Я взглянул на девушку, которая была привязана к кольцу для рабов перед лавкой Филебаса. Было за полдень, и становилось жарко. Я удивился, но не показал виду, когда понял, что она смотрит на меня. Потом рабыня отвернулась, но я продолжал рассматривать ее. Я понимал, что она чувствует мой взгляд.

Она слегка выпрямилась, откинув голову назад. Я еще раз подумал о тех девушках, прикованных к паланкину, которых только что видел, и о той, что сидела передо мной, привязанная к кольцу. Как прекрасно жить в мире, где такими женщинами можно владеть! Я радовался, что попал на Гор, рассматривая ее лодыжки, ее икры и бедра, прелесть ее живота и груди, ее горло, ее лицо, ее волосы.

— Я хочу пить, — сказала она.

— Встань на колени, — приказал я.

— Никогда, — ответила она.

Я отвернулся.

— Я стою на коленях, — проговорила рабыня.

Я снова посмотрел на нее. Теперь она действительно была на коленях.

— Раб! — буркнул шелковый раб, привязанный к следующему кольцу у стены.

Почему-то я знал, что девушка встанет передо мной на колени. Трудно сказать, откуда я знал это. Может быть, и не знал, а просто ожидал этого? Но она подчинилась и стояла теперь на коленях.

Я вспомнил, как немногим раньше эта рабыня сказала, что она не для таких, как я, но только для свободных мужчин. Я тогда спросил ее: «Хорошо ли ты умеешь отдаваться свободным мужчинам, рабыня? — И добавил: — Думаю, ты на самом деле хорошо это делаешь».

Она сильно покраснела и заплакала тогда. Наши отношения были бы сейчас совершенно другими, не будь этого разговора. В нем я дал ей почувствовать, что она женщина и что если она хочет обратиться ко мне, то ей следует делать это как женщине. Никакого другого способа я не приму. По моей воле, воле мужчины, я заставил ее отказаться от таких уловок, как обман, притворство и плутовство. Вот она, стоит передо мной на коленях. Это я своим властным словом заставил ее сделать так!

Она подняла на меня глаза, и я увидел в них злость и в то же время прочитал в них: рабыня понимает, что ее место — у ног мужчины.

— Мне очень хочется пить, — повторила она.

— Ну и что? — спросил я.

Ее глаза загорелись. Я отвернулся и стал смотреть на улицу.

— Я очень хочу пить, — через какое-то время повторила она. — Я прикована. Не мог бы ты принести мне воды из фонтана? Пожалуйста.

— Ты должна заплатить мне, — ответил я. — Понимаешь?

— Да, — произнесла она.

Я подошел к фонтану и зачерпнул из нижней чаши полную пригоршню воды, которую аккуратно поднес девушке. Приложил руки к ее губам, и она, стоя на коленях, пила из них.

Пока она пила, мои руки как бы держали ее голову. Она испуганно взглянула на меня.

— Мне знакомо ощущение таких рук, — прошептала она. — Ты не шелковый раб.

— Если бы я был свободен, — сказал шелковый раб, привязанный к другому кольцу, — я бы принес тебе воды просто так.

— Знаю я таких, как ты, — ответила девушка. — Ничего не просишь, но многого ожидаешь.

Я сильно прижал девушку к стене и впился губами в ее шею.

— Я предпочитаю мужчину, — выдохнула она, обращаясь к шелковому рабу. — Того, кто умеет господствовать над девушкой и берет от нее то, что хочет.

Затем, задохнувшись и отворачиваясь, она сказала мне:

— А что ты хочешь от меня?

Я ответил:

— Все и еще чуть-чуть.

— Именно этого я боялась, — засмеялась она.

Я поднял ее связанные руки, чтобы они не мешали мне. Теперь я понял, почему горианцы обычно связывают руки женщинам за спиной. Когда ее скрещенные и связанные запястья оказались закинутыми мне за шею, ее губы с готовностью встретились с моими.

— Возьми меня, — прошептала она. — О господин!

— Прекратите! — закричал шелковый раб у соседнего кольца. — Прекратите! Я все расскажу!

Множество раз я был во власти свободных женщин Гора, обычно закованный и подчиняющийся их командам, но мне не разрешалось самому иметь женщину, держать ее в объятиях, овладевать ею и превращать в послушную, извивающуюся рабыню. Не в силах сдерживаться, неистовый, жаждущий обладать женщиной, я грубо поднял ее и прижал спиной к стене. Затем оттащил в сторону, полулежащую, беспомощную. Ее голова поднялась на поводке, прикрепленном к ошейнику.

— О! — закричала она. — О!

— Отвратительно! — услышал я голос женщины, проходившей мимо.

— Животное! — донеслись до меня слова другой женщины.

Но прохожие не приказывали растащить нас. Мы были всего лишь рабами. Такие сцены случаются на улицах Гора. На них обычно обращают не больше внимания, чем на игрища ручных слинов. По этой причине рабыни часто отправляются из дома в железных поясах. Безусловно, рабыня чаще подвергается нападению уличных хулиганов, чем мужчин-рабов, за которыми обычно пристально надзирают.

— О! — стонала девушка в моих руках. — О господин…

— Пожалуйста, Публий, отведи меня домой и потрогай, — услышал я голос женщины в закрытой одежде, обращенный к тому, кто шел с ней рядом по улице. Оба поспешно удалились.

Я закричал от блаженства, когда овладел рабыней.

— Господин! — рыдала она.

Я оторвался от девушки, снимая ее руки с моей шеи, содрогаясь и тяжело дыша.

— Ты безжалостен, господин, — проговорила она, потянулась ко мне губами и поцеловала в левое предплечье.

Я встал и оставил ее у своих ног, переводя дыхание.

— Подожди, выйдет твоя госпожа, я все ей расскажу, — заявил шелковый раб у кольца.

Девушка, полусидя, полулежа на коленях, привязанная за шею, с завязанными спереди руками, откинула голову к стене. Она была вся в поту и пахла наслаждением. Ее тело было покрыто яркими алыми пятнами. С притворной застенчивостью она одернула край туники.

Я обернулся, чтобы посмотреть на улицу. Где-то в двадцати ярдах от меня остановились два паланкина, следующие в противоположных направлениях. Мужчины, сидящие в них, разговаривали, глядя друг на друга, очевидно обмениваясь приветствиями и ведя беседу. Темп жизни в горианском городе, даже таком большом как Ар, нельзя назвать быстрым. Иногда, когда небо особенно красиво, многие люди запирают свои лавки и собираются на высоких мостах, чтобы посмотреть на него.

Позади паланкинов, как и у тех, что я уже видел в этот день, были прикованы несколько девушек в коротких туниках и лентах. Одна из девушек смотрела на меня. Она была маленькой, изящной, со стройными ногами, в ошейнике и короткой шелковой тунике, завязанной высоко на левом боку. Она была прикована за шею в одном из двух рядов, состоявших из одиннадцати девушек каждый, и стояла между двумя рабынями. Ее руки, как и у других девушек, были связаны за спиной.

Эмоции захлестнули меня. Я никогда не представлял себе, что женщина может быть такой красивой. Она смотрела на меня.

Медленно, дрожа, с колотящимся сердцем я приблизился к ней.

— Вернись! — закричал шелковый раб. — Стой у стены! Я все расскажу!

Я подошел к девушке. Ее хозяева, занятые разговором, не обратили на меня внимания. Несколько слуг около паланкинов тоже беседовали, и никто ничего не заметил.

Я остановился рядом с ней. Ее глаза смотрели на меня с ужасом. Рабыня отступила на шаг.

— Я не думал, что когда-нибудь снова увижу тебя, — сказал я.

Она не ответила. Я взглянул на ее нежную белую шею, которую аккуратно охватывал ободок, символизирующий рабство.

— Та девушка… — проговорила она. — Ты изнасиловал ее!

Я отступил на шаг, разглядывая ее.

Она была не более красива, чем тысячи других девушек, но для меня она была самой восхитительной женщиной, какую я когда-либо встречал.

С удивлением и удовольствием я рассматривал девушку, стоящую передо мной, ее босые маленькие ноги и аккуратные лодыжки, икры и бедра, прелестные очертания тела под свободным небольшим куском шелка. Я восхищался нежностью ее шеи в ошейнике, хрупкостью и красотой черт ее лица, прелестью глаз, чувствительных и уязвимых, чудом ее волос, теперь гораздо более длинных, чем раньше, завязанных сзади шелковой лентой.