— Я не ожидала, что он так… бесцеремонно станет со мной обращаться! Как будто я его вещь! Посмотри, я вся в синяках!

Она и сама впервые посмотрела на синяки — они уже наливались черным — и еще больше расстроилась.

Лена сразу принялась ее успокаивать, гладила по голове, как в детстве, а Галя вдруг подумала о маме. Почему мама никогда не вникала в ее дела? А она вообще когда-нибудь Галю ласкала? Странно, что никаких случаев материнской ласки не помнилось. Потому в трудную минуту Галя вспомнила не о ней, а о старшей сестре. Если бы она так не пеклась о папе Леше… Как будто он инвалид! Нормальный здоровый мужчина!

Но тут все же чувство справедливости в Гале взяло верх. Если бы мама ею больше занималась, она не попала бы в такое положение с Игорем? Может, еще виноватых поискать?!

Но вот какая мысль даже не промелькнула в голове, а угнездилась в ней. Что, если она, так же как и мама, позволит Игорю вытирать о себя ноги? Он будет ее обижать, приходить, когда захочет, применять к ней насилие, а она будет лишь безвольно позволять ему это проделывать! И пустит свою жизнь под откос. Может, даже станет матерью-одиночкой и сама будет воспитывать ребенка от Игоря?

— Значит, ты все еще его любишь? — продолжала допытываться Лена, не давая ей додумать эту непривлекательную мысль и как следует испугаться нарисованной самой себе картины.

— Не знаю. — Галя напоследок всхлипнула, но уже по привычке. — С Сережей мне легко. Даже слишком. А с этим…

— Глупая ты, глупая!.. Это же надо такое сказать: слишком легко! Да это же счастье, встретить такого мужчину, с которым тебе легко и комфортно… Это же счастье и есть. Вы вместе сможете мечтать и так же вместе осуществлять свои мечты. А ваши дети будут расти в атмосфере этого самого комфорта!.. Впрочем, наверное, мы все такие, — будто удивляясь, качнула головой Лена, — это и Пушкин утверждал: что нам дано, то не влечет. А с другой стороны, женщина ведь не может всю жизнь проживать в диких страстях. Ей нужно вести дом, воспитывать детей. Дикая страсть хороша как кратковременная. Жить все время в поле высокого напряжения попросту опасно для жизни…

Она помолчала.

— Почему все-таки до сих пор нет Жени? Что могло случиться? Даже если он поехал бы к любовнице, все равно бы позвонил. И хотя бы соврал. Мол, все хорошо, а мы с пацанами, к примеру, решили пульку расписать.

— А ты мне не говорила, что он у тебя в карты играет.

— Потому что сейчас это случается очень редко. Ему некогда.

Галя сочла своим долгом сестру от мрачных мыслей увести и стала рассказывать ей про Сережу. В прошлый свой приход она только упомянула о нем.

Лена и вправду отвлеклась. Оживилась.

— Я чувствую, он хороший парень… Жалко будет, если этот Игорь начнет к тебе таскаться.

— Что значит — таскаться? — опять испугалась Галя. — Володька поменял мне один из замков. У Игоря нет от него ключа. Надо попросить, чтобы Сережа сделал мне глазок.

— Это все декоративные меры, — покачала головой Лена. — Надо придумать что-нибудь поосновательнее. Сделать так, чтобы Игорь больше не смел у тебя появляться! А Сережа… Когда ты в прошлый раз о нем рассказала, я почему-то об этом целый день вспоминала. Прикинь, много ли твоих знакомых парней пошли бы в детский парк со своей племянницей?

— Ни одного! — честно призналась Галя.

Младшая сестра знала, чем отвлечь старшую. Например, Лена еще не знала о том, что произошло на свадьбе Сережиного приятеля, и теперь не переставала возмущаться реакцией Игоря.

— Ну это же надо! Перешагнул через тебя и пошел дальше, небось о тебе и не вспоминая. Так бы и не пожалел о своем уходе, если бы не увидел при тебе мужчину. Недалекий он человек, Галчонок, если может оценить женщину только по тому, как к ней относятся другие самцы.

— Лен, ты чего так грубо — самцы!

— Прости, вырвалось. Я что-то так разозлилась на этого твоего Игоря, просто спасу нет! Вот на что хочешь поспорю: если ты к нему вернешься, то так же быстро ему надоешь.

— Я читала, что мужчины по своей природе охотники…

— Но не обязательно сволочи!

Галя понурилась, и теперь Лена ее затормошила:

— О чем ты опять печалишься?

— Как же Сережа… А вдруг он узнает?

— От кого?

— От того же Игоря. Он не смирится с тем, что я от него ушла насовсем, и станет действовать по принципу: ни себе, ни людям… Все разрушит… Что же делать?

Галя посмотрела на сестру, и ей показалось, что та смутилась. Почему вдруг? Уж Лена никогда бы не попала в такую ситуацию.

Но тут прозвенел телефонный звонок, Лена поспешно схватила трубку, молча выслушала какое-то сообщение, на глазах смертельно побледнела и вдруг стала падать с табуретки, на которой сидела, так что Галя едва успела ее, бесчувственную, подхватить.

Я пришла в себя от того, что на лоб мне положили что-то мокрое и холодное. Кажется, я лежала на полу, и голос сестры жалобно звал со слезами:

— Лена! Леночка!

Голова по-прежнему была словно стиснута обручем, но я могла хотя бы дышать. Вернее, проталкивать в горло ставший сухим и горячим воздух кухни.

— Галочка! — прошептала я. — Женя…

И словно лопнул внутри меня сосуд с горячей и соленой водой. И она потекла из моих глаз непрерывным потоком.

Я тут же все вспомнила. Как мне позвонили домой в половине второго ночи, как сообщили о смерти мужа и как я потеряла сознание. То есть я только теперь поняла, что упала в обморок, потому что иначе чего бы мне лежать на полу с мокрым полотенцем на лбу и видеть прямо над собой испуганные, несчастные глаза моей младшей сестры.

— Это я во всем виновата!

Не знаю, почему вдруг вырвалось у меня такое признание. Я подумала в тот момент самое худшее: что Женю убили по приказу Забалуева. Он захотел, чтобы ему никто не мешал. Не сам, конечно, нанял исполнителя…

От этой дурацкой версии я и сама завелась. Нашелся человек, на кого можно было свалить вину за случившееся со мной несчастье. Но потом опомнилась. Чего вдруг Юрию понадобилось бы убивать моего мужа? Неужели он так жаждет мной обладать, что устраняет со своего пути любые препятствия? Слишком высокого мнения о своей особе Елена Рагозина, обычная журналистка обычной газеты. Можно подумать, вокруг мало интересных женщин. Да Забалуев может взять себе любую, только позови!..

Но в первый момент я своим обмороком свою сестренку испугала. Как и своим признанием. Я увидела, в ее глазах метнулся страх: а вдруг это правда? Но потом — несмотря на то что мой мозг чуть ли не разрывался от страшного сообщения, вроде бы сидевший в моей голове посторонний наблюдатель продолжал для чего-то фиксировать эти мелкие детали — она замотала головой.

— Леночка, не надо, только не упрекай себя ни в чем! Ты не можешь быть виноватой. Ты такая, такая… Лучше тебя нет!

Она волновалась и даже, кажется, осуждала себя за то, что могла обо мне плохо подумать. Мой родной светлый человечек.

Но что это я валяюсь, будто тяжелобольная? Случившуюся потерю мне еще предстоит осознать, как и страшное слово «вдова», которым меня наградил всего лишь один телефонный звонок. Мне же сказали, что надо приехать на опознание, что за мной пришлют машину.

Как странно я откликалась на смерть Жени. Я считала, что в такие минуты человек не может думать ни о чем другом, кроме ощущения страшной утраты, в момент изменившей его судьбу, а мои мысли метались в разные стороны, как перепуганные тараканы.

Наконец, с трудом приведя их в относительный порядок, я сказала сестре, что мне нужно ехать.

— Я с тобой! — вызвалась Галочка.

— Нет, ты останься, — запротестовала я, — вдруг Тошка проснется, а дома никого…

Сама же подумала о том, что младшенькой вовсе ни к чему это страшное зрелище, к которому мне предстоит еще подготовиться.

Опять раздался телефонный звонок, и мне сказали, что внизу меня ждет машина…

Я ничего толком не соображала. Даже машину не могла бы описать. Только вышла и мельком взглянула на номер, который мне сообщили. Вроде тот же. Мне открыли заднюю дверцу, и машина тронулась.