После бритья и умывания капитан почувствовал себя гораздо бодрее, и мир уже не казался таким мрачным. Перед ним из расщелины каменной глыбы под горкой с шумом вырывалась прозрачная и чистая как хрусталь вода. Над ним, чудом цепляясь за косогор толстыми корнями, разметала ветви старая корявая верба. Налетевший ветерок, взъерошив ее листья, пронесся вдоль по склону, покачал по пути вершинки молодых березок и умчался дальше шуметь колосьями зеленой пшеницы.

«Вот бы приехать сюда после войны на денек с женой и дочерью», — размечтался он и сразу поник.

Светлана и Наташа… Что теперь с ними?

Еще в прошлом году, когда стало известно, что полк перебрасывается в Западную Белоруссию, они уехали к дедушке на Полтавщину. Теперь там немцы…

На наблюдательном пункте лейтенант Лаченко с тревогой доложил:

— Не выполняется заказ номер пять.

— Что? Снаряды не привезли? Почему?

— Старшина вернулся без машин. Машины отобрали по приказу Военного Совета для эвакуации госпиталей. Правее нас фронт прорван.

— Снаряды должны быть во что бы то ни стало. Хотя бы еще один боекомплект. Позвоните старшине Казакову — пусть немедленно выезжает в тыл. Машины пусть возьмет из-под орудий. Отсюда пошлем Снопова. Позовите его ко мне.

— Слушаюсь.

Николай слез с сосны и, захватив с собой скатку шинели и полевую сумку, подошел к капитану.

— Пойдемте, — строго, как будто даже сердито, сказал капитан. — Я вас провожу и по пути объясню, в чем дело.

Николаю с первых же слов стало ясно все, что надо сделать, но капитан продолжал говорить и говорить. Николай не понимал, откуда у начальника артиллерии такое многословие? Что с ним? Спросить, однако, не решался.

— Помнишь, Николай, на Халхин-Голе я давал тебе адрес жены. Теперь мои, по всей вероятности, на оккупированной территории. Запиши-ка на всякий случай адрес. Понадобится, может быть, — проговорил наконец капитан, запинаясь от неловкости.

— Записки могут потеряться, товарищ капитан. Я запомню. Память у меня хорошая.

— Да, да, — обрадовался капитан. — Это лучше. Пока Николай повторял адрес, Гусев смотрел на него настороженно, будто боялся услышать что-то другое. «Что с ним? Неужели о смерти стал думать?» А Гусев, словно завершив трудное дело, заговорил о другом:

— Вот я смотрю на тебя, Коля, и удивляюсь: до чего не понимают нашего брата в штабах. Почему бы тебе не присвоить хотя бы звание младшего лейтенанта? По анкетам смотрят… Раз Снопов не учился в военном училище, значит, он не может быть средним командиром. Чепуха! Сейчас вот есть краткосрочные курсы. Поучится человек месяц-другой, и готов лейтенант. Ну что он знает на первых порах? А тебе сегодня дай батарею— справишься прекрасно. Недавно я говорил об этом с полковником. Он-то согласен со мной. Дал распоряжение оформить аттестационные документы. Ну, вот… Разговорился, — остановил Гусев сам себя. — Иди! Снаряды нужны. Да что тебе рассказывать!

Капитан неловко пожал руку Николаю и повернул назад. Он шел, как всегда, размашистым легким шагом, но то ли гимнастерка заправлена была неудачно, то ли двигался он против ветра, только Николаю показалось, что капитан сутулится.

Николай не понимал: зачем понадобилось капитану отослать его от себя? Худо ли, хорошо ли, а самое лучшее в бою иметь рядом друга. Будь у Николая своя воля, он догнал бы капитана и сказал: «Незачем меня отсылать в тыл». Но приказ есть приказ…

Гусев и сам понимал, что его затея направить Сно-пова в тыл бессмысленна. Пока он дойдет до огневой позиции, Казаков давно будет на дивизионном складе.

«Ну и что же? — спорил он с собой. — Я отослал его, чтобы уберечь, сохранить. Сделал это сознательно. Если смогу, отошлю и Лаченко».

Но придумать повод для того, чтобы до начала боя отправить командира батареи в тыл, не удалось, и он махнул рукой: всех не отошлешь, кем дорожишь.

«Да что это я сегодня всех жалею и спасаю! — со злостью подумал он. — Нашелся ангел-хранитель!»

На наблюдательном пункте он хотел свернуть к сосне, где оставил шинель, но его предупредил Лаченко:

— Не ходите туда. Снайпер бьет!

Гусев не послушался. Он пригнулся и пробежал открытое пространство. Схватив шинель, прыгнул в сторону. Пуля просвистела рядом.

— Вот гад! — выругался он. — Надо его выкурить отсюда. Не даст ведь работать.

— Опытный… Я пробовал уже.

В это время со стороны немцев прокатился грохот залпа, похожий на раскаты грома.

Началась артподготовка.

Капитан мгновенно преобразился. Теперь уже для него не существовали тревоги и заботы. Прильнув к окуляру стереотрубы, он искал, засекал и уничтожал цели. Вычисления получались мгновенные и точные. Лаченко командовал батареей. Понимая друг друга с полуслова, они изредка перебрасывались короткими фразами:

— Ориентир пять. Батарея.

— Перехожу на подавление.

Когда снаряд рвался совсем близко, они инстинктивно приседали, а потом бросали друг на друга беглые взгляды: «Как ты? Цел?»

Над передним краем волна за волной пролетали бомбардировщики.

— Танки!

Они выползли из-под горки без сопровождения пехоты.

«Пехоту они выдвинули раньше!»—мелькнула мысль. Было ясно, чем это грозит полку. Танки и пехота одновременно ворвутся в траншеи. А остановить их нечем: нет сильной противотанковой группы артиллерии.

— Приготовить связки гранат и бутылки со смесью! — скомандовал Гусев. — Назад ни шагу, товарищи!

Лаченко первым выскочил из траншеи и кинулся наперерез переднему немецкому танку. Бутылка, брошенная им, разбилась за башней. Из решетки над радиатором вырвалось пламя. Вторую бутылку Лаченко не успел бросить: она разорвалась в его руке, и сам он упал, объятый пламенем. Гусев бросился к нему и почти из-под гусениц нового танка оттащил отяжелевшее тело лейтенанта. Подбежавший к Лаченко Садовников кинул на него шинель.

— Унесите лейтенанта! — крикнул капитан телефонистам, а сам бросился на помощь группе пехотинцев, отбивавшихся от немцев штыками и гранатами.

Он не помнил, каким образом и когда в его руках очутилась винтовка с примкнутым штыком. Он вертелся в центре горсточки бойцов и орудовал штыком так, как только способен человек, страстно желающий жить.

Упал старшина, действовавший правее капитана. Застрелили верткого красноармейца слева. Силы вокруг таяли, а к немцам подходили новые и новые подкрепления.

Решительная схватка произошла за траншеей под сосной, где был наблюдательный пункт. Вместе с капитаном дрались теперь только шесть человек. Немцы стремились взять капитана живым.

— Держись, Гусев! Держись!

Подходила резервная группа. Впереди ее бежал комиссар полка.

— Держись, Гусев!

В этом было одобрение и обещание помощи.

Выхватив пистолет и прислонившись спиной к стволу сосны, Гусев начал разряжать его в гитлеровцев.

Сильный толчок в висок… Все завертелось в кровавом водовороте. В последний момент он увидел жену, дочь, родник из расщелины скалы и развесистое дерево…

Завтрак на огневую позицию батареи привезли до восхода солнца. Андрей и Закир Мухаметдинов только было пристроились в орудийном окопе, чтобы поесть, как над позициями появился «костыль». Так называли бойцы немецкие самолеты-корректировщики.

Пролетев низко над батареей, «костыль» оставил за собой разноцветный хвост. Это были листовки. Несколько штук опустилось прямо в окоп. Не бросая ложки, Андрей поднял одну из них и расправил на коленях. Ничего нового. Обыкновенная брехня. Ругают Красную Армию. Хвастаются своими победами. Тут же приложен пропуск на русском и немецком языках для перехода в плен. Такой геббельсовской чепухой на фронте были засорены все поля и леса.

Андрей отложил листовку в сторону: пригодится потом вытирать котелок.

Одна листовка на желтой бумаге опустилась с запозданием. Андрей на лету разглядел на ней какие-то схемы и рисунки.

— Дай-ка сюда, — сказал он Закиру.

С любопытством разглядывали они схему небольшого участка Западного фронта. Участок был обведен жирной линией, и вокруг нарисованы танки, пушки. Не забыли даже нарисовать немецкого солдата с автоматом. Листовка доказывала, что советские войска окружены, и даже предлагала сдаться в плен «во имя избежания кровопролития».