Сразу же после возникновения секты духоборцев от нее под влиянием Семена Уклеина откололись молокане. В 30-х годах XIX века приверженцев этой секты было очень много в Тамбовской и Саратовской епархиях.
Основой ее учения является Библия в собственном истолковании, в соответствии с которым основанная Христом Церковь существовала лишь до периода Вселенских соборов IV века, когда последние неправильно истолковали Библию. Молокане хотели восстановить подлинную Церковь, покоящуюся только на Священном Писании. В учении о Троице Уклеин подчеркивал единосущность Лиц, неравных, однако, в своем Божественном достоинстве, как это значится в обрядниках молокан.
Беспокойный поиск истины вне Церкви породил и хилиастическую секту иеговистов. Они называли свое учение «сионской наукой» и себя самих «десным братством». Основателем секты был офицер-артиллерист И.С. Ильин. Основа учения Ильина – это перетолкование Троицы, в соответствии с которым Отцом назван иудейский бог богов, имеющий наряду с божественными также и человеческие черты. Значительную часть этого учения составляет критика Библии, которая якобы представляет собою «сатанинскую смесь лжи и правды». Православная церковь именуется «вавилонской блудницей» с прибавлением беспримерных ругательств. Ильин принципиально отвергает богослужения, но предписывает совместные молитвы, которые можно произносить и по отдельности в любом месте и в любое время. Культ иеговистов заключался в общественных молитвах по субботам, а также в утренних и вечерних молитвах, была у них также исповедь.
Во второй половине XIX века на русское сектантство все чаще и сильнее оказывают влияние протестантские секты. Прежде всего, среди русских сект такого типа следует назвать исключительно влиятельный штундизм или штундобаптизм, который целенаправленно распространялся во всех слоях населения.
В принятии штундизма для русского человека было много привлекательного. Воспитанный православием в сознании своей греховности, он по вступлении в секту считал себя возрожденным, оправданным, святым, вступал в другое общество, от которого можно было ждать нравственной и материальной поддержки.
Штундисты считали себя «обществом святых»; исповедь у священника и таинство покаяния в церковном смысле отвергались: каялись только перед Богом, необходимой считалась постоянная молитва; церковная иерархия отвергалась как излишняя. И все же имелись пресвитеры – руководители общин, а также учителя, или проповедники, которыми поначалу были те же пресвитеры. В ходе развития образовалась прослойка проповедников, не связанных с отдельной общиной; переходя от общины к общине, они толковали Библию как единственный источник истины, им помогали диаконы.
Протестантские влияния привели к основанию в Петербурге секты пашковцев. Начало этой секте положил английский аристократ лорд Гренвилл Рэдсток, посетивший Петербург весной 1874 года, здесь он нашел среди русской аристократии благодарных слушателей, внимавших его учению. Рэдсток проповедовал Христову любовь, отменяющую все таинства, богослужения, иерархические степени и церковные организации, с большим красноречием и воодушевлением. Рэдсток говорил о том, что надо только отдаться полностью этой любви и строить свою жизнь на Священном Писании.
Под влиянием этой проповеди ранее безразличный к религии богатый аристократ, полковник гвардии в отставке В.А. Пашков (1831-1902) уверовал и стал страстным приверженцем и проповедником учения Рэдстока. Собрания, которые Пашков устраивал в своем доме, были многолюдными, а его проповеди о ненужности Церкви, главенстве Библии и необходимости активной любви к ближнему нашли множество приверженцев.
Очень характерной для русского богоискательства была группа, образовавшаяся вокруг крестьянина Василия Сютаева в Тверской губернии. Сютаев искал истину путем постоянного чтения Нового Завета (на русском языке), который он знал почти наизусть. Догматические вопросы Сютаева не интересовали, для него важнее было устройство практической жизни в согласии со Священным Писанием. Вера лишь там, считал он, где есть любовь, ибо Бог есть любовь; все человеческие взаимоотношения надо строить на любви, которая рождает доверие; также греховно прятать свое имущество от воров, как и воровать. Необходимо такое устройство жизни, при котором воров вовсе не будет. Жизнь должна стать общинной, потому что все, что дано человеку, принадлежит Богу: «Надо жить по Божьему устройству: нельзя делить поле, лес, дома». Тот, кто живет по Божьему устройству, не нуждается ни в таинствах, ни в обрядах, ни в богослужениях, которые, хотя и ничему не вредят, просто излишни. Сютаев не был пропагандистом своего учения и ограничивался лишь беседами с отдельными людьми, которые спрашивали у него совета, и все же вокруг него образовалась небольшая община, часть приверженцев которой отрицала церковное венчание и крещение детей.
В заключение раздела приведем характеристику русского сектантства, данную Н.А. Бердяевым:
«Существует обширная литература о сектантстве, но она посвящена отдельным сектам, да и не покрывает эта литература глубины сектантской религиозной жизни. В большинстве случаев она исследует сектантство с общественной, а не с религиозной точки зрения, подходит извне к душе сектантства. Миссионерские исследования сектантов интересуются исключительно изобличением ересей и утеснением сектантов. Либеральная литература о сектантстве интересуется исключительно защитой сектантства в правовом и политическом отношении. Но ни тот, ни другой подход не может быть назван свободным и проникающим в душу того, что является предметом исследования. Думается также, что наиболее интересны с внутренней, религиозной, духовной точки зрения не кристаллизованные, оформленные, замкнутые секты, а отдельные, свободные искатели Бога и правды Божьей, живущие ничем не стесненной, творческой религиозной жизнью. Много таких людей прошло передо мной, и я вспоминаю их образы с совсем особым чувством их жизненной значительности…
Я встречал целый ряд самородков, представителей народной теософии, и каждый имел свою систему спасения мира. Никто не мирился на меньшем, чем полное и окончательное спасение мира. Черта чисто русская, чуждая европейскому сознанию. Один видел спасение это в том, чтобы совершенно отрицать добро и зло, из пожирающей жажды добра отрицал он существование зла и видел падение в возникновении самого различия между добром и злом. Другой видел спасение в том, чтобы «завернуться в мгновении», выйти из времени, победить прошлое и будущее. Третий видел спасение в одном непротивлении и ничего, кроме непротивления, не хотел видеть и знать. Четвертый имел свое собственное, им впервые открытое учение о Христе и лишь с ним связывал спасение мира. И для всех очень характерно нежелание знать мировую преемственность, связать себя с опытом и мыслию человечества. Этим людям чужда духовная соборность и еще более чужда им всякая культурная традиция мысли и творчества. Это, может быть, делает их более свободными и дерзновенными, но приводит их к открытию давно открытого и к замкнутости в своей собственной правде как единственной. Оторванность индивидуальной религиозной мысли от мировой мысли и от исторических путей культуры ведет к упрощению. Нет обремененности прошлым, не чувствуется в душе наслоения старых культур. Всякая сложность исчезает, все проблемы кажутся простыми. Для этого упрощающего монизма мышления стирается всякая множественность бытия. Таков всегда дух сектантский…
Русское сектантство – неотъемлемая часть духовной жизни русского народа. Совсем особый духовный склад можно открыть в русском сектантстве – русскую жажду праведной жизни, жизни, освобожденной от этого мира, жажду жизни в Боге, но искаженную и болезненную. Сектантское сознание часто бывает поражено рационализмом, но велика мистическая жажда, скрытая в иных наших сектах. Сектант – человек пораженный, раненный неправдой (внешнего) православного быта и церковного строя. Русский сектант не мирится с относительным, он применяет абсолютное к относительному, хочет абсолютной. И в каждой секте есть дробленая часть религиозной истины, есть искаженная правда. Сектант всегда склонен утверждать часть истины как исключительную и полную, один луч света принимает за солнце» [23].
