Гребень. Наконец-то! Валентин выскребся на него, почти сам того не заметив, и в том же темпе продолжил свое угрюмое механическое продвижение. По-прежнему нацеленный ломиться до конца.

Обширный чистый склон, плавно понижаясь к северу, простирался перед ним. Малиновое неслепящее солнце уже зацепилось за зубчатый край земли. Вечерний свет строже прорисовал гористые дали и набросил малиновую дымку на пологое ровное предгорье, в дальнем конце которого… Нет, чудес на свете не бывает, однако, черт возьми, иногда они все же случаются: по той черте, что оконтуривала дальний край этого предгорья, устало брели три маленькие человеческие фигурки.

Уже потом, спустя время, Катюша рассказывала: «Я думала, это пьяный. С Гулакочей…» До Гулакочинской разведки было отсюда километров двадцать. Хребты, ущелья, речки, шлейфы и поля россыпей. Любой в хлам пьяный начисто протрезвел бы, ломая такой путь. И однако ж Валентин, голый по пояс, в подтеках засохшей крови, не идущий, а переставляющий ноги, действительно мог сойти за человека, допившегося до белой горячки. Они сближались — маршрутная троица во главе с Романом, изумленно узнающим и не верящим своим глазам, и он, Валентин. Тяжко сближались, в тяжелом молчании. И шаги Романа постепенно становились все нерешительнее, словно он впотьмах общупывал каверзную тропу. Наконец, когда между ними осталось метров пять, он вовсе замер.

В пронзительной тишине Валентин, волоча сапоги, шагнул пару раз и тоже остановился. Постоял, пошатываясь, закрыв глаза, потом негромко произнес лишь:

— Вот так…

Радиограмма из Гулакочи о случившемся в Кавоктинской партии ЧП была получена в экспедиции около восьми часов утра. В аэропорту Абчады в это время находилось два вертолета МИ-4. Один из них был свой, то есть арендованный экспедицией. Этот с предельной нагрузкой работал здесь уже вторую неделю, обслуживая геологические партии, разбросанные по всему обширному району. Второй вертолет к Абчадской экспедиции ровным счетом никакого отношения не имел — он заявился позавчера под вечер откуда-то из Иркутской области и весь вчерашний день праздно и немного загадочно простоял в дальнем углу летного поля. Прилетевший на нем бородатый, веселый здоровяк был многим здесь уже знакомый Захар Машеренков, геофизик из Проблемной экспедиции. «Проблемников» не принято особенно расспрашивать, сам же он, выполняя уговор свой с Валентином, помалкивал. Однако видно было, что он явно чего-то ждет, потому что сразу после прилета и вчера тоже несколько раз заходил в радиорубку и нетерпеливо справлялся, нет ли для него эрдэ.

Получив радиограмму из Гулакочи, старший радист Суханов немедленно помчался к начальнику экспедиции, который в период летних полевых работ имел обыкновение являться на службу уже часам к семи утра.

ЧП не ждут, его не планируют, но когда в тайге, в горах работает одновременно с десяток поисково-съемочных партий, начальнику экспедиции следует быть готовым ко всему. Ревякин, этот многоопытный, всякое повидавший геологический «зубр», действовал хладнокровно и четко. Не прошло и четверти часа, как в кабинете у него собрались главный инженер Стрелов, главный геолог Акимов и заместитель начальника по хозяйственной части, в силу должности своей осуществлявший все деловые связи с авиаторами. О случившемся уже был поставлен в известность райком партии, сообщено в районную больницу, диспетчеру аэропорта, разгонный «газик» умчался в пилотскую гостиницу за командиром вертолета.

— Конечно, эрдэ есть эрдэ, это не письмо, но все-таки не могли они поподробней, что ли! — главный инженер повертел в руках бланк радиограммы. — «Разбились горах геолог Мирсанов зпт студентка… Состояние тяжелое…» В каких горах? Где именно?

— Ох уж этот Мирсанов! Вечная с ним нервотрепка, — вздохнул зампохоз.

Ревякин неодобрительно покосился на него, но промолчал.

Главный геолог меж тем разворачивал на приставном столике принесенную с собой карту двухсоттысячного масштаба, включавшую в себя район работ Кавоктинской партии.

— Ладно, подпись Панцырева — это я понимаю, — раздраженно продолжал Стрелов. — Но кто такой Свиблов? Откуда он взялся? Я такого в нашей экспедиции не знаю! Где же тогда Субботин? Что за анархия?

— Анархия, говорите? — отозвался главный геолог, не переставая сосредоточенно вглядываться в карту. — Почему же анархия? Свиблов — это тот москвич… Ах, да, вы ведь, кажется, не в курсе. Свиблова прислал Стрелецкий…

— А это еще кто такой? — изумился главный инженер.

— Товарищи, товарищи, мы отвлекаемся! — Ревякин легонько постучал по столу торцом карандаша.

— Видимо, это где-то здесь… — как бы про себя проговорил главный геолог, пальцем очерчивая на карте овал, которому на реальной местности соответствовала площадь в добрых двести квадратных километров. — Да, где-то здесь. Впрочем, не будем сейчас гадать: судя по радиограмме, Свиблов сейчас на Гулакочи, он должен точно знать место…

В этот момент дверь распахнулась, и в кабинет шагнул командир вертолета. Остановился, высокий, гибкий, молодой, похожий чем-то на игрока студенческой волейбольной команды.

— Я в курсе! — мужественно отчеканил он, забывая поздороваться. — Экипаж к выполнению аварийно-спасательных работ готов. Кто летит со мной?

— Сядь, командир, — пригласил Ревякин. — Медицина с тобой полетит…

— И инженер по технике безопасности, — солидно добавил зампохоз.

— А еще лучше — начальник ОРСа, — не скрывая иронии, вставил желчный Акимов.

— Не понял вас, — повернулся к нему главный инженер.

— Я говорю, толку от этого инженера, — буркнул Акимов.

— Как это — нет толку? — встрепенулся зампохоз. — А акт составить прямо там, на месте? По горячим следам.

— Разве что, — хмыкнул главный геолог.

— Товарищи, опять отвлекаемся! — призвал к порядку Ревякин. — Кстати, где он?

— Кто, Кашин? — спросил зампохоз.

— Ну не начальник же ОРСа! — начальник экспедиции помолчал, подвигал бровями: спокойствие явно начинало ему изменять. — Этот твой Кашин, он одно только знает: проверять на предмет возгорания… Гнать его надо, вот что!.. Акт, конечно, нужен, это само собой. Но вот Лаврентий Афанасьевич прав: мало мы занимаемся техникой безопасности в полевых партиях. Там, на этой Кавокте — сплошной Тянь-Шань. Я как-то пролетал мимо, видел. Один пик этот — посмотришь на него…

— Ай-Ультан, — подсказал главный геолог. — Да, гора серьезная.

— Торчит, будто Эверест какой… — Ревякин нервно дернул щекой.

— Я давно говорю, — перебил его Акимов, — что наши парни работают в горах, а в технике альпинизма безграмотны абсолютно. Так дальше нельзя! Надо что-то делать. Пусть бы люди съездили на Кавказ, на тот же Тянь-Шань, поучились там, как правильно ходить в горах, овладели азами альпинизма. Никаких командировочных средств не следует жалеть, коль скоро речь идет о жизни геологов!

— Вы правы, Лаврентий Афанасьевич. Будем ставить вопрос перед управлением, — решил Ревякин и уже тише проворчал — Вот уж точно: пока гром не грянет…

Зазвонил телефон. Начальник экспедиции поднял трубку.

— Ревякин, — сказал он, выслушал, лаконично поблагодарил, дал отбой.

Затем поглядел на летчика.

— Значит так, товарищ Рассолов. Медицина уже выехала в порт. Врач и медсестра. От нас полетит инженер по технике безопасности. На Гулакочи вас встретят Панцырев — вы его знаете — и э-э…

— Свиблов, — подсказал Акимов. — Геолог Свиблов.

— Вот именно. Они укажут, куда там надо слетать и… словом, организуют все необходимое.

Он внушительно помолчал, поднялся, давая тем самым понять, что разговор окончен.

— Желаю успеха.

— Сделаем все, что нужно, — командир вертолета энергично пожал протянутую начальником экспедиции руку, кивнул остальным и почти бегом покинул кабинет.

Ревякин мельком глянул на часы.

— Да, неважно начался денек, — буркнул он, затем с откровенным изумлением уставился на зампохоза. — Ты еще здесь? А разыскать Кашина, проводить вертолет, проследить за отправлением — это кто, Пушкин будет делать?! — уже не сдерживаясь, загремел он.