- Григорий Петрович, а вы не боялись?

- Чего?

- Что я покончу самоубийством...

- Там ничего такого нет.

- О-о, вы не знаете... Я проверила вашу аптечку... Там можно наглотаться всяких гадостей...

- Ну, Дашка, ты и даешь людям жару - как настоящая жар-птица. Но с меня твоего жару хватит. В общем, завтра ищи себе другую квартиру.

Следующие два дня я с Дашкой не разговариваю - как будто ее вообще не существует. На третий день вечером она приходит ко мне и стонет:

- Ох, Григорий Петрович, я больше не могу... Я пришла в колледж и стукнулась лбом о колонну... Вот, смотрите, шишку набила, - она берет мою руку и кладет себе на лоб. - Потом, как дура, села в чужой класс и ничего не соображаю. Я больше не могу... Григорий Петрович, простите меня! Я больше не буду, даю слово, честное комсомольское! - жар-птица обнимает меня за шею и трется об меня своими грудями. Уже не как дочка, а как женщина.

Естественно, что я опять растаял. Ладно, говорю, хорошо, что ты извиняешься. Повинную голову не рубят. Но в дальнейшем учитывай, что ты шальная, психопатка. Постарайся контролировать свои истерики.

- Но митрополит Филарет водил меня к психиатру - и психиатр ничего не нашел.

- Значит, митрополит тоже заметил, что ты ненормальная. Но не совсем сумасшедшая, а полусумасшедшая. Я в делах специалист - у меня жена сошла с ума, в форме климактерического помешательства.

- Вот это интересно. Расскажите!

Я коротко рассказываю, что моя жена Киса 20 лет была очень хорошим человеком, а потом вдруг лезет на меня с кухонным ножом. Человек на границе безумия, своего рода пограничник.

- Я бы вашу Кису убила! - заключает моя жар-птица.

- Все это не так просто, - говорю я. - Тогда надо перестрелять половину женщин.

- Про вас говорят, что вы профессор грязных дел, - улыбается Даша.

После этого мы живем с ней сравнительно мирно. Однажды у меня карандаш упал и закатился под стол. Чтобы достать карандаш, мне пришлось стать на четвереньки. И моментально Дашка вскочила на меня верхом, как это когда-то делала её мать с отцом. Те же самые игры. Но она не только сидит у меня на спине, она еще ерзает у меня на спине и трется о меня своими, как говорят, гениталиями.

- Дашка, слезь, я сейчас встану - и ты упадешь!

Но жар-птица продолжает свои детские забавы. А я при этом думаю: "Боже, до чего ж сильна наследственность. Она в точности копирует то, что делала её покойная мать! Инстинкт!". А наездница только смеется.

Мои книжки про дегенерацию, половые извращения и психические болезни лежат на полке в её комнате. Но Даша их читать не стала, просто полистала и небрежно говорит:

- Я все это и без вас знаю...

Иногда я сажусь в машину и еду с моей новой дочуркой в наш соседний зоопарк или в ботанический сад неподалеку, или на озеро, где плавают дикие утки с утятами. Нью-Йорк забавный город: однажды вижу я в гавани Нью-Йорка два колоссальных авианосца, а между ними плещутся дикие утки. А в нашем районном зоопарке есть прекрасный крытый птичник, где разгуливают царственные павлины с роскошными хвостами.

Во время этих прогулок Даша ведет себя как примерная девочка. Иногда она даже берет меня под руку. Но психиатры говорят, что когда дочь уж слишком ласкается к своему отцу, то это комплекс Электры. И действительно - это было у моей лесбийской невесты Наташи Мейер, которая любила ходить под ручку со своим отцом, и говорила мне, что люди принимают их за мужа с женой. А тут и Дашка чудит: как только вблизи появляются какие-то знакомые, она демонстративно вешается мне на шею, словно она моя любовница. Все это детские игры, но комплекс Электры связан с лесбиянством. И мне становится жалко Дашку. А она только смеется.

В нашем соседском ботаническом саду во Флашинге масса райских яблок, которые американцы почему-то не едят. Я поехал с Дашкой и нарвал целый мешок этих маленьких райских яблок, похожих на вишни, привез их домой и сварил из них прекрасное варенье. Дашка с величайшим удовольствием съела несколько банок моего варенья. И мне приятно, что покормил сиротку. Потом мы нашли в том же ботаническом саду несколько деревьев айвы, которую американцы тоже не едят. И опять я наварил прекрасного айвового варенья и кормил им мою сиротку. Почти семейная идиллия...

Из наших разговоров выясняется такая родословная Даши: ее дед был подполковник КГБ по фамилии Зубков, вроде русский, её бабка была татарка, а её мать была русская, у которой второй муж был еврей, который сейчас живет в Бруклине и у которого сейчас вторая жена - еврейка.

- Почему же ты после смерти матери не жила с отчимом? - спрашиваю я.

- Он ко мне приставал. И я от него сбежала.

Однако синодальные старушки, которые прекрасно знают Дашу, говорят, что её мать называла себя еврейкой. Какая-то еврейская путаница. По теории вероятности, вероятно, что ее мать была полуеврейка, а Даша четвертьеврейка. Все это еврейская третья волна, осевшая на Брайтон-бич.

Поскольку внешне Даша очень хорошенькая, у нее, конечно, есть кавалеры, тоже студенты. И она откровенно советуется со мной:

- Мой первый бойфренд глупенький, он даже не знает, как в постель ложиться. А насчет второго бойфренда я подумаю. Раньше, как через две недели, я ни с кем в постель не иду. Постепенно выясняется, что сиротка не такая уж бедная, мать перед смертью устроила дочке хорошую страховку, и митрополит нажал на своих прихожан и собрал для Даши солидное наследство. Вот она и живет на проценты с этого капитала.

Помимо кавалеров у Даши есть еще хорошая подружка Вера Ефремова. У неё отец полуеврей, мать еврейка, а Вера, значит, на 3/4 еврейка. Тоже из третьей волны. Вера тоже кончила русскую гимназию и колледж.

- Кто там учится в этой русской гимназии? - спрашиваю я.

- Все евреи и один негритенок.

- А ты?

- Я была единственная русская.

Родители Веры не работают, а учат английский язык и живут на велфэр, то есть специальную пенсию для всяких социальных паразитов. Вера тоже не работает, а чему-то учится и спит с американским парнем, который торгует сыром, как сообщила мне Даша.

Выглядит Вера довольно хорошо: этакая смазливая девица, немножко крупнее и немножко старше Даши. Ходит она в американских дангеризах, заправленных в русские сапоги.

- Она производит хорошее впечатление, - говорю я. - Не такая психованная, как ты.

- О-о, вы её не знаете. Она дома ногой выбила окно и Выбросила телефон в окно. Это чтобы её мать не говорила Долго по телефону. Так что не все то золото, что блестит. И спит она с каким-то дураком.

Вера остается ночевать вместе с Дашей. У меня в гостиной две кушетки. На одной спит Даша, и я предлагаю постелить для Веры на второй кушетке.

- Нет, нет, не нужно, - возражает Даша. - Мы будем спать вместе, - и две голые красотки уже валяются в постели и хихикают. А я пошел на кухню читать мою газету. Пусть себе Девчонки забавляются.

Подошел день рождения Даши, ей исполнилось 19 лет. Сидит она одна в своей комнате, и стало ей скучно. Приходит она ко мне на кухню, достает из буфета бутылку водки и говорит:

- Григорий Петрович, давайте выпьем!

Как хозяйка дома, она достала рюмки и разливает водку. Сидим мы и выпиваем. Тут я вспомнил, что у меня в спальне, среди запонок и пряжек, лежит красивый русский православный крестик - золотой с голубой эмалью. Когда-то я случайно увидел его в американском ломбарде и купил просто так, как красивую игрушку.

- Даша, вот тебе подарок, - говорю я. - Тут и хорошая надпись по-русски: "Господи, спаси и сохрани". Может быть, это тебе поможет в жизни.

Даше этот крестик так понравился, что она пустилась в пляс. Завела кассету с музыкой Володи Высоцкого и танцует у меня по кухне. Потом разбила одну чашку, затем вторую чашку - и распевает песни "Эх, Володенька!". Я подметаю шваброй осколки разбитых чашек, а плясунья улеглась на полу и продолжает танцевать, лежа на спине. Я так растрогался, что говорю:

- Даша, у меня там валяются еще два обручальных кольца. Мне они не нужны. Хочешь, я их тебе тоже подарю?