Счётчики на стоянках,

Счётчики на стоянках,

А лётчики

Женятся на китаянках,

На китаянках!

И никакого отношения

Одно к другому не имеет.

Но я уже принял решение,

И эти строчки окаменеют!

Ходили предки в оперетку

И власть поругивали всласть,

А я подбросил вверх монетку,

И она позабыла упасть!

Стала, может быть, луною

И всплывает надо мною.

Не понять и не постичь,

Отчего порой прицепится

Несусветнейшая дичь,

Сумасшедшая нелепица!

И над вечным вопросом

Сокрушается бедный умишко:

Может быть, у алжирского дея под носом

Действительно шишка?

Было ясно мне как дважды два,

Что стихи заправлю я горючим,

Что в моих стихах в порядке лучшем

Я расставлю лучшие слова.

Но пришли дела мои в упадок.

Слышу — изо всех кричат углов,

Что в стихах важнее беспорядок,

Разнобой каких попало слов.

Что ж мне с ними ввязываться в драку?

Заявленья отсылать в печать?

Объяснять, что старую собаку

Поздно новым штукам обучать.

Блошиный рынок!

Поверх лотков

Гора корзинок,

Пластинок, крынок,

Мотков, платков,

Подносов, фляжек,

Замков, пижам,

Ремней без пряжек,

Зеркал без рам.

Пять-шесть тарелок,

Бутыль-пузырь,

Часы без стрелок,

Весы без гирь.

Футляр огромный

Для сургучей

И тьма никчемных

Дрянных вещей.

Бери! Дешёвка!

Цена-то грош,

Подсунут ловко —

И ты берёшь!

В базарном гаме

На мой лоток

Я со стихами

Кладу листок.

На этом рынке

Немало их,

Что без запинки

Кропают стих,

Из букв-кусочков

Слепив едва

Без мысли строчки,

Без чувств слова,

Мечту без боли,

Без пыла страсть —

Так этим, что ли,

В сердца запасть?

И стих-искринка

Мелькнул — погас…

Блошиным рынком

Ты стал, Парнас.

Томов огромных

Итог каков?

Гора никчёмных

Дрянных стихов.

Тут и вода в реке, мой друг,

С какой-то химией:

Такая страшная, что рук

Я в ней не вымою.

А вон рыбёшка вверх брюшком

Плывёт под мостиком.

Она не движет плавником,

Не движет хвостиком.

Да и меня, мой друг, тишком

Поят отравою.

Мне кажется, что вверх брюшком

Я тоже плаваю.

Мой друг, я стал совсем не тот,

Мне трудно дышится,

Как будто бы во мне течёт

Не кровь, а жижица.

Когда-то я не отдыхал

С моею лирою,

Я был крикун, я был нахал,

Я был задирою.

Теперь забился я в нору

Из-за усталости…

К литературному перу

Тянусь по малости.

Мне стала жизнь не по плечу, —

Дружу с лежанкою,

У телевизора торчу

С пивною банкою!

Как будто бы ушла из жил

Вся сила дюжая —

И я безропотно сложил

Своё оружие.

Тут птицы пролетают стаями

Над старомодными трамваями,

И гул стоит неумолкаемый,

Вечерний, городской.

И снова осенью я нынешней

По площади слоняюсь рыночной.

Доносит ветер лязг починочный

Из автомастерской.

Порой над сваркой автогенною

Звездою полыхнёт мгновенною,

Звездой полуторасаженною,

Как великан алмаз.

И девичьего взора карего

Навстречу ударяет зарево.

Как все пружины сердца старого

Задребезжали враз!

Всё завораживает в городе.

А вот у вас другие скорости —

Спешите и о чем-то спорите

Внутри своих машин.

Вы движетесь своей орбитою,

И каждый со своей обидою.

Я даже птицам не завидую,

Брожу себе один.

Домов отвесные громадины

И между ними неба впадины,

И фонари, как виноградины,

Висят над головой.

Там улица спустилась к пристани,

Там ветром деревца освистаны,

И за листом роняют лист они

На камни мостовой.

Где бегали индейцы-лучники —

Мостов защёлкнулись наручники,

Там баржу разгружают крючники,

Ворочая тюки.

А я слонялся как сомнамбула,

Мне вся вселенная мала была,

Пока не написались набело

Осенние стихи.