Так закончилась моя карьера в качестве штатного агента ЦРУ. Точка.
* * * * *
Весной 1957 года я получил приглашение на Гаагский конгресс солидаристов Национально-Трудового Союза НТС, очередная пропагандная акция ЦРУ Перелет в Европу и все расходы оплачивает НТС, то бишь ЦРУ. Видно, мои старые знакомые в Вашингтоне вспомнили про меня. Так почему не проветриться? А из Гааги я слетаю в Мюнхен, проведаю моих бывших соратников по ЦОПЭ.
В самолете ко мне подсел Кока Болдырев, представитель НТС в Вашингтоне. Это с его дочкой Лекой лесбиянит теперь моя капризная невеста Наташа Мейер. Все старые знакомые, почти родственники. Кока болтает о том о сем, а потом говорит:
- Вот был я недавно в Италии, по делам НТС. А потом мы заехали в Помпею. Это город, который был уничтожен при извержении Везувия, якобы за какие-то грехи. Теперь там музей и есть там специальная комната, куда пускают только по специальному разрешению. Там собраны очень интересные статуэтки, которые изображают все те грехи, из-за которых погибла эта Помпея. Вы там не были?
- Нет.
- Очень интересно. Там педерастия всех сортов. И маленькие мальчики. И маленькие девочки, - Кока довольно хихикает. - И спереди, и сзади. И с животными тоже. Очень богатая коллекция. Очень рекомендую посмотреть.
- Вот, вот, - думаю я. - Потому у тебя и дочка лесбиянка. Гаагский конгресс проходил в дешевеньком отеле, где неподалеку был квартал красных фонарей, район легальной проституции. Прохожу я как-то мимо, а оттуда выскакивают Кока Болдырев и Володя Самарин, бывший редактор НТС-овского журнала "Грани". Поддергивают они штаны и хихикают:
- Мы у этих проституток спрашиваем: "А как тут у вас насчет мальчиков?" - говорит Кока.
- Мальчиков, говорят, нельзя, - усмехается Самарин. - Но мы вам сделаем минет не хуже мальчиков.
Они думают, что это тот Климов, которого они знали раньше. Но теперь это другой Климов. Теперь во мне заговорила казачья кровь - и теперь я следователь по особо важным делам при атамане Всевеликого Войска Донского.
- Боже, - думаю я, - значит, и Самарин тоже такой.
В помещения Конгресса НТС встречаю я Игоря Кронзаса, моего бывшего вице-президента ЦОПЭ и специалиста по гибели НТСовских парашютистов. Того самого, который вместе с полковником Поздняковым настойчиво приглашал меня половить рыбку на советской границе, ночью, костер разведем, и ящик водки будет. Так упрашивали и уговаривали, что это было очень странно и неестественно. А когда рыбка не клюнула, вскоре немецкая полиция арестовала в Мюнхене агентов из советском зоны, которые должны были меня похитить. Вместе с Кронзасом и Поздняковым.
Кронзас радостно трясет мне руку, как будто он встретил богатого американского дядюшку. На лице, как прилепленная, вечная улыбочка. Фальшивая улыбочка.
В зале заседаний Конгресса, чтобы подчеркнуть революционную работу НТС, на боковой стене висят портреты НТСовских парашютистов, которые засыпались в СССР. В траурных рамках. А под ними прогуливается с улыбочкой человек, который их засыпал - Игорь Кронзас.
Над столом президиума Конгресса висит портрет главного героя НТС д-ра Трушновича. Тоже в траурной рамке. А под этим портретом главный доклад делает глава НТС Романов, всем известный педераст, о чем прекрасно знает и ЦРУ, и КГБ. Но ведь перед смертью д-р Трушнович воевал не так с советской властью, как с педерастом Романовым. Однако убрали не Романова, а д-ра Трушновича. Странно все это. Какие-то лисьи игры между ЦРУ и КГБ.
А я смотрю на все это и чувствую себя в положении человека, который знает слишком много. Здесь лучше держать глаза и уши открытыми, а рот закрытым.
Позже в "Новом русском слове" Ю. Косин пишет о работе контрразведчика так: "Его главное, иногда единственное оружие - звериный нюх на все подозрительное и цепкий взгляд, направленный на ничтожные детали и несоответствия"/НРС - 4.12. 85/. Вот я и оказался в положении такого контрразведчика. Слишком много кругом всяких странностей.
После окончания Гаагского конгресса я сел в самолет и полетел в Мюнхен. Теперь уже за свой собственный счет. Хочу еще разок на месте проверить работу моего бывшего ЦОПЭ.
В математике есть такая теория вероятностей, которая применяется для математического анализа. Это учение о законах, которым подчиняются так называемые случайные явления. Основной принцип: чем больше известных данных, тем больше вероятность правильно решить неизвестные явления. В том числе и преступления. Вот затем я и полетел в Мюнхен.
Когда-то в далеком детстве, когда мне было лет пять, мы, мальчишки, занимались своего рода спортом - ловили тарантулов. Это большие мохнатые и ядовитые пауки, которые живут в земле в глубоких вертикальных норках. Мы брали крепкую суровую нитку, на конец ее закатывали черную смолку в форме пули. Затем запускали смолку в норку и подергивали нитку. Смолка постукивает тарантула по спине, дразнит его, и он со злости кусает ее своими ядовитыми зубами, которые вязнут в смоле. Теперь осторожно тащи его наверх.
Все мы босиком и в коротких трусиках. А тарантулы ядовитые и иногда они срываются со смолки. Расставишь ноги пошире и тащишь ядовитую тварь наверх. Потом палочкой засовываешь тарантула в стеклянную банку с крышкой. Когда наловим их штук 10-20, относим банку в аптеку. Там из тарантулов делают противоядие, а мы чувствуем себя героями.
Теперь же я подобным образом проверяю моих бывших сотрудников. Метод охоты тот же самый: нужно подразнить их и вытащить из норки. Метод легкой провокации.
Первый вечер я провел с Мишей Дзюбой, который теперь сидит на моем месте президента ЦОПЭ. Миша единственный человек, которого взял на работу я сам. Всю остальную шайку собрал Мильруд. Казалось бы, Миша должен быть обязан мне, но... ведет он себя странно. Какой-то подавленный и отмалчивается, словно у него крупные неприятности. И в глаза не смотрит.
Рядом крутится его жена Сюзанна, которая в мое время сидела три или четыре месяца в сумасшедшем доме. Но вышла она оттуда полусумасшедшая. Теперь она подает нам чай, но в ее глазах явная ненависть - и к мужу, и ко мне.
Чтобы дать направление разговору, я в качестве анекдота рассказываю историю со Славиком Печатанным, секретарем Алеши, как он перепился и с пьяных глаз перепутал меня с Алешей. Как он упал передо мной на колени и просил пососать.
- Это означает, что Алеша и Славик - два замаскированных педераста, говорю я. - А в нашем деле это категорически запрещается. Ты что-нибудь знаешь об этом?
Миша только хочет открыть рот, как его перебивает полусумасшедшая Сюзанна:
-Нет, Миша ничего не знает!
Так я ничего от него и не добился. Но чувствуется, что там что-то не в порядке.
На следующий день, это было воскресенье, я устроил марафонскую пьянку с вице-президентом ЦОПЭ и алкоголиком Игорем Кронзасом. Пили мы с 2 часов дня до 2 часов ночи. Подобно тому, как когда-то я выпивал в Нью-Йорке с его напарником по гибели НТСовских парашютистов Богданом Русаковым-Сагатовым, одноглазым диверсантом, на котором в Мюнхене еще висело дело об убийстве.
Чтобы направить разговор, скрытый допрос, в определенное русло, я опять начал с анекдота про Славика Печатки-на, как он перепутал меня с Алешей. Потом я закидываю удочку:
- Похоже, что Алеша и Славик - это два педераста, - говорю я умышленно не совсем уверенным тоном. - Но, в общем, Славик парень безобидный...
- Эти пассивные идиоты всегда засыпаются - и других засыпают, - тоном специалиста говорит Кронзас. Он клюнул на удочку и повторяет то же, что когда-то говорил его напарник Богдан. Насчет Алеши Кронзас не говорит ни да, ни нет, только хихикает.
О главном, о парашютистах, я, конечно, помалкиваю. Чтобы подлить масла в огонь, я завожу разговор о лесбиянках и со смаком рассказываю историю моей капризной невесты Наташи Мейер, которая уверяла, что она дворянка, а оказалось, что она лесбиянка.
-Хм, это интересно, - ухмыляется Кронзас. - А ты знаешь, почему Сюзанна попала в сумасшедший дом? Ее Пия испортила... По лесбийской линии...
