Она задержалась у края стола,

Она на тарелку сардинку брала.

Она наклонилась в полуоборот.

Её вероломный запомнил я рот.

Однажды в компании, нежно-пьяна,

В такси умилённо болтала она.

А раз её видел я в зимнем пальто…

Пусть всё это так, но всё это не то,

Я знаю, какие-то это куски

Моей ненасытной последней тоски.

Я мог рассказать бы намного верней

Об Анне Карениной, а не о ней.

Я знаю, что несколько раз для неё

На сцене лицо загоралось моё,

Я знаю, меня не забудет она

Сидящим с бокалом вина у окна,

Но всё это тоже какой-то кусок, —

Рука на весу, поседелый висок,

И временем всё, как водой, залито,

И знает она, что всё это не то,

Что нам не составить во веки веков

Картины единой из разных кусков.

Они горят оранжево, багрово.

Их ветер только что с ветвей сорвал.

Меня ты, осень, обступаешь снова,

Как пушкинского рыцаря скупого

Блистающий монетами подвал.

Мне это тоже не досталось даром!

Пусть не ценою слёз или невзгод,

За эту осень с раскалённо-ярым,

Кидающимся под ноги пожаром,

Сполна уплачен жизни целый год.

Но незачем жалеть о том, что тратим,

О том, что каждый миг мы отдаём

Садам, дроздам, друзьям, стихам, объятьям.

Что временем за красоту мы платим,

Пока нам вечность не построит дом.

Ты послушай рёбер гуд, рёбер гуд —

Это сердце — Робин Гуд, Робин Гуд!

И стучит оно, стучит оно в лад

С романтическим размером баллад.

Нахлобучивши шапчонку с пером,

С луком, стрелами, ножом, топором —

За кустами ты залёг, говорят,

И шерифа разгромил ты отряд.

И с ватагаю весёлых стрелков

Ты от виселицы спас бедняков!

Лук подняв и тетиву натянув,

Скольким стрелам окровавил ты клюв?

Ты смотри не повстречайся ни с кем

По дороге в Ноттингем, Ноттингем,

А не то, тебя петлёй одарив,

Посмеётся над тобою шериф!

А вокруг тебя — и дуб и орех,

Солнце ломится сквозь сотни прорех,

Веселится твой разбойничий стан,

А на вертеле коптится кабан.

И друзья твои уселись на пнях,

И отплясывает беглый монах,

И подружка твоя розы свежей,

Каких хочешь проведёт сторожей!

Век за веком под шервудской листвой

Буйный табор собирается твой.

Век за веком по лесам напролом

Ты проходишь со своим топором!

Век за веком за тобою шериф

Скачет, доброго коня уморив,

Век за веком о тебе, Робин Гуд,

Благородные баллады поют!..

Еле красноват,

Гаснет небосвод.

Из окна глядят

Человек и кот.

А уже темно

Посреди двора,

Штору на окно

Опустить пора.

У кота другой

Ко всему подход,

Видишь, шерсть дугой

Выгибает кот.

Где-то белка куст

Чуть пошевельнёт,

Кот почуял хруст,

Притаился кот,

Вжалась голова,

Кот ступил шажок

Да едва-едва

Удержал прыжок.

Человеку прыть

Эта ни к чему,

Штору опустить

Хочется ему.

Как же так стряслось,

Что живут вдвоём,

А пекутся врозь

Каждый о своём?

Я принял большую дозу

Жизни. Я старым стал.

Неплохо бы выбрать позу.

Забраться на пьедестал.

И сделаться тёмным камнем.

Мне это бы помогло

Утешиться! А пока мне

Тоскливо и тяжело.

Претенциозно-фальшивы

Все позы мои подряд.

Вот я стою плешивый,

Задумчивый, как Сократ.

Наверное, языкато

Сострит какой-нибудь жлоб:

— Плешь-то, как у Сократа,

Да не Сократов лоб!

А вот ещё, смуглолицый

Смеющийся старикан,

Подмигиваю девице,

В руке у меня стакан.

Однако игру веду я

Заведомо не свою:

Девицы не околдую,

Стакана я не допью.

Стало уже привычным,

Что поза всегда не та.

Но есть ещё жест циничный

Горохового шута —

О всём говорить с придиркой,

Подленьким шепотком,

С гримасою, с подковыркой,

С ужимкою, со смешком…