Очередной обидою

Непоправимо раненный,

Мучительно завидую

Монете отчеканенной.

Я отчеканен начерно!

Есть от чего расстроиться!

На мне не обозначено,

Какого я достоинства.

И я в большом унынии

Прикидываю тщательно:

Кружок я алюминия,

Медяшка? Или платина?

Эпоха — это складчина.

В ней каждый как монетина.

За что же мной заплачено?

Добро ли приобретено?

В грядущем из песчаника

Извергнутый раскопкою,

Я стану для жестяника

Какой-нибудь заклёпкою?

Или музейной ценностью

Я окажусь за давностью?

Так лучше кончить тленностью,

Забвенностью, бесславностью!

В затонах одиночества

Такие есть плавучести!..

Наверное, захочется

Совсем другой мне участи.

Выпрашивал я, кажется,

Себе судьбу отдельную —

Звенел с тревожной тяжестью

Струной виолончельною.

Мечта сулила лучшее.

Плохая, знать, провидица!

Блистательного случая

Как будто не предвидится.

При всем моем неверии

Я знаю, что я собранный

Не где-то на конвейере,

А выделки особенной!

Туман клубится

Над этажами.

Идут убийцы,

Блестя ножами.

Всё, может, даже —

Обман по сути.

Дома — миражи.

Миражи — люди.

И мы могильной

Летим пустыней

В автомобильной

Своей кабине.

Упорно старым

Гремим железом.

А тротуары —

Головорезам.

Бандит, старуху

Ножом истыкав,

Ушёл. Всё глухо.

Не слышно криков.

Звезды сиянье

На мёртвых рельсах.

Что марсиане

С твоим Уэльсом?!.

Россия под зубовный скрежет

Еще проходит обработку —

Опять кому-то глотку режут,

Кому-то затыкают глотку.

История не бьет баклуши,

В ней продолжают громоздиться

Перелицованные души.

И передушенные лица.

С перевала вновь на перевал

Без конца тащусь в каком-то трансе.

Я бы ноги ей переломал,

Этой самой Музе Дальних Странствий!

Мне б такую музу, чтоб была

Мудрой и спокойной домоседкой,

Чтоб сидела тихо у стола,

А в окно к ней клён стучался веткой.

Чтоб с порогом дома крепла связь,

Чтобы стен родных поила сила…

Мне б ту музу встретить, что, смеясь,

В гости к Карлу Ларсону ходила.

Рисовал он двор свой и забор,

Рисовал жену, детей, собаку,

Рисовал светло, наперекор

Всякому возвышенному мраку.

У меня есть тоже дом и сад

С вишнею, шиповником, сиренью.

Пусть они сейчас прошелестят,

Словно ветер, по стихотворенью.

Клён стоит почти что у дверей.

Я о нём хотел бы в строчке этой

Так сказать, чтоб шум его ветвей

Был услышан целою планетой.

Вон жена сидит наискосок,

Чистит подстаканники из меди.

Вон девятилетний мой сынок

Проезжает на велосипеде.

Я бы, написав десяток строк,

Времени остановил теченье,

Если б я по-ларсоновски мог

Сделать солнечное освещенье.

По узкому спуску, скрипя, дребезжа,

Сосед выезжает из гаража.

И вот он сейчас пропадёт за углом,

Как будто он канет в небесный пролом,

Как будто он рухнет куда-то в закат,

И листья сухие за ним полетят.

Казалось бы — рядом годами живём,

А разве я что-нибудь знаю о нём?

О чём он мечтает, вздыхает о чём

За тёмной стеною, увитой плющом?

Зачем он умчался за тот поворот,

Куда он столбы световые несёт?

Куда он поплыл между звёзд и ветвей

В кабине своей, в одиночке своей?

И я для него, верно, тоже не в счёт,

Хотя он при встрече рукой мне махнёт,

А если столкнут обстоятельства нас,

Он скажет незначащих несколько фраз.

И хоть мы живём во вселенной одной,

Но каждый рождён под своею звездой,

И между тобою и мною, сосед,

Мильон световых простирается лет,

Такая же даль между мной и тобой,

Как между моей и твоею звездой!..

Осталось ждать совсем немножко.

Загрохотавший самолёт

Сейчас на взлётную дорожку

Тяжеловато поползёт.

Мелькнет внизу реки аорта,

И ты по небу поплывёшь,

А голубь над аэропортом

Так архаически хорош!

А облака то мчатся ниже,

То вырастают по бокам,

И Бог, наверное, на лыжах

Идет по этим облакам.