Люди в армии ходили в нормальных шинелях, в каких испокон веков ходила русская армия, а батарейцы, придерживаясь старых артиллерийских традиций, щеголяли в длинных до пят.

Начальник снабжения полка Проскуряков, видимо получивший нагоняй сверху за невыполнение указаний, решил одним ударом покончить с крамолой.

Пользуясь тем, что наступила пора сдавать полушубки, выданные еще во время войны, он приказал в первую очередь переодеть батарейцев и решил сам осмотреть всех бойцов после получения новых шинелей. Дежурному по батарее было приказано привести подразделение к штабу полка прямо со склада.

Как на грех, в этот день дежурил Андрей. И как ни уговаривал он писарей на складе, шинели выдали точно по новой инструкции.

Когда Андрей вышел со склада, Мухаметдинов уже выстроил бойцов, напоминавших своим видом ощипанных петухов.

— А ну, короткополые! — крикнул Андрей в сердцах. — Топай за мной!

Подав такую необычную команду, он зашагал к штабу, тая в душе горькую обиду и злость. Однако на полдороге его хмурое лицо словно озарилось ярким светом, и он, засмеявшись, подал команду:

— Сто-ой! Снять всем шинели!

Строй смещался. Люди не поняли команды.

— Оглохли, что ли? Снять шинели! — повторил Андрей и, подозвав с левого фланга самого маленького красноармейца Василенко, подал свою шинель. — На, носи на здоровье. Твою дай мне!

Капитан Гусев в это время был в кабинете командира полка. За окном, с треском отбивая шаг, проходило какое-то подразделение. Гусев, продолжая докладывать план занятий в подразделениях, мельком взглянул в окно и внезапно замолк.

Мимо штаба проходила батарея семидесятишестимиллиметровых орудий. Лица бойцов были сосредоточенны, они отбивали шаг, как на параде, но вид!.. Вид! Полы шинелей передних едва прикрывали карманы брюк и при каждом шаге вздрагивали как бабьи юбки. Впереди залихватски топал Андрей.

Плечи комиссара тряслись от беззвучного хохота.

— Вот чертенок! Вот чертенок, что вытворяет! — с угрозой проговорил полковник. — Устроил маскарад! Посмотрите, мол, какие мы красавцы. Переодел ведь по дороге. Шинели малорослых передал высоким.

— Я расследую и доложу, — сказал капитан, приняв гнев полковника на себя.

— Что тут расследовать? Выдумщик-то вон он, выкидывает впереди свои длинные ходули, — показал комиссар на Андрея. — Кроме него, никому такое не выдумать.

— Смотрите, смотрите, что делает, — продолжал полковник, но уже без всякого гнева.

— Батарея, смирно! — лихо рявкнул Андрей, увидев сбегающего с крыльца Проскурякова. — Равнение на…

— Назад! Кого вы ко мне привели? Кого? — заорал Проскуряков, косясь на окна кабинета командира полка. — На склад! Переодеть всех! Правое плечо вперед!

Андрей и тут схитрил. Чтобы не показать Проскурякову левофланговых, он скомандовал:

— Батарея, кру-угом… марш! Бегом! — А ведь своего добьется, — заметил комиссар.

— Сегодня же посадить, на десять суток…

А Андрей Куклин, не подозревавший, чем закончится для него эта рискованная затея, переодел на складе всех бойцов в такие шинели, что позавидовал бы самый ярый поклонник артиллерийских традиций.

Зато во время вечерней поверки Андрея вывели из строя и заставили снять ремень. Через несколько минут он уже шагал с опущенной головой перед дулом незаряженной винтовки Мухаметдинова.

Скучно было Андрею на гауптвахте. Он даже приуныл: как тут проживешь десять суток без товарищей?

Но скучная жизнь продолжалась недолго. Уже на следующий день еще до обеда на гауптвахту зашли командир и комиссар полка.

— Знаешь, Куклин, за что тебя посадили? — спросил командир полка.

— А как же, товарищ полковник. Знаю.

— Скажи по совести: правильно тебя посадили?

— Товарищ полковник, вы же сами знаете, что значит форма… Какие были бы мы артиллеристы в этих шинелюшках? Срамота одна…

— Но ты же обманул начхоза Проскурякова. За это что полагается в армии?

— Я же для батареи старался, товарищ полковник. Для общества.

— Ну, коли для общества — прощается. Отправляйся в батарею и спешно собирайся в командировку. К Снопову поедешь. Сумеешь разыскать его в Ленинграде?

— Сумею, товарищ полковник. Найду.

— Бегом в свое «общество», — хмуро закончил полковник, но, встретившись взглядом с комиссаром полка, закашлялся, чтобы скрыть смех.

Август сорокового года Николай встретил с горечью: прощай по меньшей мере еще на год аспирантура!

Он выписался из госпиталя, прошел гарнизонную комиссию и, признанный годным к строевой службе, явился в отдел кадров.

Из писем товарищей Николай знал, что полк переброшен в Западную Белоруссию, что он стал теперь мотострелковым и в части произошли большие перемены в командном составе. Конечно, ничего этого не полагалось писать, но солдат умеет сообщить своему собрату необходимое.

— Вы назначаетесь в двести двенадцатый артполк, — сказал ему майор, перелистывая документы.

— Это как же, товарищ майор? — не сразу понял Николай. — Почему в двести двенадцатый? Мне в свою часть надо.

— Что-о? — угрожающе сказал майор, поднимаясь со стула. — Может быть, вы еще домой захотите? К маменьке?.. Запомните раз и навсегда: в армии служат там, где приказано. Понятно?

— Я, товарищ майор, вышел из госпиталя, — с трудом сдерживая возмущение и желание наговорить грубости, сказал Николай, — и не намерен выслушивать ваши оскорбления.

— Прекратите разговоры! Приказываю сегодня же выехать в двести двенадцатый артполк!

— Тогда разрешите обратиться по инстанции.

— К командующему? — Хотя бы.

— А если не разрешу?

— Тогда я выеду по вашему приказанию в двести двенадцатый и оттуда напишу рапорт, что вы лишаете меня уставных прав. Дойду до наркома обороны, но своего добьюсь.

— Интересно, — усмехнулся майор, — на что же вы будете жаловаться? И на кого?

— На вас. На то, что вы оскорбляете бойцов, вышедших из госпиталя. Кроме того, там, я думаю, поймут, что значит для нашего брата фронтовика свой полк.

Николай едва удержался от того, чтобы добавить: там-то не канцелярские крысы сидят.

— Разрешаю обратиться по инстанции, если не боитесь получить десять суток строгого…

— Не боюсь.

Злость на майора уже прошла. Что с него возьмешь? Для него старший сержант Снопов всего-навсего единица, которую легко можно переставлять с места на место, не считаясь с человеческими желаниями, с боевой дружбой, легче, чем возиться с оформлением документов.

Майор наделал Николаю хлопот. Пришлось несколько суток ждать приема у заместителя командующего.

Ровно за пятнадцать минут до назначенного срока Николай переступил порог приемной и остановился в замешательстве. Там, ожидая очереди, сидели генерал-майор и два полковника.

— Садитесь, товарищ старший сержант, — приветливо предложил генерал, рассматривая ордена и медаль Николая. — Из госпиталя?

— Так точно, товарищ генерал.

— И что же вас привело сюда?

— Обращаюсь с рапортом о направлении в свою часть.

— Понятно. Отдел кадров сунул вас в другую. Да-а, — сказал он, повернувшись к полковнику артиллеристу, — Вот просится в свой полк, да еще из госпиталя. Это же благороднейшее дело. Значит, ему не стыдно перед товарищами, значит, он нашел там свое призвание и место, что ли… Я почти каждый день получаю письма с просьбой помочь вернуться в «свою дивизию». И приходится…

— А я таких забираю к себе правдами и неправдами. Хороший нагоняй уже заработал на этом деле, — ответил полковник. — Попробуй вот старший сержант доказать… Пытались, товарищ старший сержант?

— Пытался, товарищ полковник.

— И вам прочитали «мораль»? Вот видите. Ну что же, если у вас ничего не выйдет с переводом в свой полк, махнем-ка ко мне в дивизию.

— Благодарю, товарищ полковник, но мне надо в свою часть. Товарищи ждут.

Адъютант командующего вызвал Николая. Николай встал и, на ходу одергивая гимнастерку, последовал за ним.