Сначала меня сотрясала дрожь и я кого-то призывала себе на помощь. Помочь в чем? В попытке сохранить остатки самообладания? Потом я провалилась в другой мир, до сего времени мне не доступный. Мир-помрачение.

Все мои планы — не увлекаться, противостоять, быть холодной, исполнять только обещанное — полетели в тартарары. Что там я пыталась Юрию втолковать? Что одна ночь есть одна ночь? Думала, глупая, что дело в количестве. Оказалось, и одну ночь провести можно по-разному. Так, что она может стать единственной. В смысле невозможности вот такую повторить.

Кажется, после перенесенного взрыва чувств я что-то ела в постели — Юрий принес мне поднос.

А перед этим я уверяла, будто я не ем ночью, и уплетала за обе щеки все, чем он меня кормил.

Потом я не помню, как уснула. И опять он проснулся первый, чтобы растормошить меня.

— Ленок, вставай, мы, кажется, проспали… То есть можно, конечно, сдать эти билеты и взять на более позднее время…

— Нет-нет, поедем, — лихорадочно заговорила я, — вот увидишь, как быстро я соберусь!

Я и в самом деле собралась быстро, но все еще с нездоровым возбуждением — мне казалось, что именно так человек отходит от наркоза.

Почему-то в самолете я не могла поднять на него глаза, мне было больно на него смотреть. Я боялась, что еще немного, и я больше никогда не буду принадлежать себе, а ведь у меня есть сын и муж, и у него есть семья…

О чем я вдруг заговорила? Когда женщина напоминает себе, что у нее есть семья, значит, она допускает такое состояние души, когда обо всем этом забывают?!

Мне стало тревожно и даже страшно. Словом, в моей душе начался такой раздрай, что я просто-таки усилием воли заставила себя вернуться в настоящее время.

Я не могла, не имела права позволить себе не то что таких чувств, но даже таких мыслей. Что это со мной? Что за африканская страсть и неужели все женщины проходят через это?!

Скорее всего нет. Многие даже не представляют себе — совсем как я недавно, — какие эмоции можно испытывать в те моменты, когда кто-то проникнет так глубоко в твою душу, что касается некоего заветного уголка, где дремлют темные инстинкты и где человек может потеряться, переставая властвовать над собой…

К счастью, Юрий меня и не тормошил. Наверное, он тоже был под впечатлением прошедшей ночи, потому что был непривычно молчалив и поглядывал на меня задумчиво, с удивлением, как если бы и его самого что-то застало врасплох.

Уже перед посадкой я заснула — как провалилась в яму, и когда мы приземлились, он не сразу стал меня будить, так что я проснулась от его взгляда.

— Мы прибыли.

Он чуть заметно улыбнулся, кивая на последних проходивших мимо нас пассажиров.

Помог мне подняться. Опять сгреб одной рукой наши дорожные сумки и повел к трапу, осторожно поддерживая под локоть, как будто я была хрустальной.

На трапе — мы выходили последними — он произнес:

— Спасибо тебе, Ленок. — Он так на свой лад переделывал мое имя. — Ей-богу, такая ночь стоит полмиллиона!

Я смутилась, а значит, полностью пришла в себя.

Конечно, я понимала, что он доставал эти деньги не из своего кошелька. И даже не из кейса со сложенными в нем банковскими упаковками. В большом бизнесе вовсе не обязательно при всякой сделке пользоваться наличными. Порой бизнесмену достаточно короткой фразы, чтобы все решилось. Но для моего мужа, для нашей семьи была озвучена именно эта цифра — полмиллиона. Неужели это мое предприятие способствовало тому, что Евгений сможет продолжать свою работу и над его головой больше не висит дамоклов меч страшного долга?

А еще мне вдруг подумалось: а как отразился этот поступок на бизнесе самого Юрия Забалуева?

Они и в самом деле пошли с Сергеем в кино. И вошли-таки в зал с большим ведерком поп-корна и бутылкой кока-колы…

Почему-то Галя считала, что это могут позволить себе подростки, а не взрослые люди. Она уже давно не делала себе поблажек, скидок на свой молодой возраст, хотя знала девушек, которые, будучи ее сверстницами, воспринимались своими родителями как дети. А те тоже не считали себя взрослыми.

Они ни о чем не задумывались, не чувствовали ответственности ни за себя, ни за кого-то еще, а их матери успокаивали: «Всему свое время!»

У Гали другая жизнь. Она уже побывала замужем. У нее имелся собственный дом. А теперь она работала и училась, причем сама платила за свою учебу. Правда, пока заплатила только за один семестр, но уже одно это наполняло ее гордостью.

Она потому и смогла пойти учиться, что с некоторых пор стала искать и находить приработок, делая разовые заказы для ресторанов и кафе, в которых горожане праздновали свои юбилеи.

Правда, за такие «шабашки» она отдавала двадцать процентов заведующей производством, но и ей оставалось достаточно, чтобы поднакопить небольшую сумму денег, заплатить за первый семестр института и в дальнейшем эту свою заначку регулярно пополнять.

Брат с сестрой ей тоже помогали. В основном одеждой, на которую ей тоже нужны были бы приличные деньги. Сестра подарила кожаную куртку, брат — сапоги и полушубок.

Попыталась ей дать деньги мама, но Галя не взяла.

— Что ты, мамочка, — воскликнула она, — я зарабатываю очень хорошо! Валера с Леной мне помогают. Ты лучше себе что-нибудь купи!

Но она знала, что если мама что-нибудь купит, то это отцу. Она ее очень жалела, свою бедную мать, просто до слез, но старалась этого никому не показывать, потому что мама упорно рассказывала всем, как счастлива она с Алексеем Мещерским.

Отчего-то Галя разоткровенничалась обо всем этом с Сергеем, когда они шли пешком до Галиного дома. Странно, даже с Леной, от которой у нее вроде не было секретов, она неохотно обсуждала этот вопрос, а Сереже все выложила. Наверное, потому, что чувствовала, как интересно ему все, что касается Гали Мещерской. И потому, что он не смотрел свысока…

Правда, сестра тоже не смотрела свысока, но ее разговоры о маме звучали как-то снисходительно, отчего ее становилось еще жальче.

А Сережа понимал.

— Знаешь, Галочка, — говорил он, — наверное, это в некотором роде болезнь. То есть человеческая энергия, которой у нас очень много, вдруг направляется совсем не в то русло, которое ей положено. А потом, когда это направление оказывается тупиком, люди испытывают шок. Я как-то думал, почему люди порой кончают с собой вследствие несчастной любви. Скорее всего их захлестывает та самая энергия, которая возвращается, оттолкнувшись от тупика… — Он смутился. — Тебя не смешат мои рассуждения? Я иной раз такое надумываю, самому смешно.

— Это вовсе не смешно, — успокоила его Галя, — я бы даже попросила тебя, как Мартышка из мультика: «А можно, я эту мысль тоже буду думать?»

Вообще она подумала, что по характеру Сергей чем-то похож на Евгения Рагозина, но при этом Сергей все же сильнее, в нем нет суеты, он правильно оценивает свои способности и не будет стоять насмерть там, где он явно ошибается.

А еще Женя быстро расклеился, когда у него на работе случилась какая-то неприятность. Настолько, что Леночка ходила сама не своя и, наверное, могла бы пожертвовать собой для него, чтобы только не видеть этого уныния. Сергей, как думала Галя, постарался бы на нее свои несчастья не взваливать. Он ходил бы, улыбался, и только по глазам Галя смогла бы определить, что у него неприятности.

Ну вот, опять она рисует себе сплошь розовым портрет Сергея. Вернее, дорисовывает. Что можно узнать о человеке за какие-нибудь две встречи, а Галя уже уверена, что знает его…

Наверное, он производит на нее такое благоприятное впечатление, потому что тоже человек самостоятельный и взрослый. Взрослыми Галя называла молодых людей с чувством ответственности. Даже странно, что люди в одном и том же возрасте чувствуют и ведут себя по-разному. Одни думают о своем будущем, стараются сами стать на ноги, а за других это делают родители…

— И я знаю таких женщин, — кивнул Сергей. — У моей мамы подруга Таисия Валерьевна всю жизнь так живет. Сколько я ее помню — она ходит в одном и том же голубом пуховике и старой норковой шапке, в которой остались одни норки, в смысле — потертости. При том, что она всегда умела хорошо зарабатывать. Зато все, что зарабатывает, она тратит на семью. То есть на своих двоих мужчин: мужа и сына. И вот они, между прочим, одеты с иголочки… Что-то меня на сплетни потянуло! — Сергей посмеялся. — А то, что ты стараешься саму себя содержать, тоже понятно. Ты не хочешь, чтобы мама пахала еще и на тебя.