Андрей окинул взглядом находившихся в его купе женщин и мягко улыбнулся. Здесь были сплошь проводницы – четыре девушки возрастом не больше двадцати пяти и эта разухабистая мадам...
– Лялька сказала, что к ней в вагон на весь рейс напросился молодой, сексуальный офицер-Геракл, а офицер-то того... Сидит, словно чурбак деревянный, а девчонки, между прочим, слетелись как мухи на... кх-м... мед! – она разливала грузинский коньяк «Арагви», который выставил Филин.
– Что за имя такое – Ляля? – Андрей в упор посмотрел на проводницу – девушку с двумя толстенными русыми косами, доходившими до самой... – Тебя как зовут?
– Люда, – девчонка потупилась под его взглядом.
– О-о-ого-го!!! Лялька-то наша, оказывается, тоже краснеть умеет! Девки! Лялька покраснела!!! Вот это номер! – закатилась смехом «мадам». – За это надо выпить! Тост! Пьем за то, чтобы мы, тертые жизнью и клиентами девки-проводницы, умели краснеть!
Все улыбнулись, каждый своим мыслям, и, смачно чокнувшись «гранчаками», выпили душистый, ароматный напиток, слегка обжигающий рот и согревающий душу.
– Ох, и хорош коньячишко-то! Где взял сокровище такое?
– Друг подарил, – ответил Андрей, вспоминая Брата, приславшего со своим земляком подарок на свадьбу. Ящик!
– Хорошие у тебя друзья – не жадные!
– Он больше, чем друг – он Брат...
– А-а! – делая вид, что поняла, протянула «мадам». – Ну, что, девки, пойдем по своим вагонам или посидим еще? Перегон большой – до остановки больше двух часов.
– А если кто чаю захочет или еще чего?.. – подала голос Ляля, посмотрев с укоризной на напарницу.
– И то верно! – подмигнула хитро «мадам». – Пошли, бабье, к пассажирам, а то в розыск объявят...
– Вот белье, – девушка подала Филину белоснежные, накрахмаленные, явно из личных запасов простыни. – Хочешь, постелю...
– Нет, спасибо. Я сам.
Она стояла на пороге купе в замешательстве, теребя пальчиками кончик косы, и не могла найти повода, чтобы остаться...
– Хочешь, чаю принесу? У меня есть хороший – цейлонский, – она сделала еще одну попытку.
Филин обернулся к девушке:
– Послушай, Людмила! Ты хорошая девчонка, красивая, но только у нас ничего не получится с тобой. Я устал... От всего!.. Последние полгода что-то не хватает времени голову вверх поднять. Я хочу просто отдохнуть... Не обижайся, ладно? Извини...
Девчонка-проводница, слегка надув губки, кивнула с пониманием и вышла:
– Ну, тогда отдыхай. Спокойной ночи!
– И тебе...
... – Ну, и где же ты будешь жить эти дни, до конца отпуска? – Батя был удивлен, увидев Филина на пороге своего кабинета. – Что от супружницы-то молодой сбежал, или тяжела стала ноша? Не рано ли?!
Андрей поморщился едва заметно в ответ, но полковник понял, что это не его дело.
– Найду где, Батя, – Москва большая, и мест в ней достаточно...
– Телефон в дежурную часть не забудь сообщить! И... Иди уже, бродяга. – Батя с теплом смотрел в спину удалявшемуся Филину.
«Нужно будет надавить слегка на врачей, – думал полковник. – Он мне нужен – такого командира РДГ еще не было. Да и шутка ли сказать – оба звания ДОСРОЧНО! И как досрочно – за год!.. Две Красные Звезды... А ему ведь всего-то двадцать два года от роду. Я-то свою вторую получил в двадцать шесть, да и то... Правда, с нервами у него того... Не прошла для него даром неделя у Бекмурзы... Бандера и Змей говорили, что когда они его нашли – на теле места живого не было – весь в кровище. Ташкентские хирурги говорили, что он постоянно бредил каким-то крокодилом... Да и женитьба эта его – какая-то ненормальная... Трах-бах! Разве ж так делается? На пределе мальчишка! Как бы „психи“ его на своей комиссии не „задробили“... А все же крепкий пацаненок попался – так сразу и не скажешь – не сломался у Бекмурзы, хотя, по всему видно – досталось ему по самую маковку... А он молчит себе и даже водку не жрет! Ну, значит, и обойдется! Только с врачами помочь немного надо...»
...Звонок-«кукушка» все куковал и куковал по ту сторону двери. Филин не отнимал палец от кнопки – ему было интересно, на какое же по счету «ку-ку» откроется дверь. Но прошла минута-другая, а за дверью была тишина.
«Странно – свет горит... Может, выскочила к соседке? Подождать, что ли, минут десять-двадцать?..»
Он уселся на ступеньки и закурил. Дым слегка горчил во рту, вызывая неприятные ощущения. Это началось около месяца назад, после выписки из госпиталя. Там-то ему курить запрещали, но первое, что сделал Андрей, покинув стены госпиталя, – закурил. И чуть было не уселся в лужу, хорошо, рядом подвернулась скамейка – голова пошла кругом, опьяненная никотином. И вот теперь это гадкое чувство горечи во рту раздражало.
«Бросить, что ли?..»
Он услышал, как хлопнула дверь парадного и зацокали по лестнице каблучки – в «хрущобах» лифтов не делали. Частые шаги приближались к четвертому этажу. И вдруг совсем рядом стихли.
«Не она», – разочарованно подумал Андрей.
Прошла минута, может, две, и вдруг!.. Цок. Цок. Женщина поднималась очень медленно.
– Привет, Синичка, – произнес Андрей, рассмотрев на нижнем лестничном пролете знакомую головку.
– Ф-фу-уф! Напугал, – облегченно выдохнула Таня. – А я из булочной возвращаюсь. И вдруг почувствовала запах сигарет на лестнице, а у нас одни пенсионеры живут, и никто не курит.
И тут только она поняла, кто сидит на ступеньках около ее двери.
– Ты давно приехал, Андрюша? – она бросилась к нему на шею, целуя.
– Сегодня. – Филин обнял девушку за талию. – Трусиха! А как же дзюдо? КМС?
– Но это же в моем весе! А знаешь, сколько я вешу? Сорок шесть кэгэ!
– Клоп!
– Сам такой! – она в притворной обиде надула губки. – Сам же придумал, что Синичка!
– Впустишь-то?
– Ты еще спрашиваешь?
Она позвенела ключами, открывая дверь, неожиданно обернулась и, чмокнув в щеку, впорхнула в квартирку. Он только и успел, что шлепнуть ее по упругому заду...
Они сидели за крошечным столом и ели «Киевский» торт, принесенный Филином. Вокруг – на кровати, полках, полу – были разбросаны какие-то тетради, учебники – царил «творческий» беспорядок.
– Что это у тебя за погром?
– А-а, – махнула она рукой. – Курсовую работу пишу. Муть страшная, но без нее к сессии не допускают.
– Ясно. А у тебя, я смотрю, обнова, – он показал на новенькую, поблескивавшую лаком гитару. – Можно?
– Ты зимой, помнится, говорил, что умеешь играть, так вот я и купила ее для тебя, – улыбнулась Танюша.
Мягко зазвучали струны, и Андрей запел:
По снегу, летящему с неба,
Глубокому, белому снегу,
В котором лежит моя грусть.
К тебе, задыхаясь от бега,
На горе свое тороплюсь.
Сыграйте мне, нежные скрипки.
Светает. Написан постскриптум,
И залит обрез сургучом.
Пора! Грянет выстрел, и, вскрикнув,
Я в снег упаду на плечо...
– Андрюшенька, как ты себя чувствуешь?! Тебе лучше? Боже! Я места себе не находила все это время!
Снова с неба падают звезды,
Снова загадать не успею!
Жить мне вроде бы и не поздно,
Только просто так не сумею!..
– Красивая песня, только грустная. У тебя что-то случилось, Андрюша?
– Я женился...
Она так и уставилась на Андрея, с полным ртом... Таня захотела проглотить кусок торта, забыв его прожевать, и... Она сидела, как маленький ребенок, а из глаз катились крупные слезы, то ли от застрявшего в горле кусочка торта, то ли... Андрей похлопал Танюшу по спине, и она облегченно вздохнула.
– Давно?
– Три дня назад.
– Почему же ты не сказал, что у тебя есть невеста?
