Зиночка послужила мне моделью для моей возлюбленной Жени в моей книге "Песнь победителя". Вот вам нормальная хорошая девушка, женщина моих грез, о которой я и сейчас вспоминаю с теплыми чувствами. Я даже пытался найти ее теперь, но безуспешно. Ей было бы приятно знать, что ее тогдашний дружок, которому она дарила свою любовь, теперь писатель и помнит свою Зиночку. Помнишь: "Маленькая солдатская жена не будет плакать" - говорила мне она сквозь слезы.

Был у Зиночки еще младший брат Левка 16-ти лет. Жили они в первом переулке рядом с развалинами Храма Христа Спасителя. Но это было очень давно, в 1943-45 годах. Это были суровые военные годы.

Когда-то Алексей Толстой, вспоминая свою марсианскую принцессу по имени Аэлита, давал по радио сигналы: "Анта-адели-ута...Аэлита!.. Анта-адели-ута...Аэлита, отзовись! "

Так вот и я вспоминаю мою Зиночку, большую любовь моей юности, которая была для меня лучше, чем писаная красавица Вивьен Ли, первая звезда Голливуда.

После капитуляции Германии я был советским оккупационным офицером в Берлине. И здесь я должен отдать честь немецким женщинам. Я вспоминаю моих немецких подружек с большой любовью, уважением и благодарностью. Но здесь я должен быть осторожен. Наш нобелевский лауреат Бунин на старости лет написал книжку "Темные аллеи", где он вспоминал грехи своей молодости, за что его потом очень ругали. У меня же задача такая: после плохих героинь в моих романах, для равновесия, я должен описать также хороших, нормальных женщин. Такими-то здоровыми дщерями Евы были мои немецкие подружки. Это были очаровательные барышни. И я хотел бы поставить им памятник с надписью: "Немецким женщинам - с любовью и уважением! - от русского мужчины".

Если Бунин назвал свои грехи молодости "Темными аллеями", я назвал бы мои воспоминания на эту тему "Светлыми аллеями". Ну вот, смотрите сами. Только, ради Бога, не поймите это превратно.

Берлин, сентябрь 1945 года, воскресенье. В 11 часов утра я возвращаюсь на трамвае в наш военный городок Карлсхорст, главный штаб Советской военной администрации в Германии. На площадке трамвая рядом со мной стоит молоденькая немочка, очень миловидная и румянец во всю щеку. В Карлсхорсте я выхожу - и она тоже выходит. Я иду вдоль ограждения, и она идет рядом. Я не удержался и говорю на ходу:

- Фройляйн, я работаю здесь переводчиком... И мне хотелось бы потренироваться в живом немецком языке... Разрешите мне пригласить вас к себе...

- Я договорилась встретиться здесь с подругой, - говорит мне немочка. - Но, если вы хотите, мы можем встретиться с вами через час. Вот здесь! - она показывает пальцем на тротуар.

Она пошла прямо, а я свернул налево в проход между домами. Здесь можно пройти к моему дому, минуя контрольно-пропускной пункт, где стоит часовой и проверяет документы. Все-таки война только недавно закончилась, и мы на военном положении. И официально никто не знает, имеем ли мы право заводить знакомства с немками. Начальство молчит и не говорит ни да ни нет. Ждут приказа из Кремля, а Кремль тоже молчит. Кстати, наш Карлсхорст уже называют Берлинским Кремлем.

Ровно через час я прихожу к назначенному месту. Моя немочка уже ждет меня и даже слегка улыбается, предвкушая опасное знакомство с советским офицером. Мы благополучно прошли в проход между домами, где ходят все, живущие поблизости, и пришли ко мне на квартиру.

Я прохожу в гостиную и думаю, что же делать дальше. А моя гостья сразу же пошла в спальню. Сижу я в гостиной и думаю, когда же она вернется из спальни. А её все нет и нет. В конце концов я решил посмотреть, что она там делает. Захожу я в спальню, а моя очаровательная немочка лежит там в постели совершенно голая! Как описать дальнейшее? В романах здесь обычно ставят многоточие - и каждый может воображать себе то, что ему нравится.

Я же могу сказать только одно. Клянусь честью русского, а тогда советского офицера, что я был очень благодарен этой очаровательной немочке за то, что тогда показалось мне остроумной шалостью, женской игрой, своего рода девичьей проказой между победителями и побежденными. Это была безоговорочная капитуляция не только Германии, но и немецкой женщины. И я как победитель должен сказать: честь и слава немецкой женщине!!! Разве это не благородно?

Мы договорились встретиться в следующее воскресенье на том же месте в тот же час. Вышел я через тот же проход между домами, где я ходил всегда. Но когда пять минут спустя я возвращался через этот проход с моей немецкой подружкой, я вдруг натыкаюсь на солдата с автоматом, который говорит мне:

- Вы, товарищ офицер, можете идти. А немку я отведу в комендатуру.

Я ходил по этому месту много раз и знаю, что поста и часового здесь нет. Значит, этот солдат сам себя поставил и неизвестно зачем. Немку я с ним никогда не отпущу. Но если я пойду с ним в комендатуру, то могут быть неприятности. Никто не знает, можно ли водить к себе немок. Кремль по этому поводу молчит. И в Берлинском Кремле не знают, что делать. Смотря на какого дежурного коменданта нарвешься. Что делать?

Я протягиваю солдату мое красное удостоверение личности и командным тоном говорю:

- Жди меня здесь. Я вернусь через пять минут и принесу тебе бутылку водки.

Против бутылки водки советский солдат устоять не может - и я благополучно добрался до дома. Там я завернул в газету бутылку водки, отнес ее солдату и забрал свое удостоверение личности. Чтобы понять это маленькое приключение, нужно знать следующее. Во время войны нехватка кадров для армии была столь велика, что к концу войны советское правительство открыло все тюрьмы и всех уголовников загнали в армию. Поэтому после войны в оккупационных войсках было много уголовников. Хорошо, что я вспомнил про всесильную бутылку водки.

Но жизнь идет своим чередом. Пригласил я к себе вторую немочку. Безо всяких задних мыслей, просто хотел поболтать по-немецки. Но не тут-то было. Вместо разговоров немочка - опять молодая, красивая, приятная, только вошли в квартиру, сразу раздевается и ложится в постель. Видно, так у них заведено, думаю я.

Третья немочка, совсем молоденькая девчушка, этакая проказница, не стала раздеваться. Она просто легла на кушетку в гостиной - и задрала юбку. А там ничего нет, она даже трусики не надела, чтобы упростить дело. Разве это не трогательно? Честь и слава немецким женщинам! А если вы со мной не согласны, значит, вы ненормальный человек.

Должен сказать, что все эти мои подружки вскоре очень хорошо выходили замуж. Просто у немцев такой порядок: если немка идет в ваш дом, она сразу же прыгает в постель. А потом все остальное: выпивон, закусон и всякие разговорчики. По-моему, это лучше, чем всякие путаные истории Достоевского, у которого все герои психически ненормальные. Пробовал я читать Достоевского, но не могу, не получается - тошно.

Я прожил в Германии 10 лет: 2 года в советской зоне и 8 лет в Западной Германии, где я был на положении беженца, или, как говорили, ди-пи, что означает "перемещенные лица". Я был уже не оккупационный офицер, не победитель среди побежденных, а... никто, человек, потерявший лицо, своего рода победитель, избравший судьбу побежденных. Но немецкие женщины оставались верны своим правилам. Они дарили свою любовь так же просто и красиво, как раньше. Честь и слава немецким фройляйн! Вот, смотрите сами.

1948 год, Штутгарт, американская зона оккупации. Тогда среди беженцев, как я, была абсолютная безработица, и от нечего делать я писал мою книжку "Берлинский Кремль", теперь это "Песнь победителя". А по вечерам я отправлялся погулять.

Так, прогуливаюсь я однажды около главного вокзала, который служил местом встреч для моих русских знакомых. Рядом большой парк. У выхода из парка я вижу молоденькую девчушку лет 17-ти, на плечах у нее куртка американского солдата, и она грызет плитку шоколада.

- Кто тебе дал шоколадку? - спрашиваю я. - Американский солдат?

Девчушка улыбается и утвердительно кивает головой. Похоже, что она из немецких беженцев, которых миллионами повыгоняли из Польши и других стран Европы. И ясно, как она заработала эту шоколадку.