Если бы взгляд Томаса мог убивать, бездыханный Гвин из Полруана, без сомнения, свалился бы на пол в тот же миг.

На следующий день, несмотря на пронизывающий восточный ветер, обрывающий с деревьев последние осенние листья, на Сент-Мартин-лейн появились признаки легкой оттепели. Когда Джон в одиночестве и мрачном настроении поглощал в полутемном холле завтрак, неожиданно появилась Матильда и уселась на привычное место в противоположном конце длинного стола.

Не было произнесено ни слова, она по-прежнему игнорировала его, однако ее появление означало, по крайней мере, начало процесса примирения после целой недели враждебного противостояния. Вошла Мэри. Она молча поставила перед хозяйкой еду и чашку горячего вина, незаметно подмигнув Джону из-за белых рюшек на капоре Матильды.

Коронер пробормотал приветствие, которое его жена пропустила мимо ушей, затем решил благоразумно хранить молчание, опасаясь отпустить неуместную реплику, способную стать поводом для возобновления боевых действий.

В конце напряженной трапезы Матильда поднялась из-за стола и поплыла к двери. Джон, демонстрируя нехарактерную для него галантность, со всех ног бросился к двери и распахнул ее перед женой, за что был вознагражден нечленораздельным междометием, которое принял за выражение благодарности. После этого Матильда вновь уединилась в своих покоях.

— Ну вот, дела пошли на лад, сэр Джон, — бодро отметила Мэри, быстро убирая со стола оставшиеся после завтрака крошки и посуду.

— Душенька наша, похоже, не очень отходчива, — прошептал он, не забывая ни на секунду о выходящем наружу окне спальни на втором этаже. Служанка подхватила со стола две миски и чашки, смахнув крошки на пол для Брута.

— Зато вы последние несколько дней пай-мальчиком были, домой приходили каждый вечер, в «Буше» не пропадали целыми днями, — сказала она. — Надеюсь, сегодня ночью вам и в постель позволят вернуться, так что не придется укладываться на полу перед очагом.

Когда Мэри проходила мимо Джона с посудой, он протянул руку, чтобы шлепнуть ее по ягодице, но она увернулась и, остановившись в двери, предупреждающе погрозила ему пальцем.

Он усмехнулся, что было редкостью в последние дни, затем забрал из прихожей пояс с кинжалом в ножнах, накинул короткий плащ, вышел навстречу холодному ветру и направился в свой кабинет в замке.

Тот же самый ветер, порывы которого время от времени приносили с собой горсти ледяной крупы, большую часть дня преследовал Томаса де Пейна на пути из Эксетера в Тотнес, а затем и выше — в блеклые пустоши Дартмура.

Хотя Гвин из Полруана отпускал массу шуточек в адрес мула Томаса, — и даже коронер временами намекал, что неплохо было бы писарю обзавестись лошадью, — выносливое животное весь день трусило с завидной скоростью. Пусть и довольно медлительный по сравнению с более крупными животными, на которых путешествовали другие мужчины, мул практически не знал, что такое усталость, и в среднем преодолевал за день почти такое же расстояние, что и лошади.

Томас добрался до Тотнеса примерно через три часа после рассвета и довольно быстро покончил с первой частью порученного ему задания. Даже без сутаны, он тем не менее умел находить общий язык с братьями-клерикалами, в особенности с теми, кто не знал его печальной истории. Поэтому во время всяческих поездок писарь по обыкновению направлялся первым делом к местному священнику.

За кружкой слабого эля — который Томасу не пришелся по вкусу, однако выбирать было не из чего, кроме, разве что, сидра и простой воды — он вскоре выяснил, что Эльфгар действительно был уроженцем Тотнеса. Он родился в имении, а его мать и сестра до сих пор работали прачками в поместном доме. Они были чистокровными саксонцами, их прадед по материнской линии лишился своего обширного земельного надела из-за нашествия нормандцев. Это произошло вскоре после переписи населения и земель в Книгу Судного дня, предпринятой почти сразу же после Завоевания. Священник, сам наполовину саксонец, рассказывал об этом с горечью, однако главным для Томаса был его рассказ о Эльфгаре, который, будучи профессиональным воином, покинул деревню примерно пять лет назад. С тех пор никто о нем ничего не слышал. Все сочли, что он либо погиб в какой-нибудь битве, либо сражается в качестве наемника в отдаленных землях. То, что сообщил священник о внешности Эльфгара — «светловолосый парень», — не стало для него откровением, и было почти бесполезным, однако когда Томас, покопавшись в суме, извлек из нее оловянное распятие, священник издал удивленный возглас.

— Я же самолично вручил ему это распятие! Незадолго до отъезда он оказал мне одну услугу. По пути из Пентона я свалился с осла и сломал лодыжку. Эльфгар нашел меня и доставил домой, и я в знак благодарности подарил ему это распятие. Мой отец добывает олово в Чагфорде и в свободное время занимается тем, что делает подобные диковинные штучки.

Выяснив таким образом, что мумифицированное тело на Хэкфорд-Тор действительно принадлежит Эльфгару, коронерский писарь, весьма удовлетворенный успехом первой части миссии, продолжил свой путь в направлении Сэмпфорд-Спайни. Эта крошечная деревушка была ближайшей к месту, где обнаружился труп, и коронер приказал писарю, не выдавая причины, осторожно расспросить, не появлялся ли в ней Эльфгар в недавнем прошлом.

Руководствуясь полученными от священника в Тотнесе указаниями, Томас отправился на север в Бакфастли. Он перекусил в аббатстве, а затем продолжил свое путешествие на северо-запад по самой безлюдной и отдаленной части южного Дартмура. Придерживаясь совета аббатского келаря, монаха из местных, он выбрался на старую дорогу, известную под названием Аббатский тракт, которая петляла по коричнево-серой унылой скалистой местности среди умирающих кустов папоротника и вереска. Почти всю вторую половину дня одинокий коротышка то поднимался на склоны холмов, то вновь спускался в поросшие кустарником долины, пересекал покрытые жухлой травой плато, стараясь не уклониться с почти невидимого Аббатского тракта, по которому путешествовали разве что пастухи да такие же одинокие путники, как он сам.

Перед тем как тракт достиг пересечения с дорогой, тянущейся от Вайдкоума в сторону Тейвистока, он, вспомнив рекомендации келаря, свернул на запад, чтобы пересечь Уокгемптон-Коммон. Никаких знаков или указателей не было, если не считать изредка попадавшиеся на пересечениях троп сложенные из камней придорожные пирамиды, и ориентироваться даже при установившейся ясной погоде было почти так же сложно, как в открытом море. Дважды Томасу повезло повстречать на пути пастухов, которые подсказывали, как лучше ехать дальше. Их указания были расплывчатыми и сбивчивыми, ибо большинство обитателей этих мест проводили всю жизнь, не покидая пределов своих собственных поместий.

Ветер, завывавший над всей восточной Англией и уносившийся в сторону невидимого моря, насквозь пронизывал поношенный плащ и ту жалкую одежду, что была под ним. Чтобы спастись от холода, Томас подвязал к груди суму, однако руки и ступни заледенели, и он почти не чувствовал их к тому времени, когда мул, обогнув Ингра-Тор, доставил его к краю поросшей деревьями долины, на противоположной стороне которой виднелись хижины Сэмпфорд-Спайни.

День клонился к сумеркам. С самого рассвета Томас почти не слезал с мула, если не считать двух коротких передышек в Тотнесе и Бакфастли. Усталость болью сковывала кости, поясница ныла от длительного сидения в неудобной позе на спине неутомимого животного.

Помедлив мгновение, он направил мула вниз, в долину, через речушку Уокем и затем в деревню. «Что я здесь делаю?» — горестно спрашивал он себя. Человек с хорошей головой на плечах, умеющий хорошо читать и писать, посвященный в сан священника, он мог бы занять высокий пост в церкви, — но вот ведь как все обернулось, и теперь он в холоде и одиночестве трясется на спине изъеденного блохами мула в одном из самых отдаленных уголков Англии. И все из-за минутной слабости плоти в Винчестере, когда, поддавшись на миг ее зову и предательским чарам коварной девицы, он разом разрушил всю свою дальнейшую жизнь. Томас не испытывал заблуждений по поводу своей внешней непривлекательности — горб на спине, косоглазие, кривые ноги, — но неужели же Всевышнему угодно каждый раз сдавать ему проигрышные карты? Неужто в нем нет ничего, чтобы заслужить достойное вознаграждение, хотя бы мимолетную похвалу? Почему именно он всегда становится объектом насмешек, почему Гвин не считает его за человека, а Джон де Вулф вечно отправляет в самые тяжелые поездки?