Стрелецкий беззаботным шагом приблизился к двери, дернул ее, покрутил вверх-вниз ручку, опять дернул. Тщетно.

— Странно… — пробормотал он, снова делая безуспешную попытку открыть дверь, помедлил и с несколько растерянным видом обернулся к Валентину. — Простите, но мне почему-то показалось, что вы… э-э… заперли дверь…

— Нет, вам не показалось, — Валентин постарался изобразить самую что ни на есть доброжелательную и безмятежную улыбку. — Я действительно сделал это.

Последовала немая сцена. Стрелецкий недоуменно воззрился на главного, а тот в свою очередь — на него.

— Э-э… вы что-нибудь понимаете? — проговорил наконец Стрелецкий, пожимая плечами.

— Да нет, Андрей Николаевич, — отвечал главный с нервным смешком, но взгляд, который он метнул на Валентина, был крайне свиреп. — Объясни-ка, дружище, что означают эти неумные шутки, а?

— Это не шутки, — Валентин чувствовал, что внутри у него все натянуто, словно струна. — Просто я не вижу иного способа привлечь ваше внимание к своим словам.

— Ах вон оно что! — озадаченно проговорил главный и посмотрел на Стрелецкого, словно бы говоря: «Ну, что вы на это скажете?»

Стрелецкий отстраненно молчал. Мол, разбирайтесь сами, уважаемые хозяева. С величественно вскинутой головой и презрительно надломленной бровью, он являл собой, так сказать, экстракт оскорбленного достоинства.

Главный, о котором Валентину доводилось слышать, что мужик он неторопливый, но иногда крут и вспыльчив, только теперь, кажется, начал в полной мере осознавать всю возмутительную и, пожалуй, даже скандальную сущность происходящего.

— Валентин Данилович, вы что — пьяны? — рявкнул он, багровея, и властным жестом протянул руку. — Давайте сюда ключ и убирайтесь к чертовой матери!

Валентин все с той же застывшей на лице улыбкой отрицательно покачал головой:

— Извините, но я вас отсюда не выпущу, пока вы не выслушаете меня.

— Та-ак, — главный зловеще сузил глаза и вдруг шагнул к телефону. — Сейчас свяжусь с администратором — пусть вызывает милицию!

— Минуточку! — встрепенулся Стрелецкий и с недобрым интересом оглядел Валентина. — Не стоит горячиться. Этот молодой нахал ведет беспроигрышную игру: призвав э-э… представителей закона, мы с вами рискуем оказаться в крайне неловком положении. Судите сами: два солидных, занимающих ответственные посты геолога сдают в милицию своего младшего коллегу, и за что? За то, что он специально явился из тайги с каким-то там делом, пусть даже вздорным, но которое ему самому представляется чрезвычайно важным и не терпящим отлагательства. Правда, ведет он себя при этом не лучшим образом, однако, уверяю вас, все ваши истинные полевые геологи его оправдают, а вот нас с вами предадут анафеме. Нет-нет, воля ваша, но я в такие игры не играю…

Стрелецкий говорил с желчной ехидцей, не особенно дружелюбно, но уже явно, хоть и с неохотой, примиряясь с необходимостью уделить какое-то время «молодому нахалу».

— Вы полагаете? — с неудовольствием пробурчал главный. — Что ж, желание гостя — закон.

И он отошел к дальнему окну, всем своим видом давая понять, что не намерен поощрять явное безобразие и хулиганство.

Валентин мигом извлек из сумки геологическую карту и одним движением развернул ее.

— Вот, взгляните…

Дважды просить не пришлось — нет геолога, от зеленого молодого специалиста и до академика включительно, который отказался бы посмотреть карту, только что привезенную с поля.

Пока Стрелецкий, со скептической усмешкой склонясь над картой, вникал в суть изображенного, не выдержал и главный — как бы нехотя приблизился, глянул искоса раз, другой, заинтересовался и уже с растущим вниманием тоже стал разглядывать карту. Валентин тайком перевел дыхание. Так или иначе, но инициативой сейчас владел он, однако самое-то главное еще только начиналось.

— Масштаб, как я понимаю, стотысячный? — поинтересовался главный, не поднимая головы.

— Да, — Валентин внутренне весь подобрался, и речь его невольно стала лаконичной. — На стотысячной топооснове.

— Ясно…

Вопрос этот, чисто, впрочем, риторический, оказался единственным — ничего больше объяснять не потребовалось. И Стрелецкий, и главный были достаточно опытными специалистами, чтобы очень скоро выжать из карты все, что можно. Профессор раза два хмыкнул и наконец коротко, желчно рассмеялся, стуча пальцем по карте:

— Нет, вы только посмотрите, что этот гусар делает!.. Они, словно сговорившись, враз выпрямились, посмотрели друг на друга, затем оба уставились на Валентина. А он поспешил с объяснениями и, поскольку не знал, с каким искушенно-ядовитым собеседником свела его судьба, сразу допустил досадный промах, начав так:

— Генеральная идея тут такова… Стрелецкий мгновенно перебил его:

— Ваша, как вы изволили выразиться, генеральная, — тут он с язвительной ловкостью проглотил «р», так что получилась «гениальная», — идея, заложенная в этих построениях, нам ясна. — Стрелецкий, наклонив голову, пружинисто прошелся до окна и обратно, остановился и взглянул на главного — Вообще говоря, стремление молодых геологов-производственников быть на уровне современной научной мысли следует, мне кажется, всячески поощрять и приветствовать. Но… — тут он чуть насмешливо глянул на Валентина, спросил быстро — Вам известно, что такое «бритва Оккама»?.. Нет?.. Это был такой английский философ. Он выдвинул, так сказать, гносеологическое правило, гласящее: «Без необходимости не следует утверждать многое».

— Понимаю, — сдержанно отозвался Валентин. — В математике это называется, кажется, «принципом необходимого и достаточного».

— Именно, — кивнул Стрелецкий. — Так вот…

И в этот момент снова разразился звоном треклятый телефон.

— Да, я слушаю, — с досадой проговорил в трубку Стрелецкий. — Извините, мы немного задерживаемся… Видите ли, зашел посоветоваться один наш коллега… Да, мы уже заканчиваем… Не беспокойтесь, скоро будем. — Профессор поло жил трубку и, строго глядя на Валентина, продолжил — Так вот, к прискорбию, за душой-то у многих ниспровергателей обветшалых, как им представляется, идей очень часто ничегошеньки существенного нет. Смелости и задора не занимать, а вот разумно и, главное, — Стрелецкий назидательно поднял палец, — уважительно осмыслить фактаж — вот это-то и есть их ахиллесова пята! Терпение и мудрость — вот чего частенько не хватает нашим молодым героям!

Валентин похолодел: елки-палки, неужто Стрелецкий — фиксист? Но ведь сколько было его статей в научных журналах, и ни в одной он не ополчался против мобилистских идей. «Правда, он и в защиту их не выступал, — вспомнил Валентин. — Но на то могли быть свои причины. Черт побери, неужели я так по-глупому пролетел? Вот тебе и эпидидимис хряка!»

В номере стояла тишина. Стрелецкий снова вышагивал по комнате, и уже следующая сказанная им фраза могла стать катастрофой, матом в два хода. Валентин с лихорадочной поспешностью обдумывал ответ. Главный, хмуро улыбаясь, отмалчивался. Ему не совсем было ясно, зачем парень столь беспардонно и самочинно влез к именитому гостю, чего добивается.

— Да, вы правы, Андрей Николаевич, — медленно заговорил Валентин. — Но иногда между рождением идеи и открытием фактов, которые могли бы ее подтвердить, проходят годы и десятилетия. Я читал ваш совместный с Бруевичем отчет, и там вы пишете, что…

Стрелецкий, в очередной раз приближавшийся к окну, вдруг словно бы споткнулся и замер. Цепкий взгляд Валентина тут же засек внезапное окаменение его узкого затылка, нешироких прямых плеч, кистей рук, заложенных за спину, и снова Валентин весь подобрался: «Что-то случилось… Что-то я задел такое… Но что, что?..»

— Бруевич… Отчет… — не оборачиваясь, сказал Стрелецкий, голос его прозвучал глухо. — Это какой же год?

— Тридцать третий.

— Да… конечно, тридцать третий… Собственно, это даже не отчет, а своего рода пояснительная записка к обзорной карте. Неужели это сохранилось? Не ожидал…