— Ой! — Ася замедлила шаги, а потом и вовсе остановилась.
Валентин тем временем прошагал почти до кромки песчаной полосы, сбросил рюкзак, из карманов и из-за пазухи выгрузил образцы, взятые по пути от последней точки наблюдения. После этого уселся на траву и раскрыл полевую сумку. Когда подошла студентка, он, склоненный над дневником, чуть кивнул, промычав при этом что-то весьма невнятное. Карандаш в его руке с небрежным изяществом скользил по бумаге. Рисунок, схематически набросанный давеча на левой половине разворота, наполнялся содержанием, глубиной. Разновидности пород, их взаимоотношения, условия залегания, детали ландшафта — все это воспроизводилось Валентином с фотографической точностью. Добавив к зарисовке краткие пояснения, цифры и условные знаки, он перебрался на отведенную для описаний правую половину дневника, или «пикетажки». Тут карандаш понесся лихорадочными рывками — то вдруг замирая, то срываясь в стремительный бег.
«Не получилось подарка для Василий Палыча. Жаль… А хотелось порадовать старика… Но надежда есть: разрывные нарушения — если они на границах формаций — смазывают истинную картину. Надо бы пройти здесь несколько горных выработок — канавы, расчистки… тогда, возможно, вскроется изначальная ситуация. Да, надежда есть… есть… И все же Василий Павлович не за то взялся. Не ту березу рубит… Постой, чье это выражение?.. К нашим рудным телам это никаким боком… И обилие кварцевых жил — вот что здесь примечательно. Отметить. Более того — подчеркнуть, выделить!.. А то я с этими рудами перестаю замечать остальное. Вроде Лиханова с его золотом. Зациклился, как говорил Роман… Тьфу, опять Роман! И то выражение, кстати, тоже его. Вот же въелся в память… К черту, к черту этого Романа!..»
— Может, пообедаем? — робко предложила студентка.
— Потом, потом, — почти раздраженно отмахнулся Валентин, продолжая строчить в дневнике.
Ася съежилась, точно за воротник ей попали капли холодного дождя. Потом тихонечко встала и, как-то бесприютно сгорбясь, побрела прочь по берегу.
«Да, о чем я думал-то? А, жилы. Кварцевые жилы. Обилие. Почему? Разумеется, тектоника. Система расколов, трещин — по ним поднимались расплавы, растворы…
Эти жилы ветвятся, как нервное волокно… Нервная система планеты… Но всё это лирика. Ближе к делу! Что я помню о кварце? Горный хрусталь, морион, аметист, цитрин, кошачий глаз, тигровый глаз, авантюрин… Нет, все эти штучки-дрючки надо освежить в памяти. Слава богу, «Минералогия» старика Бетехтина у нас имеется…»
В этот момент Валентин краем уха уловил вдруг приглушенный, но сильный всплеск. Вскинул глаза и увидел в отдалении: Ася, бултыхнувшись в воду, энергичным брассом движется от берега. Если в тот раз, когда Роман затеял свое дурацкое купанье, он не стал тревожиться, памятуя, что пьяных да сумасшедших сам бог бережет, то сейчас все обстояло совсем иначе. Валентин мигом оказался на ногах. Но не успел он сделать и десятка шагов, как студентка в темпе взяла назад. Надо думать, почувствовала: не климат!.. Вот она поспешно выбралась из воды и, наверняка клацая зубами, с маху, всем телом бросилась на песок. Замерла. Мгновением раньше, будто вдарился лбом о стенку, застыл Валентин. «Ид-д-ешь ты пляшешь, да она голая, что ли?.. Ну, шуточки… Нет, видимо, на ней что-то телесного цвета… Черт разберет эти женские тряпки!..» Вдруг ему показалось, что она, чуть приподняв голову, взглянула на него, и глаза ее блеснули насмешкой и вызовом. Впрочем, нет — с такого расстояния даже остроглазый Валентин ничего подобного не разглядел бы. Конечно же показалось… померещилось… Ноги сами собой сделали два-три шага вперед, но в следующую секунду, внезапно осердясь на себя, он повернул обратно. Однако течение мыслей было нарушено, да и вообще мудрствовать над дневником уже расхотелось.
Выбрав который покрепче из подвернувшихся сучьев, Валентин на скорую руку соорудил таган, развел под ним маленький костерчик. Затем вскрыл банку тушенки, вывалил ее содержимое в котелок, составляющий вместе с фляжкой единый походный комплект, добавил немного воды и повесил над огнем.
Тишина была разлита над озером; она же, как другое обличье душного оцепенелого воздуха, наполняла тайгу. Вероятно, вся лесная живность вкушала послеполуденный сон. Вся ли? Валентин прислушался. Нет, никуда, оказывается, не исчезло вызывающее кожный зуд тончайшее нытье комаров, а фоном ему была едва уловимая писклявая слитная разноголосица прочего таежного гнуса. Но что-то — может быть, прохлада, исходящая от воды, — не давало им приблизиться к берегу. В противном случае студентка долго не вылежала бы в позе черноморской курортницы. Она, кстати, по-прежнему была неподвижна, и Валентин решил, что задремала, попав под общий настрой окружающего.
«Бегут дни, ох бегут, — подумалось вдруг. — Через пару недель должна быть радиограмма от Машеренкова. К тому времени мне надо выйти на базу. Василий Палыч, конечно, начнет скрипеть. Теперь, когда нет Романа, уломать его будет сложно… Потом — Учумух-Кавоктинский водораздел. Подготовить там посадочную площадку и ждать Захара с его хваленой аппаратурой — дай-то бог, чтоб она не подвела…»
С сонной замедленностью потрескивал костерок. Лениво, почти усыпляюще шевелились языки слабого, блеклого при солнечном свете пламени. Наверно, от этого мысли Валентина меланхолически обратились вспять, чего обычно он в маршрутах себе не позволял.
В ту их встречу, когда они сидели в кабине вездехода, Валентин говорил Захару: «Я подозреваю… нет, я уверен, что мы, так сказать, чистые геологи, теряем колоссально много, не зная геофизики. Не умеем грамотно читать вашу графику, все эти кривые: гравика, сейсмика, Магнитка, электрометоды… Кстати, ты уверен, что сами-то вы, геофизики, умеете выжимать из них все на сто процентов?.. Скажу честно, ведь мы, поисковики-съемщики, как уверовали когда-то в свои молотки да компасы, так больше ничего признавать не хотим. Геологическое чванство… Знаешь анекдот: ночью, в дождь, в непогоду, стучится к бабусе геолог: «Пусти переночевать!» — «Входи, сынок, вот тебе топчан, ложись отдыхай». — «Да я не один, бабка, со мной геофизик». — «А ты привяжи его в сенях». Румяный здоровяк Захар хохотал долго и вкусно. Потом сказал: «Люблю самокритичных: геологическое чванство!.. Ты это своим парням не говорил?» — «Говорил». — «И не побили?» — «Зачем бить? Мы ж не тупари, понимаем: то, что нам дали в университете, явно недостаточно. Нужно четко изучить ваши методы. Самостоятельно. Но время — где время? Текучка заедает, быт…» Захар не без самодовольства хмыкнул: «Нельзя объять необъятного». — «Не такая уж она необъятная, ваша геофизика… А вообще, по идее, нынешнему геологу надо владеть всей клавиатурой наук о Земле. И не только. Бывает, нарвешься иногда на пласт — ну, уж до того он закручен… структура — рехнуться можно. Вот и думаешь себе: хоть бы математику, что ли, применить, царицу всех наук… какой-нибудь там топологический анализ. А что? Я ни капли не исключаю, что в природе пласт вполне может скрутить по типу ленты Мёбиуса [57]. Или, допустим, в земной коре обнаружится структура в виде бутылки Клейна…» — «Бутылки Клейна! — хохот, насмешливый, но не обидный, буквально согнул Захара. — Го-го-го! А не лучше, если в виде бутылки портвейна, а?» — «Вот и ты тоже…» — «Что?» — «Геофизическое чванство, нет?» — «Пошел ты! — Захар увесисто хлопнул Валентина по плечу. — Старик, ты не представляешь себе, насколько кстати ты подвернулся с этим своим предложением! Мне уже давно хотелось опробовать нашу аппаратуру на чем-нибудь таком, серьезном…» — «Эксперимент? — нахмурился Валентин. — Ты экспериментируешь, я экспериментирую… Одно уравнение с двумя неизвестными решения не имеет, ты это знаешь?» — «Два уравнения, — толстыми пальцами Захар изобразил подобие козьих рогов. — Два: у тебя свое, у меня свое. И один икс — наше рудное тело».
Первые лучи едва выглянувшего солнца прошили стеклянный лоб вездехода. Внутренность кабины окрасилась в оптимистические тона. «Наше рудное тело! — Валентин засмеялся, признательно глядя на Захара. — Уже присоседился. Ловкач. А насчет уравнений и икса… ладно, будем считать, что я тебе поверил…»
