Задремала Нина или только закрыла глаза, она не заметила, но очнулась оттого, что мотор перестал гудеть. Она с тревогой посмотрела по сторонам и успокоилась: машина успела пройти всего несколько метров.

Нужный поворот нашли быстро. В медсанбате напрасно пугали ее этим поворотом.

— Вправо, — сказала она шоферу и, чтобы не заснуть, крикнула: — Соня! Ты не замерзла?

— Ничего пока. Сижу.

— Скоро доедем!

Резкие рявкающие звуки, раздавшиеся вблизи, заставили Нину оглянуться. По обеим сторонам дороги, справа и слева, взлетали фонтаны земли и снега. Нина, до сих пор не видавшая близко разрывов снарядов, не испытывала ни малейшего страха.

— Проскочим! — громко крикнул шофер и прибавил газу. Нина даже удивилась тому, что мужчина вдруг побледнел и в напряжении оскалил зубы.

Что-то грохнуло, и в то же время показалось, что огненные языки лизнули радиатор. Больше Нина ничего не помнила.

Потом она увидела над собой смуглое лицо человека. Он нес ее на руках через глубокий снег.

— Пусти! — сказала Нина, вырываясь. Очутившись на ногах, она окончательно пришла в себя. Санитарная машина, на которой они только что ехали, догорала. Около кабины лежал скорченный труп шофера. Соня стояла рядом с высоким командиром в шубе. Нина узнала его: это он вынес ее из снега. В глазах Сони был ужас.

— Там раненые, — сказала Нина. — Пешком пойдем.

— Чем вы там можете помочь? Машину надо было, — возразил командир в шубе. — Идите вон туда, — кивнул он головой в сторону больших сосен, — Поместите их к нашим, — приказал он двум подбежавшим красноармейцам и, не дожидаясь ответа, как человек, привыкший к тому, что все его приказания выполняются, двинулся по дороге.

Подчиняясь воле этих людей, Нина пошла вслед за красноармейцами. Соня шла рядом, поддерживая ее.

Их привели к землянке. Красноармеец услужливо откинул плащ-палатку, которая закрывала вход. В помещении было тепло. В глубине мерцал слабый огонек,

Нину посадили около железной печки. Она тотчас уснула.

Разбудила ее Соня.

— Раненые отправлены. Шофера тоже увезли, — расслышала Нина ее слова.

Потом она просыпалась еще несколько раз. Соня спала рядом.

Раза три она слышала команду: «К орудию!» И все те, кто только что спал, стремительно выбегали из помещения. Потом доносились крики, раздавались выстрелы, и лампа, сделанная из сплюснутой гильзы, дрожала и гасла. Ее зажигал телефонист, сидевший по другую сторону печки.

Закончив стрельбу, бойцы возвращались и снова засыпали.

Под утро, когда Нина окончательно пришла в себя, она обнаружила, что шуба и гимнастерка распороты осколком снаряда.

Пришел тот самый командир, который вынес ее из снега. Это был капитан. Голова его была перевязана, на лице виднелась запекшаяся кровь.

— Ну, как? — спросил капитан. — Отошли немного? Все в порядке. Видно, счастлив тот, кто ждет вас.

Нина не успела ответить: капитана позвали к телефону. Он говорил очень почтительно, видимо, с большим начальством. Из его слов Нина поняла, что капитану предлагают уехать в госпиталь, а он отказывается, потому что нет тех, кого он очень ждал. А нет их уже трое суток.

Закончив разговор, капитан сел на снарядный ящик и закрыл лицо ладонями. Так он сидел до тех пор, пока не пришел человек с петличками старшины и доложил, что все люди накормлены.

— Никаких известий о наших, товарищ капитан? — несмело спросил старшина.

— Нет, старшина, — тихо сказал капитан. — Теперь надежды нет… — И вдруг с ожесточением и болью добавил — Не вернутся они. Нет их уже!

Голос его осекся, он тяжело вздохнул и отвернулся.

— Эх, вот она жизнь! Вода-а, — проговорил старшина и вдруг, сверкнув глазами, приложил руку к виску и сказал: — Товарищ капитан, я, старшина Казаков… Прошу меня перевести в разведку… на их место…

Капитан поднял голову и молча посмотрел на старшину. В это время из глубины землянки вышли еще три красноармейца и стали рядом со старшиной.

— Славные вы ребята… — только и ответил капитан. Через час, распростившись с артиллеристами, Нина и Соня вышли на дорогу в медсанбат.

— Капитан Гусев сам вчера поехал со мной к раненым. Своих искал, — сказала Соня. — Какие люди! А вон озеро, где они погибли. И все равно финнам не удалось задержать наступление.

— Не спи, Андрюша, не спи.

Андрей поднял голову с приклада винтовки, торопливо стер рукавом халата с подбородка полузастывшую слюну и попытался улыбнуться.

— Нет. Не сплю. Я только голову положил.

— Финны зашевелились, Андрюша. Дай-ка вон туда несколько пуль. — Николай показал под гору, где маячили фигуры в белых халатах. — Патроны еще есть?

— В пулемете один диск, и еще два целых. Андрей перебрался к ручному пулемету и, сжавшись, начал целиться. Он выпустил две короткие очереди. Внизу забегали. Двое остались на дороге.

Андрей опустил пулемет и повернулся к Николаю.

— Как Журба? Николай не ответил.

— Так! — неопределенно сказал Андрей. — Так. Вот и солнце всходит. Только не для Петро.

Солнце всходило холодное. Четвертый раз видели его разведчики с этой горы. Двое из них уже лежали внизу в отвоеванном у финнов дзоте и уже ни в чем не нуждались. А ведь только вчера все были здоровы и отбили несколько атак. Алексеев был убит осколком мины, а Журбу ранило в голову. И вот они сейчас лежат там рядом.

Сколько еще удастся продержаться? Уйти отсюда нельзя. Единственная надежда на помощь.

Глядя на солнце, поднимающееся в холодном мареве, Николай думал о том, что если свои не успеют подойти, то для них с Андреем это будет последний восход солнца. Самым страшным и опасным врагом теперь был сон, который мог незаметно подкрасться и выдать их врагу или усыпить навсегда.

В тот момент, когда они, убегая от настигавшей их воды, добрались до берега, Николай ясно понял, что он теперь один отвечает за жизнь каждого из своих товарищей. Если до этого он, как командир взвода, всегда был связан с батареей, полком и, следовательно, делил ответственность с капитаном Гусевым и другими, то с этого момента только он отвечал за жизнь товарищей. И надо было действовать, действовать, чтобы спасти людей, чтобы вернуться на батарею.

И он приказал Андрею и Журбе обойти дзот с тыла, а сам с Алексеевым пополз прямо. Двигаясь к чернеющему провалу амбразуры дзота, он еще раз вспомнил слова Гусева: — «На войне главное — действовать. Прекратил действовать— погиб». Сумеют ли они овладеть дзотом? Не окажутся ли потом в ловушке?

Но иного выхода не было.

Андрей снял финского часового. Алексеев ворвался первым и бросил гранату, потом они пытались овладеть вторым дзотом, но скоро поняли: не удастся. Они оказались запертыми на маленькой высотке.

Восемь атак отбили с тех пор, но уже четвертые сут-. ки отрезаны от своих.

Николай положил голову на спаренный трофейный пулемет и задумался. Жаль товарищей. Алексеев перед самой смертью сказал: «А здорово у нас получилось, товарищ командир. Финны хотели нас потопить, а мы на них же насели. Я думал, мы погибли, а живем… Теперь не страшно. В жизни я всегда одного боюсь: оказаться беспомощным. Пусть хоть палка в руках — буду драться. Живым не сдамся».

Вот и нет Алексеева и Журбы…

Стало вдруг тепло и спокойно. На миг Николай увидел черемуху под окном отцовского дома. Там в детстве он ставил клетку-самолов для синичек. Однажды попался даже жулан…

— Коля, ты спишь?

— А-а?

Это Андрей, встревоженный долгим молчанием Николая, приполз к нему. Да, он засыпал и даже видел сон. Славный человек этот Андрей. И в таких условиях не унывает и старается подбодрить товарища.

— Нет, Андрюша, не сплю.

— Там внизу что-то происходит. — Атака? С нашей стороны?

— Не похоже. По-моему, финны уходят под прикрытие этой дуры, — кивнул головой Андрей в сторону голой высотки.

— Хорошо. Если мимо пойдут, будем бить до последнего патрона. Ты… понял меня? — спросил Николай, глядя в упор в покрасневшие от бессонницы и усталости глаза Андрея.