Традиция не отрицает роль ОСФ, которая может выступать в качестве проводников духовных мыслей и переживаний. Традиция содержит свидетельства положительного проявления образов в духовной жизни.

К ним относятся, например:

1) явление «божественных посланцев» для призвания к служению Богу;

2) явление святых, ангелов, Богородицы и самого Спасителя – в сновидениях и особых состояниях сознания для предупреждения, разъяснения чего-то;

3) «знамения свыше» в ответ на молитву;

4) явление «посланцев Неба», чтобы вынудить людей сделать что-то конкретное;

5) явление Богородицы, чтобы сообщить, где находится какая-то из Ее икон;

6) явление святых, чтобы известить, где сокрыты их мощи;

7) явление умерших во сне с целью сообщить относительно их загробного состояния;

8) откровения и видения загробной жизни в ответ на вопрос-молитву.

Несмотря на подобную внушительную феноменологию, общая установка традиции заключается в осторожном отношении к ОСФ. Включение воображения в религиозный акт не должно допускать фантазии быть руководящим началом и питать «младенчески-мечтательную религиозность» (И. Ильин), ибо воображение способно вовлекать душу в обман.

Строгость святоотеческого подхода определяется глубочайшим духовным опытом внутреннего делания, выявившим реальные опасности, таящиеся в видениях, вскрывшим факторы когнитивных, эмоциональных и поведенческих искажений в духовно-нравственном познании. Особенно недопустимо произвольное создание «картинок» божественных сфер. Создание в уме «божественных картин» опасно для духа не только определенной неадекватностью, неискренностью и самоуспокоением, но и возможностью экзальтации и привязки к возникающим эмоциональным состояниям. Поэтому подчеркивается, что воображение нельзя использовать в молитвенном делании.

Разворачиваясь на фоне неизжитой гордыни, любые образы могут стать проводниками демонических влияний. Человек застревает на фантазии, оставаясь уверенным, что он – на правильном пути. Тем более нельзя принимать образы как некие «завершенные откровения», ибо тогда они становятся препятствием для дальнейшего развития. Общая установка к духовному деланию: не доверять видениям, не принимать их, но и не отвергать образы без явного их демонического содержания.

Одним из центральных понятий является понятие «прелесть» – самообман относительно своего духовного совершенства (лесть себе в превосходной степени), при котором человек свое возбужденное, экзальтированное состояние и порождаемые ими видения принимает за «истину», за действие благодати Божией. «Впасть в прелесть» означает стать жертвой самообольщения, оставаясь в уверенности в том, что находишься в истине. Образы в этом случае кажутся «естественными» и «святыми». Человек может пребывать в иллюзии контакта с «высшим» и, принимая собственные фантазии за раскрытие «божественных тайн», созерцать их, по сути же оставаясь лишь со своими представлениями. Термин «прелесть» вскрывает, следовательно, существо ложной духовности: иллюзорное мнение о себе, нравственно-духовном совершенстве, истинном познании сфер божественного.

В том, что человек в этом состоянии теряет способность сознавать свое заблуждение, заключается особенный вред «прелести»: образ ведь кажется естественным, добрым и святым. Развивающееся от самопрельщения визионерство рассматривается как духовная болезнь, когда мистики различных направлений вершину духовного совершенства как бы рисуют в воображении, чем заграждают настоящую духовную дорогу к Богу.

Православная аскетика отмежевывается от мистицизма, рассматривая его как порождение ложно направленной религиозности. Различение прелести является тончайшей духовной работой, связанной с понятием «трезвения». Многолетний духовный опыт позволял подвижникам различать тончайшие критерии пребывания в прелести, познавать, какой замаскированности могут достигать духовные иллюзии, а также демонические внушения.

В то же время традиция допускает, что «мир горний» может предстать в образах, доступных человеку. Говоря об истинных видениях, святые отцы подчеркивали подвиг очищения души.

Итак, рассмотрение роли ОСФ в духовно-нравственном познании выделило яркую специфику православной аскетической традиции, которую в силу ее проработанности и глубины нельзя не учитывать в изучении трансперсонального опыта. Более того, анализ материала значим не только для трансперсональной психологии, но и для различных разделов психологической науки. С позиций социальной психологии можно увидеть вклад святоотеческой традиции, во-первых, в проблематику адекватности социального отражения (системы социальных представлений), во-вторых, в пограничные междисциплинарные исследования на стыке психологии и культурологии, в-третьих, в духовный опыт человечества, в частности, в психологию религии.

Обобщая опыт борьбы с иллюзиями в познании духовных смыслов в православной традиции, мы считаем возможным применять историко-психологические знания о состоянии «духовной прельщенности» для обозначения «слепоты», связанной с размыванием нравственных ориентиров, осмыслением происходящего в мире. Учет состояния «прелести» значим и для общей психологии, и психологии личности. В общепсихологическом плане феноменологические описания переживаний образов важны для расширения и углубления научных представлений об отражательной и регуляторной функциях психического образа, о механизмах построения человеком интегрального образа реальности, активного и творческого осознания окружающего мира и своего бытия в нем.

Святоотеческий опыт заостряет внимание на необходимость большего внимания к деструктивному воздействию образного сопровождения переживаний духовного содержания в связи с когнитивными, эмоциональными и поведенческими искажениями в отражении духовных смыслов. В исследованиях по психологии личности (на границе с культурологией) накопленные святоотеческой традицией знания помогут в определении рамок использования образной сферы в духовном познании и личностном развитии.

С одной стороны, мы видим, что многообразные виды вторичных образов способны быть для человека помощью на путях глубинного самопознания, инструментом для вхождения в различные субъективно позитивные состояния сознания, например, состояния возвышенные, воодушевляющие, «возогревающие» и оформляющие нравственные и религиозные чувства.

С другой же стороны, у нас есть ясное указание на наличие «подводных камней» в проблеме глубинного самопознания с использованием ОСФ. Суть этого предостережения сводится к тому, что нельзя в образах «застревать», придавать содержанию образов некий излишний смысл, некритично доверять видениям, так как порожденные с их помощью психические состояния начинают быть состояниями «прелестными», с вытекающей отсюда неадекватностью психического отражения, саморегуляции и соответственно искажениями духовно-нравственного развития личности.

Для разрешения указанного противоречия нужны критерии состояний, подпадающих под описание «духовного прельщения», но которые были бы осмыслены, по достоинству оценены и приняты вне рамок святоотеческой традиции. В первом приближении может быть использована, например, аналогия закономерности свертывания психических навыков: опора на внутренний вторичный образ, полезная на начальных этапах личностного роста (психологическая коррекция, пробуждение нравственного чувства), перестает быть таковой на последующих его этапах – поиск «божественных измерений реальности». Необходимо в перспективе ответить на главный вопрос: при каких условиях ОСФ перестает быть полезным инструментом духовно-религиозного развития личности, где образ становится своеобразной ловушкой?

В целом же вся совокупность историко-психологических, междисциплинарных, культурологических данных позволяет говорить о том, что изучение феноменологии образного опыта является необходимым направлением исследования внутреннего мира личности, связанным с изучением глубинных механизмов психического отражения и регулирования. В целом ясна положительная роль ОСФ в познании человеком духовных смыслов бытия: элементы образной сферы – вторичные образы различных классов – можно гипотетически понимать как «окна» в неявные, невидимые аспекты реальности – внешней объективной, идеально представленной в человеке, и внутренней, субъективной, – в их взаимосвязи. Однако смотреть в эти «окна» в целях познания и саморегуляции следует очень осторожно, понимая факт искажения видения и опасностей самого «смотрения». В какие-то из «окон» можно смотреться только в «защитных очках», в некоторые же не заглядывать вовсе. Изменение рационального познания в рамках постмодернизма, нравственный релятивизм, «духовная всеядность» оказываются далеко не безобидны для психологического здоровья человека. Однако следует сознавать, что эти «окна» существуют и могут быть в отдельных случаях, при определенных условиях открыты при достижении личностью духовно-нравственной чистоты [50, 51].