– На неделю?.. И так спокойно... Начинаю верить, что ваши яйца крутые... Хотя и мы не всмятку... Ладно, Филин, я все понял.
К вечеру ребята Филина вышли на боевую работу...
В эту, первую ночь они так ничего и не обнаружили, хотя, как и раньше, нарушение границы имело место...
«...Печенкой чую, что это какой-то козлище горный к нашим таджикским сернам трахаться бегает – мало ему своих, афганских. Человека-то точно уже засекли бы – спецура пограничная тоже не лаптем хавает, а так...»
На следующую ночь Филин сменил место засады. Он, осматривая днем в бинокль окрестные кряжи, обнаружил некое подобие звериной тропы и решил проверить свою догадку.
...Эх, и красотища же была кругом!!! Правда, ночью было немного прохладно, и у Андрея ныли едва-едва затянувшиеся раны, но это была ерунда. Он, в общем-то, большой романтик, освободившись от своей вахты, лежал на спине и смотрел в небо, а оно было вот тут, совсем рядом. А эти звезды?!. Такие крупные и близкие здесь, на Памире, что казалось, их можно достать рукой...
– Есть движение, – тихо произнес Брат.
Андрей взял прибор ночного видения и посмотрел туда, куда указывал Брат.
«...Мать твою! – восхищенно подумал. – Вот это зверь! А красавец-то какой! А ведь я прав оказался – не „духи“, а что толку, стрелять-то его нельзя!..»
В ста метрах от «лежки» через пока еще не бурный и не широкий в этих местах Пяндж медленно перебирался на таджикскую сторону снежный барс – самая большая и самая красивая кошка. Кошка? Хороша мурлыка с клыками размером с карандаши.
Зверь был хорош. Взрослый самец – от кончика носа до кончика хвоста чуть ли не три метра. Большой, крепкий, сильный. От него так и веяло первобытной мощью. Но все же кошка есть кошка – не любят они воду. Барс, отряхивая после каждого шага лапы, медленно перебрался через реку и в несколько прыжков исчез на тропе. Ребята смотрели друг на друга в смятении.
– Гриб, ответь Филину, – прошептал Андрей в микрофон рации.
– Гриб на приеме, – ответил пограничник.
– Есть сработка?
– Есть! Забодало уже все!
– Видел нарушителя.
– Так что ж ты молчишь, твою мать!
– Послушай. Тут дело-то не простое. Это огромный снежный барс... В нем триста кило, не меньше!
– Час от часу не легче! И че теперь делать?
– Давай-ка ты связывайся с отрядом, с округом, с чертом-дьяволом, с кем хочешь, короче. Этого котяру живьем нам не взять – всех порвет. И стрелять его нельзя – он в Красной книге, этих барсов всего-то штук полтораста-двести осталось. Понял, кэп?! Его международные законы охраняют! Короче, пусть большие лампасные дяди решают, что с ним делать. Все, конец связи!
...Ближе к утру ребята увидели своего барса, несущего в зубах какую-то добычу на свою, афганскую сторону. Диалектика жизни – война в Афганистане заставила уйти зверье на север, в Горный Бадахшан, а барс почему-то остался. И вот теперь он ходил на охоту, нарушая раз за разом границу. Наверное, где-то там, в Гиндукуше, его ждала такая же красавица-подруга с котятами, и ему было плевать, откуда носить добычу, – главное, семья...
К вечеру следующего дня пришел ответ из Душанбе: «нарушителя» было приказано застрелить...
Страховались генералы, и плевать им на все книги вместе взятые: хоть красные, хоть желтые, хоть в крапинку и полоску по краям – свои лампасы ближе к телу... Или, как говаривал Медведь, при случае: «Свой тампакс в п... глубже...»
...Скрепя сердце Филин выполнил приказ. А вот Бай стрелять отказался – он здесь жил, любил эти горы и их жителей лохматых. «Это не „дух“ – не могу, Андрей, пойми!..» – сказал тогда Алишер. А когда красавец-зверь уткнулся мордой в камни после выстрела Филина, он плакал. Искренне и горько...
* * *
– Вот такая история, сынок, – сказал Андрей своему Максимке. – Не очень-то веселая, но и не страшная. Жаль, конечно, было того барса – красавец был, что и говорить. Но я был в армии, и у меня был приказ... Вот такие дела. А папке твоему тогда за этого кота медаль дали: «За отличие в охране государственной границы СССР». Смешно?
– Акхи-и-и, кхи-и! – Малыш улыбался своими хитрыми глазами, с вдохновением сосал палец и пускал слюни. – Э-э-э! И-и-икх!
– Ну, идем, Максюх Андреич, домой – тебе кушать пора и спать. Послеобеденный сон в твоем возрасте – это здоровье, – поднимаясь с лавочки, произнес Андрей...
28 апреля 1990 г. Анна
... – Горько! Горько! Горько! – кричали родственники и друзья, в общем все, кто был приглашен на свадьбу Андрея и Анны. Они поцеловались, как было положено, и опустились на свои места во главе стола.
«Бдзи-инь!!!» – как будто струна лопнула в голове у Филина и... Пришло осознание происходящего. Он очень внимательно посмотрел на девушку в свадебном платье, сидящую рядом. Невысокая, хрупкая, она счастливо улыбалась, глядя на Андрея.
«Жена... Ну, что ж, значит, теперь у меня будет семья. А в январе родится дочь. Это будет именно дочь. Дочь! Жена...»
Филин наклонился к ушку Анны и зашептал:
– Что мы делаем?
– У нас свадьба, Андрюша!
– Почему?
– Потому, что я тебя люблю, и еще потому, что я беременна!
– Ты родишь мне дочь?
– Все мужчины хотят сыновей.
– Ты родишь мне дочь!
– Я постараюсь, Андрюша. – Она опустила глаза. Ее взгляд остановился на своем, пока еще не изменившем формы, животе.
– Слушай, Анюта, на кой хрен я тебе нужен, а? Я ведь солдат – хочешь всю жизнь меня ждать откуда-нибудь? Хочешь быть соломенной вдовой? Мне ведь уже завтра-послезавтра уезжать на службу, а там...
– Хороший ты, а еще какой-то сумасшедший максималист и абсолютно необузданный в постели, как бык на испанской корриде.
– Это ты точно заметила – сумасшедший. А ты, кстати, знаешь, что быка на корриде обычно убивают?
– Тебя не убьют, родной, – тебя две женщины уже ждать будут!
– Да? Ну, что ж, хочется в это верить...
– Во что?
– В то, что не убьют...
– А в то, что две?..
– Жизнь покажет...
«Что я делаю? Бог ты мой! Она же абсолютно не понимает, где я служу и что делаю!!! А может, оно и к лучшему? Может, тебе, батенька, захотелось оставить внучку своим родителям? Страхуешься, Филин? Раньше без страховки „трудился“, пацаны-то поймут? А случится что, не стыдно девчонке жизнь ломать? Или „двухсотый“ – поплачет и забудет, а если „трехсотый“[15] ?.. Ну, а дальше-то что? Что?! Это же надо, ведь я ее совсем не знаю, если честно! Ладно! Как там говорил Морихей Уэсиба: „Не знаешь, что делать, – делай шаг вперед!“ Шагнем, а дальше... Дальше как бог положит... Дальше будем жить... Если повезет выжить... „Победить – чтобы выжить, выжить – чтобы победить!“ – это наш девиз. Значит, нужно побеждать...»
* * *
...20 марта в палате Филина, в госпитале Бурденко, появилась Таня. Маленькая, продрогшая – такой он ее запомнил с Одессы, птичка-Синичка. Она просто вошла, не постучавшись, и остановилась, опершись о дверной косяк. Держала в руке веточку мимозы и, широко раскрыв глаза, смотрела на Андрея. А он ее не замечал. Он сейчас вообще ничего не замечал – ему снимали прикипевшие к ранам бинты, покрывавшие его торс от шеи до самого... До кобуры... Не самая приятная процедура... Филин стонал – тихонько, сквозь зубы, шипел, как взбешенная гюрза, и загибал таким матом, что...
– Ё-опт, подожди, бля! Тебе, майор, бля, только коров лечить! Стой!!! – Он хватал за руку стоявшего над ним врача, но тот, не обращая никакого – видимо, привычка – внимания на матюки Андрея, продолжал свое дело. – Ты же не врач, е-опт!.. Что ж ты делаешь, сука?! Чтоб у тебя руки, бля, покрючило на хрен! Тормози, гад!!! Чтоб у тебя фуй на лбу вырос и яйцами глаза закрыло! Отвали! Все пузо перепахал! Ты там че, озимые сажаешь?! Я те че, огород на даче?! Майор! С меня урожай-то – огурец в пижаме! Убери ж ты грабки от меня уже, майор, твою мать! Ну, бля, я вылечусь – все твои пальцы в узлы навяжу!..
