Одинокий заметил, что какая-то женщина внимательно прислушивается к его учению и радостно светлеет, слушая его дивное пение и дивную музыку. На целые недели терял её из вида Одинокий и только слышал, что она с толпою других женщин веселилась и танцевала, переходя из поселения в поселение.

Познакомился с нею Одинокий и узнал от нее, что она борется с двумя началами, живущими в её душе. Она то мечтала о том веселье, о той радости, которые могут дать ей веселые дни обыденной жизни, и мечтала об этой радости тогда, когда её зачаровывали звуки музыки Одинокого. А то мечтала она о высоких звуках, радостях несказанных, которые пронизывали её сердце, прислушивающееся к музыке Одинокого, и мечтала о них тогда, когда веселье обыденной жизни, по-видимому, всецело охватывало её.

Одинокой назвал эту женщину Светлой и все более и более убеждался в том, что Светлая должна стать его женой, и радовался тому, что дает ей счастье, что она также дает счастье ему, что они оба вместе дадут счастье всему человечеству…

Не долго, но счастливо жили они: их личное счастье росло от напряженности общечеловеческого счастья. Но вот стал замечать Одинокий, что Светлая с какой-то грустью смотрит на изредка пробегавшие мимо нее вереницы её прежних подруг, что она прислушивается к их пению и сама потихоньку вторит им. Она соглашалась с Одиноким, когда он напоминал ей о той великой миссии, которую она несла вместе с ним — великим музыкантом и носителем высоких духовных ценностей. Но все чаще и чаще оглядывалась Светлая на веселые хороводы своих подруг, и как-то раз ушла вместе с ними в тот роскошный дворец, где они жили и веселились. Пошел за Светлой и Одинокий, и стража, заслушавшись его музыки, охотно пропустила его. Он нашел Светлую в кругу веселых подруг, и владелец замка вместе с женою своею охотно отпустили Светлую с Одиноким, взяв с него обещание еще раз прийти в их замок. Одинокий согласился и вместе со Светлой вышел из замка.

Не успели они отойти от него и пяти шагов, как до их слуха донеслись вульгарные плясовые мотивы, и Светлая, вырвавши свою руку из рук Одинокого, бросилась назад в замок. Стража пропустила её и некоторое время не запирала ворот замка, рассчитывая на то, что Одинокий тоже возвратится в замок. Но Одинокий не хотел снова видеть Светлую. Опустив голову, он уходил от замка…

Одинокий не проповедовал более высоких истин. Ему казалось, что никто не понимает его музыки, его пения и его учения. Всюду чудилась ему измена. Не считал более нужным Одинокий говорить языком неземным, языком музыки. А когда ему приходилось слышать музыку земли, Одинокий говорил, что она — только слабый отблеск музыки, в сферах высоких звучащей, и под каким-либо вежливым предлогом уходил от тех, кто хотел попросить его показать слушателям высокое искусство чудных звуков, полных смысла, всецело понимаемого только обитателями сфер высоких. Одинокий обычной речью проповедовал свои истины высокие.

Как-то раз его окружили подруги Светлой, упрекая его, что он не должен был бросать Светлую, хотя она сама ушла от него, что он должен был слагать в честь нее песни и петь старинные песни во славу души её сияющей, что, так как он не делал этого, то тоска завладела душой её, и она умерла, простив его и умоляя простить её…

Не мог Одинокий выразить свое горе словами, а когда попробовал выразить его музыкой, убежали от него подруги Светлой.

Приснился Одинокому вещий сон, что не пойдя за Светлой, он пренебрег высочайшим заветом, в его высокой музыке скрытом, не простив ошибки души мира людского, Он понял тогда, что пренебрег заветом всепрощения, забыл то, что познал в мирах других, забыл, что люди не имеют права не прощать, так как ничего не происходит в их мире такого, что нуждалось бы в прощении людей. И, вместе с тем, понял он, что только свершивший какое-либо зло сам себя наказать может раскаянием полным, и, пока не раскается, будет странствовать в мирах, низко лежащих.

Проснулся Одинокий и продолжал свою работу, уча людей не поддаваться ненужным соблазнам тела, и вместе с тем, не осуждая тех, у кого не хватало сил бороться с соблазнами…

Гипербореец: Очень благодарю тебя за рассказ. Разреши мне посетить тебя в твоем доме.

Атлантка: Охотно примем тебя в нашем доме. Приходи, когда захочешь.

(не найдена)

Мирны мирн лет тому назад — рассказывал Лег, возвратившийся в свои обители, — я полетел в иные бесконечности. Через некоторое время я достиг бесконечности, которая вся целиком горела ультра-инфра-ирна белым пламенем и увидел, что вся она населена какими-то существами, более легкими, чем огонь, среди которого они жили. Понял я, что недовольство жизнью царит среди существ этих, называвших себя хомонами и утверждавших, что они по недоразумению и ошибке попали в бесконечность огненную. Во много миллионов раз уменьшил я величину мою и, став подобным хомонам, сказал им: «Я вижу, у вас имеются крылья мощные, и вы хотите покинуть обители ваши. Переселитесь в бесконечность, откуда я прилетел! Там носятся шары огненные, но огонь шаров этих не так жарок, как огонь, наполняющий вашу бесконечность, и вам приятнее будет жить в бесконечности новой».

Послушались меня хомоны и, выбрав меня своим проводником, вылетели из бесконечности, горящей ультра-инфра-ирна белым пламенем. Долго летели мы, и рядом со мной летел сильнейший из хомонов, имя которого было «Предназначенный». Мы долетели до солнц, несшихся, делая громадный круг, вокруг одного из гигантских шаров, на которые некогда мы, светлые Леги, упали, и на спутника одного из этих солнц, сияющего белым огнем, все мы прилетели.

Я видел, как устроили свою жизнь хомоны на маленьком солнце этом и, побывав в своих обителях, снова на маленькое солнце прибыл. Солнце это сильно охладело. Сильно изменились и хомоны, его населившие, но я не заметил какой-либо существенной перемены в Предназначенном. Только огонь мистический, которым сиял он, значительной своей частью не ушел от него, как уходил от других, а вошел в него и в нем сконцентрировался, не утратив силы своей.

Прошла мирна лет… Я заметил, что часть огня, в Предназначенном горевшая, как-бы порывается выйти из него, и громадными усилиями удерживал в себе Предназначенный огонь этот. Я пришел к нему на помощь. Моими верхними покровами я окружил его и помешал огню, в нем сущему, покинуть его. Многие братья мои окружили эманациями — верхними покровами своими — тела хомонов, но увы! много огня потеряли хомоны эти.

Снова прошли тысячелетия. На земле жило племя атлантов, и по виду молодым казался тот, который удержал в себе ультра-инфра-ирна белое пламя. Давно уже земная материя заменила огонь, тело хомонов составлявший. На земле, зеленым покровом украсившейся, появились люди, и чрезвычайно долго жили они, так долго, что их можно было считать бессмертными. Тем не менее, они умирали, устав от жизни, и прекрасным праздником считали они свою смерть, так как знали, что она простым переходом к новой жизни являлась, так как знали, что сознание не исчезает.

Борьба с чудовищными зверями до некоторой степени ожесточала атлантов, и Предназначенный вынужден был бороться с появлявшейся в них суровостью, которую не сжигало уже пламя, им некогда присущее. К нему шли за советом и указаниями все те атланты, которые чувствовали, что не могут своими силами справиться с поставленными новой жизнью задачами. Земная кора то опускалась, то поднималась, часто малозаметным образом, а иногда и очень явственно. Атланты, научные знания которых стояли очень высоко, переселялись оттуда, где ожидалось заметное изменение земной поверхности. А когда приблизилась большая революция в пространствах неба далекого, когда атланты ждали падения на Землю трех её лун и, как следствие такого падения, затопления материка, на котором они жили, они приготовились к гигантскому потопу и построили для себя города, которые должен был покрыть своими водами океан.