Великому князю очень понравилось обещание свободы сыну своему от ордынских царей. Иона говорил так, что великий князь верил его словам, или по крайней мере боялся не поверить речам старика святой жизни. И великий князь обещал архиепископу хранить свободу Великого Новгорода, отложил гнев и даровал мир, утвердил свое слово перед митрополитом, и просил святителя помнить свое обещание. А Иона повторил свое обещание: за хранение свободы Великого Новагорода выпросить ему у Бога обещанную сыну его свободу от ордынских царей и начальство над русскими хоругвями. Старец заплакал. Князь и митрополит удивились этому внезапному плачу. "Кто в силах озлобить людей моих толикое множество? Кто может смирить величество града моего? — сказал владыка: — усобицы смя-тут их; разделение между ними низложит их; лесть неправды расточит их, и неправда зависти развеет их! Но по крайней мере я не увижу этого; во дни мои даст Бог мир и тишину, и благословение моим людям!" Он выпросил у князя судебную свободу своему монастырю от всякого насилия. Так Иона, защищая свободу своего града, в то же время заискивал покровительство великого князя над своим любимым монастырем. "Он духом прозревал, — говорит биограф, — что недолго будет держаться свобода его града, ради множества неправды и насилий в нем, и потому-то выпросил навеки свободу своей Отенской пустыни". Василий с радостью дал ему грамоту; с честью возвратился Иона и, исполнив обещание, данное им на пути в Москву, построил храм препод. Сергию. Через несколько времени пришло ему письмо от митрополита; последний просил архиепископа прибыть к нему, ибо сам чувствовал себя нездоровым и хотел посоветоваться с новгородским владыкой о преемничестве по себе. Но архиепископ отговорился болезнью и вскоре услышал, что митрополит скончался. Тогда он повелел своему монаху Пахомию, составителю житий, написать житие и службу Ионе митрополиту.

Житие говорит об архиеп. Ионе, что его уважали не только князья московские, но и в се соседние — тверские, смоленские, полоцкие, литовские, владетели немецкие. Все соседи хранили союз с Новгородом; глубокий мир почивал на пределах его. Новгородские граждане, внимая поучениям своего архипастыря, воздерживались от междоусобий; плодороднее, чем в прежние годы, стали поля в Новгородской и Псковской Землях; изобиловала страна овощами; благодать почивала над ней молитвами архипастыря Ионы; радость, веселие, тишина, мир, любовь царствовали повсюду; не слышно было голоса вражды и мятежа: таковы были лета его владычества. Однажды только постигла при нем Новгород смертоносная болезнь. Тогда он утешал скорбящих людей своих златоустовскими словесами и так поучал их: "язва сия постигла нас за то, что мы упитались как тельцы и, живучи в довольстве, забыли страх Божий. А все же и тут видна милость к нам Божия: не подвиг на нас Господь иноплеменников, не отдал страны нашей на расхищение и пленение; кого постигнет язва, все-таки тот умрет в дому своем на руках ближних своих и погребен будет руками священников, и поминовение по нем совершится священными службами. Прибегните к покаянию, молитесь Богу и поступайте лучше. И Бог вам даст здоровье." И люди, слушая своего владыку, крепились и с твердостью переносили бедствие.

Ослабев от старости и не владея уже ногами, Иона написал собственноручно завещание, просил новгородцев не оставлять Отенской пустыни, поручал ее в защиту своим преемникам. Он скончался как праведник; его похоронили в дубовом гробе — в церкви Иоанна Предтечи, созданной им, и не посыпали его землей до сорока дней, пока совершались по нем обычные панихиды.

Во все это время его тело не издавало смрада. Заметив это, и после сорока дней не стали засыпать гроба Ионы, а сделали над ним деревянный досчатый склеп. Годы проходили. Люди, приходившие на молитву, стояли около его гроба. Случались летом сильные жары. Никто не ощутил от гроба дурного запаха, и люди стали признавать его святым; толковали, что над гробом добродетельного новгородского архипастыря совершаются чудеса.

Открытие мощей святителя Ионы, однако, относится к XVI веку, — времени, когда в Новгородской области свирепствовали голод, опустошительные пожары и сильный мор: погибло до семи тысяч народа — по уверению "Известия о явлении Иони-ных мощей". В то же время, когда церковное единство разорвалось ересью и тайным влиянием реформатских учений, происходили, как рассказывали, странные знамения: в церковь, во время пения, врывались собаки и никак нельзя было их выгнать. Эти таинственные собаки знаменовали еретические учения, заражавшие не только мирян, но и самих духовных. Тогда в Отенском монастыре случился пожар в дымнице хлеботворни-ка под трапезой. Сталось это во время заутрени. Двое мужчин, вспомнив, что тело Ионы осталось непогребенным, а только заложено досками, бросились спасать гроб, выхватили его и поставили посреди церкви. Пламя охватило церковь; стены ее сгорели; а рака с телом осталась невредима. То было для многих явным свидетельством неба о святости архиепископа Ионы. По возобновлении монастыря совершено было открытие мощей, и архиепископ причеслен к лику святых. Восставал только один архимандрит и доказывал, что нетленность не есть еще доказательство святости, и что, сверх того, тело Ионы оставалось незарытым в землю совершенно неправильно. Но тот архимандрит был преемник епископа Кассияна-еретика и сам такой же тайный еретик.

Первые ростки восточного аскетизма, посаженные на девственной почве берегов Днепра, поднялись было роскошно в образе Печерского монастыря; но не дали ему ходу бурные перевороты южнорусской истории. Безопаснее стали возрастать его отпрыски, одни за другими, на суровой почве севера. Это строгое, грустное учреждение как-то пришлось к угрюмому климату. Едва ли в каком-нибудь углу России возникало такое множество монастырей, как в Новгороде и во всей Новгородской Земле. Они разрастались до самых отдаленных пределов Ледовитого моря.

Монастыри Новгородской и Псковской Земли, как и везде в России, возникали тремя способами: их основывали или князья, или частные лица по душе своей, или, наконец, отшельники, побуждаемые желанием созерцательной жизни: в последнем случае они возникали где-нибудь в захолустье; мало-помалу, узнавши о их существовании, приходили туда любители молчания и уединения и водворялись там. Так возникали новые обители. Основанные таким способом монастыри особенно чествовались и уважались народным благочестием.

Нет сомнения, что монастыри в Новгороде явились вместе с христианством, но, по недостатку точных сведений, нельзя указать последовательности их устроения и утвердить за каким-нибудь монастырем право первенства по времени. К самым древнейшим монастырям Великого Новгорода предание относит Перынский и Юрьев. Перынский находился на левой стороне Волхова, у его истока, на том месте, где прежде стоял истукан Перуна. Письменных указаний о его построении нет, но предание о его древности достоверно, потому что везде в православном мире был обычай после обращения в христианство языческой страны воздвигать церковь на тех самых местах, где прежде находилась языческая святыня. Об Юрьеве монастыре в первый раз письменное известие является под 1119 г. по случаю заложения в нем каменной церкви[146]. Вероятно, монастырь существовал и прежде с деревянною церковью. Он посвящен во имя Юрия (св. Георгия1); это уже носил при крещении, а в то время обыкновенно монастырь посвящался во имя того святого, который был ангелом основателя; и в Киеве построил Ярослав церковь Юрия, и город в Ливонии назвал своим именем [147]. Татищев[148] неизвестно по каким источникам, указывает, что Ярослав основал его в 1030 году, тогда же, как был заложен и город Юрьев.

Если Юрьевский монастырь существовал и ранее, то в XII веке он получил новый вид: построена была каменная церковь, а великий князь Мстислав даровал ему село Буицы с данью, вирами и продажами, вено водское и 25 гривен осеннего пол-юдия, а сын, Всеволод, подарил на память блюдо, в которое велел бить, когда братия обедает. Юрьев монастырь имел значение княжеского монастыря, и в нем одном из всех новгородских монастырей, вместо игумена, был архимандрит.