Переехав, я попросила отца никому не давать мой новый номер телефона и передать эту просьбу его сожительнице. У меня имелись для этого основания: мало того, что во время похорон подруг на меня смотрели, как на прокаженную, несколько человек еще посчитали своим долгом мне позвонить и наговорить гадостей. Те, кто мне когда-то завидовал или просто не любил по какой-то причине, дали волю словам. Я никогда не думала, что люди такие злые… Никого из старых знакомых больше не хотелось ни видеть, ни слышать. Я начинала жизнь с чистого листа.
Обустроившись на новом месте, стала внимательно изучать рекламные объявления с предложением работы, но пока ничего не находила. Отец сказал, что будет выдавать мне по пятьсот долларов в месяц, пока не устроюсь. Вроде как отступные. Или он все-таки меня любит? Не мог же он разом вычеркнуть меня из жизни?! Я не отказывалась от денег. Пусть платит: его шлюхе меньше достанется. Я ее заочно ненавидела.
Каждый вечер я сидела в одиночестве, вспоминала прошлое, с ужасом думала о будущем. Я не представляла, что меня ждет дальше, и не понимала, с чего начать запланированное расследование. Но в один прекрасный день сказала себе: с самого начала. Или с кульминационного пункта. В любом случае, под лежачий камень вода не течет. Надо съездить на место, осмотреться там, возможно, найти окрестных бомжей, побеседовать с ними. Мало ли что они говорили милиции… Да и не все, наверное, имели желание общаться с нашими органами правопорядка. А со мной, может, и поговорят? В общем, попытка — не пытка. Хотя жизнь моя в последнее время ею стала…
Я села в «Оку» и порулила в центр города, к тому месту, где еще совсем недавно стоял «Сфинкс».
Специально припарковалась на соседней улице, чтобы не привлекать ничьего внимания, и пешком направилась в сторону набережной. Хотя уже стемнело и обычный рабочий день закончился, по мере приближения к месту звуки строительных работ становились все громче.
Наконец я вышла на набережную. Ограждение было восстановлено, а место взрыва обнесено забором, нагнана всевозможная строительная техника. Площадка освещалась мощными юпитерами, кругом сновали рабочие. В общем, можно было ожидать, что в обозримом будущем здесь возведут новый клуб.
Я остановилась на некотором удалении и уставилась на «муравейник»: суета на строительной площадке напоминала мне именно его.
Внезапно за моей спиной послышался стук палки о холодный, обледенелый асфальт. Я резко обернулась. Ко мне подходил дедок, которого мне довелось видеть на этом месте, когда мы приезжали сюда с Сашей.
Дедок остановился рядом со мной. Он меня, конечно, не вспомнил. Мы молча стояли рядом, наблюдая за активной работой.
— Нет в них ничего святого, — наконец тихо произнес дедок, тряся головой. — Кощунство это! На таком месте стройку начинать… Говорил я с рабочими — опять, говорят, клуб будет. Веселиться тут собираются… На чужих костях.
И дедок горестно покачал головой.
Я поинтересовалась, когда началось строительство.
— А почти сразу, — ответил дедок. — Дня через два… Нехристи! Еще про памятник говорили… Какой памятник… Все на костях. Весь Питер. И раньше на них строили, и теперь вот…
И он снова покачал головой. Потом посмотрел на меня и спросил, кто из моих знакомых там погиб.
— А почему вы решили, что там был кто-то из моих знакомых?
— Так стояла бы ты тут? — удивился дедок. — Зеваки только в первый день были.
— Подруги, — тихо сказала я.
— Ну вот видишь…
Я сказала, что слышала об аресте виновных. Дедок только усмехнулся.
— Эх, девка, девка… Не всему верь, что слышишь…
— Так арестовали кого-то или нет? — ухватилась я за дедка.
— Кого-то, конечно, арестовали, — произнес он, растягивая слова, затем снова очень внимательно на меня посмотрел. Я не отводила взгляда. И дедок не отводил, потом опять в очередной раз покачал головой и добавил: — А ты лучше здесь не появляйся. И не лезь в это дело. Не лезь! — повторил он, развернулся, сделал два шага в ту сторону, откуда пришел, оглянулся и сказал: — Уезжай. Плохое место.
И пошел своей дорогой, стуча палкой по асфальту. А я осталась стоять в недоумении.
Он что-то знает? Что-то видел? Или кого-то? Может, мне следовало с ним поговорить поподробнее? Зачем я сюда приехала? Я же хотела что-то узнать! Вот он — шанс! А я его упускаю. Что же я стою-то, как истукан?
Я развернулась и бросилась вслед за дедком, уже заворачивавшим в какую-то арку, выходящую на набережную. Но догнать не успела: я увидела Викторию Александровну, мать Алены, показавшуюся из-за угла.
Я резко остановилась. Тетя Вика тоже замерла, конечно, сразу же меня узнав. Я не могла решить, бежать ли мне от нее или попробовать поговорить… Конечно, она меня проклинает. И ей больно видеть меня, живую и здоровую, в то время как ее дочь лежит в земле. Вернее, то, что осталось от дочери…
Тетя Вика сама сделала первый шаг. Перешла улицу и вплотную подошла ко мне, застывшей на набережной.
Выглядела она откровенно плохо: синяки под глазами, морщины, которых раньше не было, казалось, со времени нашей последней встречи она постарела лет на десять. Ни следа косметики, черный платок…
— Здравствуй, Ксения, — тихо сказала она.
— Здравствуйте, тетя Вика.
Я встретилась с ней взглядом и выдержала его, хотя, признаться откровенно, мне это было тяжело. В ее глазах, как мне показалось, горел какой-то нехороший огонь… Безумия? — пронеслась мысль.
— Я тебе звонила, — внезапно сказала тетя Вика, — и просила дать твой новый номер телефона.
— Чтобы высказать какую-нибудь гадость? — Я не смогла сдержаться.
Тетя Вика вскинула на меня удивленные глаза. Огонь потух.
— Почему? — вырвалось у нее. — А… Тебе звонили и оскорбляли? — внезапно дошло до нее.
Я лишь горестно усмехнулась.
— Негодяи, — сказала она.
Теперь настал мой черед удивляться.
— Нет, Ксения, я хотела перед тобой извиниться…
— За что?!
— За похороны… За то, как мой муж, то есть бывший муж… и остальные… Значит, до сих пор не оставили тебя в покое?
Я покачала головой.
— Вы поменялись? — поинтересовалась тетя Вика.
Я сообщила, что отец купил мне квартиру и я теперь живу в другом месте.
— А твои родители? Ведь к телефону подходила не твоя мама. Мы же с Анной Петровной…
Она говорила что-то еще, а я тем временем поняла, что ведь тетя Вика ничего не знает про маму. Никто не знает. Всем моим знакомым было наплевать на то, что происходило со мной. Я никому ничего не сказала, не оправдывалась, а никто и не интересовался.
— Ксения, что с тобой?! — словно издалека донесся голос тети Вики, явно заметившей мое выражение лица. — Ксения? — робко спросила тетя Вика. — Что-то?.. Ксения, я же вижу, что у тебя что-то случилось! Не только тут… — Она кивнула назад, в сторону строительной площадки, на которой продолжала бурлить деятельность.
— Мамы больше нет, — тихо произнесла я, утирая рукавичкой катившиеся по щекам слезы. — Она… наглоталась таблеток. Как раз в ту ночь… Ну, когда Алена… И все… А отец…
И тут из меня полился поток — слов, не слез. Слезы больше не текли. Наверное, мне нужно было кому-то высказаться. Может быть, даже накричать. За то, что меня никто не пожалел. За то, что меня все бросили. За то, что всем было плевать на мои чувства. Я говорила и об отце, и о тех, кого еще недавно считала своими приятелями, о наших преподавателях и так называемых друзьях семьи. О том, что мне пришлось пережить за последние дни…
Тетя Вика очень внимательно меня слушала, ни разу не перебив. Потом обняла и прижала к себе.
— Бедная девочка, — тихо произнесла она. — Бедная девочка. Прости меня. Прости, если можешь… Прости, что я…
Теперь мы ревели уже вместе.
— Поедем ко мне, — предложила тетя Вика. — Поедем, Ксюша. Наверное, вдвоем будет легче.
Я сказала, что моя машина стоит на соседней улице. Тетя Вика засомневалась, смогу ли я в таком состоянии сесть за руль. Сяду, сказала я, за рулем я всегда мобилизуюсь.