Нынче я больше уже не надеюсь на чудо,

Бога прошу, чтоб меня не сломила беда.

Всё, что я мог, я сказал ПО ДОРОГЕ ОТТУДА,

Только теперь я уже по дороге туда.

Книги названье — для домыслов острая пища.

Только названье моё говорило о том,

Как продолжается жизнь по дороге с кладбища,

Смыслы другие пристали к названью потом.

Вот на последнем мосту на границе России

Осатанелый вагон прогремел колесом.

Я с той поры только ОТСВЕТЫ вижу НОЧНЫЕ,

Только кружусь по вселенной в ПОЛЁТЕ КОСОМ.

Кажется мне, что ещё и сегодня я слышу,

Как громыхал по мосту окаянный вагон,

Пусть я в грозу забежал под защитную крышу,

Только НА КРЫШЕ моей восседает ДРАКОН.

В детстве у дома сугроб подымался саженный,

Нынче в окно мне глядит небоскрёбов гора.

Всё-то кружусь и кружусь я по ЗАЛУ ВСЕЛЕННОЙ,

А надо мною СОЗВЕЗДЬЕ висит ТОПОРА.

Все мы живём, приближаясь к прощальному мигу,

Все мы боимся уйти, не оставив следа.

Что же, — пора написать мне последнюю книгу —

Книгу о том, что сбылось ПО ДОРОГЕ ТУДА.

Всё растёт и растёт он, кладбищенский мой околоток,

И о мёртвых весёлая птица на ветке поёт.

Отгуляешь своё, задерёшь к облакам подбородок

И с торжественным пеньем отправишься в звёздный поход.

Ну, а лет через сорок какой-нибудь Петька иль Димка

Фотографию старую тронет ленивой рукой.

Я взгляну на него с пожелтевшего ломкого снимка,

А он даже не спросит у матери, кто я такой.

Мой потомок живой, понапрасну столкнулись с тобой мы,

Пусть твой день без помехи привычной пойдёт колеёй,

Ты с твоими друзьями — совсем из другой вы обоймы,

Все твои на земле, а мои уже все под землей.

Я своё отгулял, я отбыл на земле мои сроки,

Отчего же мне терпкою завистью сердце щемит,

Что ты можешь прочесть даже эти печальные строки,

А моё поколенье забыло земной алфавит.

Для чего же всю жизнь это небо мы любим и славим,

Для чего эта синяя даль меня с детства звала,

Если здесь, на земле, все богатства свои мы оставим —

Наши песни, и мысли, мечты, и слова, и дела?

Я забился за кулисы,

Я закрылся на крючок,

Раздражительный и лысый

Неудачник-старичок.

Самому непостижимо,

Как я старый стал и злой,

Как себе на щёки грима

Наложил я жирный слой.

Только в этот раз паршиво

Я усвоил роль свою,

И с отчаяния пиво

В одиночестве я пью.

Вот герольд уже на сцене

Встал с трубой, укрытый тьмой,

А по сцене бродят тени.

Очень скоро выход мой.

Как раздвинется завеса,

Трубы небо затрясут,

И тогда начнется пьеса

Под названьем «Страшный суд».

С ворохами рыжей рвани

Только что простились мы.

На космическом экране —

Чёрно-белый фильм зимы.

Я закашлялся от стужи,

Я прикрыл перчаткой рот,

Я, шагнувши неуклюже,

Угодил в снеговорот,

И, барахтаясь бессильно

В навалившемся снегу,

Я предчувствую, что фильма

Досмотреть я не смогу.

Всё снега, да снега, да метели,

Нелюдимый скалистый простор.

В горностаевых мантиях ели,

Как монархи, спускаются с гор.

И оленей пугливое стадо

От дороги уходит в снега.

Вот какое оно — Колорадо,

И такая ж, наверно, тайга.

Я становлюсь под старость разговорчив,

Особенно по вечерам зимой.

Презрительное выраженье скорчив,

Сидит напротив собеседник мой.

Пойми, пора мне разобраться толком

Кто я такой? Ответь мне напрямик,

Зачем я заблудившимся осколком

Летел с материка на материк?

Да, знаю я, что тёмные есть силы,

Но светлые ведь тоже силы есть:

Нам тёмные вытягивают жилы,

А светлые несут благую весть.

Но ты ответь мне, в чем свобода воли,

Моя заслуга и моя вина,

В тех радостях, в тех бедствиях, в той доле,

Которая мне на земле дана?

Но он в ответ не говорит ни слова.

Ему скучна вся эта болтовня.

Насмешливо из зеркала большого

Мой собеседник смотрит на меня.

Про эту скрипучую

Берёзу в саду

Слова наилучшие

Я не найду.

Тут не до лексики!

Благоговей!

Всё золото Мексики

Виснет с ветвей.

И в Пенсильвании

Лист колдовской

Кружит, позванивая

Русской тоской.