Два белых здания, похожих на крепости, блестели на солнце, возвышаясь над ледниковой долиной и тремя озерами, расположенными внизу у подножия холма. В теплую погоду вместо обеда я пробегал четыре-пять миль по берегу одного из озер, после чего купался в прохладной воде. Потом взбирался наверх, принимал душ и возвращался в свой тихий офис, мое убежище, к своему блокноту и ручке Flair.

А всего годом раньше я работал в Пентагоне и был, как меня называли, «грумом»: я сопровождал помощника министра сухопутных войск по научно-техническим разработкам R&D и трехзвездного генерала.[23]

Вот только один эпизод из тех времен.

Как-то мы летели на дребезжащем вертолете, насквозь пропахшем керосином, к нашему поставщику (по-моему, это была компания Westinghouse под Балтимором) на одно из предприятий по разработке и выпуску радарных установок.

После скучных презентаций объявили обед, и мы приступили к поеданию сандвичей с индейкой, запивая их теплой газировкой из жестяных банок.

После обеда я исполнил отведенную мне как «груму» обязанность: вынув из кармана доллар и положив его в коробку, обошел всех присутствующих, то есть генерала и помощника министра, взял с них по одному доллару, а потом вручил эти три доллара служащему принимающей компании. Так было заведено. Может, это должно было касаться только обедов для обычных служащих, но тогда это мне бы и в голову не пришло.

После всего этого попасть в чудесный мир GE было приятным потрясением.

Как-то в субботу вскоре после начала работы в GE я провел своих родителей, которые заехали ко мне по пути с Лонг-Айленда, по моим новым корпоративным владениям.

Они пережили годы Великой депрессии; мой отец был помощником командора на эсминце в годы Второй мировой войны, а потом на протяжении сорока лет служил в нью-йоркской страховой компании на Манхэттене.

Они прошли со мной по безмолвным зданиям. Мать изумилась толстым коврам на полу. И я повторил ей то, что услышал сам в мой первый день: «Ваши туфли здесь никогда не сносятся. Это своего рода дополнительный доход». Отец буквально расплющил нос о высокие стеклянные двери закрытого склада, разглядывая приборы, осветительные лампочки, радио– и электроаппаратуру. И спросил:

– Когда же ты бываешь здесь? У тебя же нет времени встать из-за стола, ведь так?

Отец был замечательным человеком, но со скромным образованием, вечно прикованный к рабочему столу, не расстававшийся с авторучкой, позволявший себе только несколько раз в день сделать небольшой перерыв: когда слышался звук тележки, развозившей кофе с пончиками.

Я объяснил, что, выполнив свою работу, мы можем заняться чем хотим и что по работе нам приходится бывать всюду. Затем мы спустились вниз по коридору в просторное открытое помещение, где стояли два огромных телевизора GE, развернутые экранами в противоположные стороны, а перед ними располагались ряды мягких кресел. Так как была суббота, всюду было пусто и телевизоры были выключены.

– А это что?

– Комната для секретарей.

– Что?

– Здесь они бывают в обеденный перерыв. Они приносят еду из кафетерия и смотрят сериалы.

Отец рассмеялся:

– А зачем им два телевизора?

– Потому что им нравятся разные сериалы, на разных каналах, а так каждый может смотреть то, что ему хочется.

Такой ответ его устроил. Он покачал головой и засмеялся, вспомнив свою жизнь в Нью-Йорке и рабочие условия почти как в романах Диккенса.

Я был горд этим показом, а они гордились мной и были счастливы за меня.

Моя мать, типичная представительница своего поколения, вышедшая из семьи с ирландскими корнями, не одобряла моего решения о переходе из Пентагона в GE. Она никогда не навязывала мне своих взглядов, но мучила моего брата Ричи, детектива, занимающегося расследованием тяжких преступлений, разговорами о моей работе: «Почему надо менять хорошую должность на государственной службе, со всеми льготами и гарантиями, общение с сенаторами, возможность бывать в Белом доме на Бриджпорт?»

Бриджпорт – это место, где я жил, город, о котором жители Нью-Йорка были невысокого мнения еще с довоенного времени. Родители с неодобрением отнеслись к моему уходу с «престижной работы в Пентагоне». От Бриджпорта до GE было рукой подать. Я снимал квартиру, что мог себе позволить, зарабатывая в то время сорок тысяч долларов.

Вполне справедливо Бриджпорт считался захудалым и коррумпированным городишкой. Чиновники, в основном мэры, слагали свои обязанности в связи с делами о взяточничестве, для некоторых это даже закончилось тюремным заключением.

Когда я пришел в GE, мне посчастливилось побывать с Реджем Джонсом на знаменитом приеме в Белом доме в период президентства Джимми Картера.

Реджинальд Джонс, CEO, был британцем по происхождению, красноречивым, умным и утонченным до кончиков пальцев человеком. На том коктейле в Белом доме Джонс стоял с небольшой группой очень важных лиц, среди которых был мэр Бриджпорта, с которым он никогда прежде не встречался и который, разумеется, представления не имел, кто такой Джонс.

– Чем вы занимаетесь, Редж? – вежливо спросил мэр.

– Я работаю в Фэрфилде, по соседству с вами.

– А чем занимаетесь в Фэрфилде?

– Руковожу, – скромно сказал Редж.

– То есть? Вы руководите офисом GE в Фэрфилде?

– В общем-то, нет. Я руковожу компанией.

– Всей этой крутой компанией?!

Если разговорчивый мэр Бриджпорта был под впечатлением от влиятельности, размаха и процветания GE, то я был поражен ее чрезмерными затратами на деловые презентации, те самые, которыми я должен был заняться уже через пару месяцев после прихода в GE.

В 1980 году у Реджа Джонса возникла идея поднять работу CEO на достойный уровень, а оружием нападения он выбрал проекторы для демонстрации слайдов и напыщенные речи в обычном стиле CEO, написанные сотрудниками отдела корпоративной коммуникации, от которого, кстати, вскоре осталась только небольшая группа. В этой «конюшне» было пять или шесть спичрайтеров. И кстати, «конюшня» – вполне подходящее слово, потому что продукт, который выдавался клиенту, был настоящим дерьмом.

Повестка заседания директоров, проходившего в январе 1980 года, за восемь месяцев до моего прихода в GE, позволит вам представить, о чем там говорилось. Джим Бейкер, исполнительный директор одного из отраслевых отделений компании (не имевший никаких шансов занять пост председателя правления), для которого я написал около пятидесяти речей в последующие несколько лет, выступал на тему «Стратегические направления в производственном секторе промышленных изделий и компонентов на 80-е годы». Отличная штука это слово «стратегический», которое добавлялось ко всему, как приправа. Стратегическое планирование было повальным увлечением в мире бизнеса, и GE была признана первой и наиболее сильной в этом деле.

Никто и не подозревал в то время, что через три года новый председатель правления разгонит весь аппарат сотрудников, занимавшихся стратегическим планированием, и тех, кто воплощал эти планы. Эти умники полагали, что делом последующих пяти лет будет производство связующего соединения на основе винила, а Уэлч считал такой путь нереальным, абсурдным и даже опасным.

На пятки GE уже наступали Siemens, Asea Brown-Boveri, Toshiba, Philips и десятки других компаний, о которых мы никогда не слышали прежде. Инфляция была скачущая. Микроэлектроника меняла мир. Предполагалось, что архитекторы стратегии компании смогут все спрогнозировать и предсказать, по какому пути пойдет мир в ближайшие пять лет.

Уэлч видел заносчивость, самонадеянность и полную абсурдность в самом понятии стратегического планирования, но, насколько мне известно, никогда открыто об этом не говорил, пока пару лет спустя не взорвал это все.

Но в 1980 году слово «стратегический» было в ходу. А если вы входили в число первых трех претендентов на место председателя правления, то вашим словом должно было стать слово «вид́ение». А если у вас было «видение» чего-то очень стратегического, значит, у вас хороший персонал.