. Я беру инициативу на себя.

Он задумался, складывая в уме свою цену. Надо сказать, что чекист не имел ни малейшего представления о ценах, сложившихся на черном рынке цветных металлов, но твердо помнил золотое правило в бизнесе: никогда не соглашаться на первое предложение.

— В общем, — заговорил председатель, — дешевле чем по сто двадцать за тонну не отдам.

— Согласны, — быстро сказал покупатель.

— Так. Тарифы мы определили. Осталось умножить их на количество. Сколько, по-вашему, здесь десятков тонн? — указал Потап на двухметровый памятник.

Энгельс, разумеется, был полым внутри и при всех погрешностях и округлениях тянул не больше чем на две тонны.

— Так сколько же в нем… десятков?

— Две с половиной-три тонны, — заключил поляк, оценив товар профессиональным глазом. — Добже, но пусть будет три тонны.

Потап не стал настаивать на десятках, но три тонны его явно не устраивали. Он подошел к изваянию, обхватил бронзовую ногу, поднатужился и попытался поднять. Потужившись так несколько секунд, бригадир выпрямился, отряхнул руки и авторитетно заявил:

— Четыре с половиной, не меньше.

Крыть было нечем. Посоветовавшись между собой и горестно повздыхав, покупатели приняли условия продавцов.

Механизированная колонна двинулась в объезд пустыря, мимо общежития консервного завода. Заинтригованные мужскими голосами и шумом моторов, из окон высовывались дамы в неглиже, но, увидев дымнyю строительную технику, разочарованно зевали.

Не сбавляя хода, машины торжественным маршем повернули в сторону роддома № 3 и остановились возле мусорной кучи.

Из кабины грузовика выпрыгнули рабочие, и под командованием литовцев вся бригада дружно навалилась на свергнутого немца. Работали быстро и слаженно, ничуть не уступая выучке образцовой пожарной дружины. В считанные минуты Энгельс был опутан тросами с ног до головы и готов к погрузке. Председатель, Гена и поляк занимались тем временем бумажной стороной дела. Слюнявя пальцы, эфиоп подсчитывал барыши и проверял купюры на подлинность. Потап выписывал накладные, ставил в нужных местах подписи и печати.

— Вира! — крикнул кто-то из рабочих.

Трос напрягся, натянулся, как струна, и медленно пополз вверх. Несмотря на малый вес груза, многосильной машине он давался с большим трудом. Упираясь стальными лапами в землю и слегка кренясь набок, кран надрывно рычал и тянул трехтонный кусок бронзы, казалось, на пределе своих технических возможностей.

Но все обошлось. Лебедка не подвела, стрела не рухнула, кран не перевернулся, и памятник вполне благополучно улегся в кузове КрАЗа.

С подозрением покосившись на просевшие рессоры, чекист подумал, что к объявленному весу можно было смело добавить еще пару тонн. Энгельс оказался гораздо тяжелее, чем предполагалось. Впрочем, это были мелочи…