Еще младенцу в колыбели

Мечты мне тихо песни пели,

И с ними свыклася душа,

Они, чудесной жизни полны,

Ко мне нахлынули как волны,

Напевом слух обворожа.

Вскипело сердце дивным даром,

Заклокотал огонь в груди,

И дух, согретый чистым жаром,

Преград не ведал на пути.

Отозвались желанья воле;

Однажды ею подыша,

В мир, мне неведомый дотоле,

Рванулась пылкая душа.

Отважно я взглянул, сын праха,

В широкий, радужный эфир;

Сроднилось сердце с ним без страха,

И разлюбил я дольний мир.

И долго там, в стране лазурной,

Его чуждаясь, пробыл я

И счастье пил из полной урны

Полуземного бытия.

Мое сродство с подлунным миром,

Казалось, рушилось навек;

Я, горним дышащий эфиром,

Был больше дух, чем человек…

Но пробил час – мечты как тени

Исчезли вдруг в туманной мгле,

И после сладких сновидений

Я очутился на земле.

Тогда рука судьбы жестоко

Меня к земному пригнела,

Оковы врезались глубоко,

А жизнь за муками пришла.

Печально было пробужденье,

Я молча слезы проливал,

И вот, посланник провиденья,

Незримый голос мне сказал:

"Ты осужден печать изгнанья

Носить до гроба на челе,

Ты осужден ценой страданья

Купить в стране очарованья

Рай, недоступный на земле.

В тюрьме, за крепкими замками,

Бледнеет мысль, хладеет ум,

Но ты железными цепями

Окуй волненье мрачных дум;

Не доверяй души сомненью,

За горе жизни не кляни,

Молись святому провиденью

И веру в господа храни.

Над ложем слез, как вестник славы,

Взойдет предсмертная заря,

И воспаришь ты величаво

В обитель горнего царя,

В свою небесную отчизну…"

Умолк. И ожил я душой,

И заглушили укоризну

Слова надежды золотой…

И с той поры, изгнанник бедный,

Одной надеждой я живу,

Прошедшей жизни очерк бледный

Со мной во сне и наяву.

Порой, знакомый голос слыша,

Я от восторга трепещу,

Хочу лететь, подняться выше,

Но цепь звенит мне: "Не пущу!"

И я припомню, что в оковы

Меня от неба низвели,

Но проклинать в тоске суровой

Не смею жизни и земли.

И жизнь ли – цепь скорбей, страданий,

В которой каждое звено

Полно язвительных мечтаний

И ядом слез отравлено?

Наш мир – он место дикой брани,

Где каждый бьется сам с собой:

Кто – веры сын – с крестом во длани,

Кто в сердце с адскою мечтой.

Земля – широкая могила,

Где спор за место каждый час,

Пока всевластной смерти сила

Усопшим поровну не даст.

Я похоронен в сей могиле,

Изгнанник родины моей,

Перегорел мой дух в горниле

Земных желаний и страстей.

Но я к страданьям приучился,

Всегда готовый встретить смерть,

Не жить здесь в мире я родился,

Нет, я родился умереть…

Счастливцу прежде без границы,

Теперь отрадно мне страдать,

Полами жесткой власяницы

Несчастий пот с чела стирать.

Я утешительного слова

В изгнаньи жизни не забыл,

Я видел небо без покрова,

Награды горние вкусил;

И что страданья перед ними!

Навек себя им отдаю,

Когда я благами земными

Куплю на небе жизнь мою

И, не смутясь житейской битвой,

Окончу доблестно свой век.

С надеждой, верой и молитвой

Чего не может человек??..

(1839)

Сонет

Не рылся я в земле в надежде вырыть злато,

Приюта мертвецов в ночи не разгребал;

Но, каюсь, – из руки усопшего собрата

Нехитрый черенок я сделал на кинжал.

Она от гибели меня спасла когда-то:

Мне посланный удар ту руку оторвал

От тела храбреца – полмертвым он упал;

Воздать я не успел ему достойной платой,

Не мог его спасти.- Нахлынули враги,

Молящим голосом он вскрикнул мне: "Беги!",

Минуты не было последнему объятью,

Лишь руку я схватил и шпоры дал коню -

И с тех пор при себе кинжала рукоятью

На память друга я как жизнь ее храню.

(1839)

Прекрасно, высоко твое предназначенье,

Святой завет того, которого веленье,

Премудро учредя порядок естества,

Из праха создало живые существа;

Но низко и смешно меж нас употребленье,

И недостойны мы подобья божества.

Чем отмечаем, жизнь, мы все твои мгновенья -

Широкие листы великой книги дел?

Они черны, как демон преступленья,

Стыдишься ты сама бездушных наших тел.

Из тихой вечери молитв и вдохновений

Разгульной оргией мы сделали тебя,

И гибельно парит над нами злобы гений,

Еще в зародыше всё доброе губя.

Себялюбивое, корыстное волненье

Обуревает нас, блаженства ищем мы,

А к пропасти ведет порок и заблужденье

Святою верою нетвердые умы.

Поклонники греха, мы не рабы Христовы;

Нам тяжек крест скорбей, даруемый судьбой,

Мы не умеем жить, мы сами на оковы

Меняем все дары свободы золотой…

Раскрыла ты для нас все таинства искусства,

Мы можем создавать, творцами можем быть;

Довольно налила ты в груди наши чувства,

Чтоб делать доброе, трудиться и любить.

Но чуждо нас добро, искусства нам не новы,

Не сделав ничего, спешим мы отдохнуть;

Мы любим лишь себя, нам дружество – оковы,

И только для страстей открыта наша грудь.

И что же, что они безумным нам приносят?

Презрительно смеясь над слабостью земной,

Священного огня нам искру в сердце бросят

И сами же зальют его нечистотой.

За наслаждением, по их дороге смрадной,

Слепые, мы идем и ловим только тень,

Терзают нашу грудь, как коршун кровожадный,

Губительный порок, бездейственная лень…

И после буйного минутного безумья,

И чистый жар души и совесть погубя,

Мы, с тайным холодом неверья и раздумья,

Проклятью придаем неистово тебя.

О, сколько на тебя проклятий этих пало!

Чем недовольны мы, за что они? Бог весть!..

Еще за них нас небо не карало:

Оно достойную приготовляет месть!

<1839>

Поросшие мхом, окаймленные плющем,

Развалины древнего зданья стоят,

Ничем не напомнят они о живущем,

О смерти на каждом шагу говорят.

Невольно сурово глядишь на руину

И думою сходствуешь с нею вполне.

Упавший обломок там вырыл стремнину,

Там сиро колонна приткнулась к стене,

Изрезало время морщинами темя,

А ветер-нахал их насквозь просверлил,

Карниз обвалился, как лишнее бремя,

Широкие двери буран растворил.

Изящные части загадочной грудой

Являются в целом смущенным очам,

Разрушено всё вековою причудой!

Но – слава искусству и древним умам!-

Еще нам напомнить и каждый обломок

Способен об их исполинском труде,

И днесь устыдится правдивый потомок

Дерзнуть посмеяться его наготе.

Глаза не окинут огромной руины,

И в час не обскачет пугливый олень;

Во всем, как остаток великой картины,

Былого величья хранит она тень.

Угрюмое зданье! века пробежали,

Пока к разрушенью ты сделало шаг;

Ты крупная буква на темной скрижали

Прошедших столетий; ты им саркофаг.

Твой жребий чудесный невольно мечтами