Неожиданно Атамась дернул оратора за штанину и зашептал:

— Что вы такое говорите? Ведь Куксова не победила!

— Как не победила? — сквозь зубы процедил Потап, склонившись к подручному.

— Так, не победила, затерли ее.

— Ты же говорил, что публика в недовольстве!

— В недовольстве. Затерли, потому и в недовольстве, — упрямо повторил Атамась.

…Несколько позже Потап узнал, что заседавшие в жюри патриоты принципиально не дали Куксовой корону за то, что она пела на иностранном языке. Но все эти тонкости стали известны чекисту потом, а в тот критический момент он лишь почувствовал, что ситуация выходит из-под eгo контроля.

Внимательно посмотрев на майора и убедившись, что тот не шутит, оратор вновь обратился к публике.

— Даl Так оно и случилось бы! — громогласно заявил он, лихорадочно соображая, как бы половчее выпутаться из создавшегося положения и довести митинг до логического конца. — Если бы… Если бы не клановые интересы коррумпированных чиновников, не дающих пробиться истинным дарованиям к широкому кругу зрителей!

Назвав Изольду талантливой бедной девочкой и невинной жертвой, Потап пустил свою речь по уже проторенному пути. Еще раз получило свое продажное жюри, еще раз подверглись критике притаившиеся коммунисты вообще и организаторы конкурса в частности. Свежими мыслями оратор слушателей не баловал. Неизвестно, сколько бы он смог морочить народу голову, если бы его не прервал чей-то зычный бас:

— Да говори короче, чегo надо! Холод-то собачий!

Отыскав глазами здоровенного детину, подавшего голос, председатель легко с ним согласился:

— Хорошо, товарищи, буду краток, потому как холодно. А посему предлагаю: не простить этого коммунистам и свалить памятник Ленину, этот оплот… оплот… В общем, главный оплот. Ну, что скажете, народ?

Народ, сбитый с толку столь резким переходом от девочек к Ленину, озадаченно молчал.

— Ну! — подзадоривал Потап, обращаясь лично к верзиле. — Ну же! Всю моральную ответственность я беру на себя.

— А чего! — решился верзила, оглядевшись. Можно и свалить к чертовой матери! А ну, пошли, братва!

— Постойте! Здесь вот случайно оказался кран. Он нам как раз кстати. — Оратор ловко пробрался к кабине и постучал по крыше. — Эй, мужчина, кто здесь крановщик? Вы крановщик?

— Ну, — сдержанно ответил Петрович.

Мамай отчаянно подмигивал крановщику, показывая, чтобы тот ему подыграл.

— И вы умеете управлять этой штукой?

— Ну, — сориентировался Петрович.

— Волю народа слышали? Тогда заводите.

Невзирая на поздний час и непогоду, публика, охваченная любопытством, двинулась к памятнику. Колонну возглавил инициативный верзила, окруженный сподвижниками, также жаждущими приключений.

Подготовка к свержению вождя проходила в paдушной обстановке. В толпе шутили. Желающих безнаказанно похулиганить оказалось достаточно. В считанные минуты памятник был связан. Между делом Потап посматривал в небо и благодарил Господа за щедрость. В суматохе он даже не сразу обратил внимание на крановщика, подающего ему странные знаки. Наконец Петрович сам подбежал к председателю, и зачем-то подмигивая, сообщил:

— Командир, лебедка поломалась.

— Ну и черт с ней, — отмахнулся Потап, следя за тем, чтобы тросы крепились с особой тщательностью.

— Значит, так будем валить?

— Валяйте… Кого валить?!

— Ну, этого… Ленина. Лебедка-то поломатая.

— Какая еще лебедка? — похолодел кладоискатель.

— Грузовая. Утром работала, днем работала, после обеда работала, а теперь поломатая.

— Ты с ума сошел, Петрович? Какая может быть лебедка? Не время сейчас… Петрович, родной, почини! Почини свою лебедку! Я тебе сто… нет, тысячу лебедок куплю! Только потом, потом, понимаешь? А ты сделай сейчас.

— Сейчас никак нельзя, — развел руками крановщик, — ремонт требуется. Завтра к вечеру управлюсь.

— Какой завтра! — вскричал председатель, осозновая весь ужас ситуации. — А публика? Попросить собраться завтра или пусть здесь ждет?. Эх, Петрович, Петрович…

Это была катастрофа. Впрочем, обернувшись, Потап увидел, что катастрофа еще не произошла, но вот-вот может случиться. Группа наиболее нетерпеливых зрителей, схватившись за трос, пыталась свалить истукана вручную. Тянуть договорились на счет "три". Толпа у подножия расступилась.

— Ра-аз! — замычал верзила и поднял руку вверх, словно командир батареи перед залпом. — Два-а-а!

Нe дожидаясь, пока самозванец гаркнет "три", и не найдя лучшего способа предотвратить катастрофу, председатель сделал глубокий вдох и полным голосом завопил:

— Мили-и-иция-а-а!

Инициативная группа бросилась врассыпную.

Воспользовавшись всеобщим замешательством, чекист живо вскарабкался на постамент и уже без всяких призывов и речей принялся срывать с вождя стальные путы. "Ну, народ, — бормотал он, со злостью отцепляя крюки, — на минуту нельзя оставить!.. Им бы все ломать да крушить, ломать да крушить…" В тревожном молчании народ следил за действиями оратора и пытался разгадать его новый замысел.

Зачинщик бунта между тем вел себя довольно странно. Сняв с Ильича последнюю петлю, он велел подручным сматывать удочки и, не давая никаких объяснений, заперся в кабине грузовика.

Собравшиеся пришли в себя лишь тогда, когда машины одна за другой двинулись прочь и стало ясно, что на сегодня это их последний маневр. Беглецов провожали презрительным свистом и улюлюканьем. После исчезновения провокаторов толпа, paзделившись на группы, обсуждала случившееся еще минут десять. Но начинать новый митинг охотников больше не нашлось, и, влепив напоследок Ильичу несколько снежков, раздосадованная публика стала расходиться.

В десятом часу вечера, когда следы у памятника давно замело снегом, на площадь, толкая перед собой пустую тачку, вышел человек. Следуя таким путем, человек делал небольшой крюк, но идти по проезжей части было опасно, потому что в любую минуту на нее мог выехать автомобиль. Держаться тротуара было еще опаснее, потому что из любой подворотни могли выскочить хулиганы. Решив не подвергать, себя лишний раз риску, путник выбрал пустынную равнину.

Путником был не кто иной, как Афанасий Ольгович Цап, движимый в столь поздний час заботой о прожорливых питомцах. Вольный фермер совершал свой обычный ежедневный рейд по маршруту дом — столовая СПТУ № 18 — дом, в чем, собственно, не было ничего предосудительного, и потому он крайне удивился, когда дорогу ему преградили три дюжих милиционера.

— Он? — просто спросил, по-видимому, старший из них и ослепил подозреваемого фонарем.

— Кажется, он, — ответил другой, — но не похож.

— Притворяется.

— Тот повыше был. И помоложе.

— Значит, хорошо притворяется. И телегу с собой взял.

— А тот был без телеги! — вновь начал сомневаться старшина, сравнивая подозреваемого с зачинщиком митингa. — Еще курыть мне давал.

— Хите-ер, — заключил главный. — Ишь, дурачком прикидывается.

Ни живой ни мертвый, Афанасий Ольгович преданно смотрел в наведенный на него фонарик и терпеливо ждал, когда же наконец блюстители порядка определят истину и его отпустят. Но блюстители порядка Афанасия Ольговича почему-то не отпустили, а, напротив взяли с собой.

С грустью думая о том, что в столовую он сегодня никак не успеет, вольный фермер понуро покатил тачку в направлении райотдела. Взяв задержанного в полукольцо, стражники сосредоточенно молчали, готовые в любой момент пресечь попытку к бегству…

В ту же ночь Потап вернулся домой мертвецки пьяным и, не раздеваясь, заснул на полу в детской. Больше Господа он ни о чем не просил.