— Так, по привычке. Она не голодная, — улыбнулся южанин. Огонек судорожно сглотнул. Почувствовал боль — его пальцы сжала горячая сухая ладонь.

— Все еще считаешь меня выродком?

— Я не… — перевел дыхание, — Я не сказал бы так.

— Почему?

— Я могу понять тебя… иногда.

Перед глазами мальчишки начали покачиваться маленькие огоньки, и тело стало покалывать. Слишком близко стоял Кайе Тайау, Дитя Огня. Слишком был взволнован.

— Отпусти, — шепнул подросток одними губами.

— Как скажешь, — разжал пальцы, отстранился.

Огоньку почудилась тяжкая обида в голосе, и он поспешно проговорил:

— Всегда ли ты управляешь Пламенем? Ты сам говорил, что нет…

— Я все помню, — со вздохом направился к лестнице.

— Зачем я тебе? — спросил Огонек вдогон. — Вообще — зачем?

— Я не знаю. Ты — это ты. Значит, нужен. — Не повернувшись, упрямо опустив голову.

— Почему? Я же… ничто.

— «Ничто» не загораживает дорогу Сильнейшим, когда они намерены ударить. И не говорит в лицо гадости невообразимые.

— Только поэтому?

— Нет. Просто ты — это ты.

— И те, кому ты пытался предложить дружбу, сгорали, как мотыльки?

— Думаешь, это только огонь? А если остановится сердце того, кому ты смотришь в лицо?

— Странно, что ты рожден человеком, — прошептал Огонек, шагнул вперед и тронул пальцами татуировку — так он коснулся бы красивой ручной змеи… ядовитой. — Ты… тебе одиноко.

— Жалеешь? — словно слизняка выплюнул.

— Нет. Вас нельзя жалеть.

А тот повернулся наконец, крепко перехватил запястье Огонька, вгляделся в глаза. Покосился на небо. Летучие мыши носились, неслышно пища. А оборотень, наверное, слышит, подумалось Огоньку.

— Я хотел бы кое-что сделать… попробовать, — впервые голос Кайе Тайау звучал неуверенно — Для тебя. Доверишься мне?

Огонек уже открыл рот, спросить «А что именно?» — но закрыл. Подумал немного и сказал:

— Да.

— Ты полукровка, и я не знаю, правильно ли это будет с тобой… у северян иначе… — Кайе сжал его руку почти до боли. — В тебе есть Сила. Но нераскрытая. Ты бы мог… Что, если я попробую…

— Что?

— Провести тебя через Пламя…

В первый миг Огонек обрадовался. Во второй — испугался так, что хоть с башни прыгай.

— А ты вел кого-нибудь хоть раз? — голос стал высоким и сиплым.

— Нет.

«Думаешь, кто-то еще возьмется?» — послышалось Огоньку.

Огоньку представилась белая молния, слетающая со смуглой руки. Его начала бить дрожь, и подросток отошел к самому краю, чтобы себя не выдать. Как там говорил Кайе? Умирает тот, кому ты смотришь в глаза? Но… Стать пусть не равным ему, но все же… А он не приемлет слабости.

— На что это похоже? — тем же непослушным голосом спросил Огонек.

— Боишься?

— Да, — Огонек не видел смысла в притворстве.

— Я не хочу причинить тебе вред. Напротив…

— Ты не умеешь быть осторожным, — сказал Огонек. — Даже если сам хочешь…

Тот неожиданно резко обхватил его за плечо, притянул к себе. Заговорил бессвязно — о Силе, огне и крови. Порыв, пламя, ветер — увлеченность новой идеей. Новой игрой…

Огонек в очередной раз поразился — как может тело человека быть столь горячим? А через пару мгновений попросту позабыл, что не один — и кто с ним. Вырастал на глазах, становясь ростом с Башню… и звезды в ладонь сыпались.

«У меня будет все… я больше никогда не окажусь маленьким и беззащитным… я смогу все, что захочу, и никто не назовет меня рыжей букашкой, презрительно — полукровкой! Пусть только посмеет!» — и сам устыдился подобных мыслей.

— Ты… — Кайе хотел спросить что-то. Огонек опомнился — словно грохнулся с небес на землю. Чуть ли не с неприязнью глянул на того, кто рядом. Так и не понял оборотень, что Огонек не слышал его, не слушал.

Сейчас осознал полностью, на что дал согласие. Но отступить назад не хотел. И, кроме того… нечто вроде гордости вновь поднималось в душе: полукровки со способностями редки, а уж вести их Сильнейшие вряд ли часто берутся!

Спустились. Огонек вскарабкался на грис… после долгой прогулки и подъема на Башню именно «вскарабкался», другое слово тут не подходило.

Кайе молчал, к счастью для Огонька. Тот словно натянутая тетива себя чувствовал — не удержался бы, в ответ на смех или иное что ответил бы колкостью. Ехали медленно. Повсюду вспыхивали разноцветные светляки и горели маленькие золотые фонарики.

Огонек озирался невольно — нечасто видел ночную Асталу. Вдыхал не только аромат ночных цветов — еще и почти видимое, разлитое в воздухе пламя. Вернее, так казалось ему — горькое пламя, и некуда было деться из этого воздуха.

…Благодарность и неприязнь — одновременно. Слишком много дано одному. Слишком много… он убивает и дарит. Щедрый дар лесному найденышу, дар, который ничего не стоит самому оборотню-айо. А умрет полукровка — невелика потеря.

Огонек зло стиснул зубы.

Иная кровь… Возможность пройти над Бездной… А страшно ведь, если не врать самому себе. Как будто спрыгнуть с той самой Башни…

Подъехали к каменной арке, потом к стойлам грис. Подбежал человек, увести скакунов. Кайе спрыгнул на землю, ища взгляда Огонька — но тот отворачивался.

Сполз с седла и пошел следом за южанином. Думал — вот сейчас встретит, к примеру, Киаль, она позовет брата за чем-то, и тот вернется под утро, и позабудет о намерении бросить в огонь новую нить… или как там вернее сказать. Хорошо или плохо оно будет? Кто бы заранее знал.

Никакая Киаль не появилась, и слуги, кажется, попрятались по углам.

— Чучело, ты весь в земле и сухой траве, — не больно-то приветливо глянул, увидев полукровку при свете. А ведь сам был таким недавно, но успел отряхнуться. Кошка… о шерстке своей заботится, незаметно — а успевает, мысленно усмехнулся Огонек. Хотя вообще ему было не до веселья. И южанин тоже как-то взъерошился, посмотрел угрюмо, шагнул к дверному проему.

Исчез.

Огонек посмотрел ему вслед и с трудом заставил себя шевелиться. Хотя в этот миг предпочел бы обернуться птичкой и улететь… дурак, обругал сам себя. Не знаешь, что тебе надо. Вспомнил, как завидовал эльо… тому, из башни, как порой в самых смелых мечтах представлял, что наделен частицей подобной Силы — и одергивал себя сразу. А тут — протянули его мечту на золотом подносе, так дрожит, боится взять. И верно, сильные и слабые; первые возьмут, не задумываясь, еще и отберут чужое, а вторые… Тьфу.

Вода пахла лимонником. Огонек водил по ней пальцами — и впрямь мокрая. Поймав себя на этом открытии в четвертый раз, мысленно дал себе же по шее, вылез, оделся и направился к старшему.

Кайе сидел на низкой скамейке перед столиком. А на столике кувшинчик стоял, золотой, с чеканными цаплями. И небольшой флакончик, из обсидиана — масляная лампа хорошо его освещала. Сам — в темно-синем, широком; и очень мрачным вид его показался, вкупе с цветом одежды. Айо тоже успел привести себя в порядок — благо, воды тут было достаточно. И времени… сколько там Огонек провел в размышлениях?

Мокрые черные волосы падали на лоб. На смуглой руке алела царапина — видимо, поранился в лесу. Неудивительно — для оборотня если куст растет на дороге и лень обходить, тот немедленно должен подвинуться. А впрочем, перед ним и так кусты разбегаются.

Кайе поднял глаза, сказал глухо:

— Пей.

Огонек облизнул вмиг ставшие сухими губы…

В кувшинчике оказалось нечто пряное, но легкое, похожее на солнечный ветер. Выпил с удовольствием… и голова закружилась, показалось, что стены подмигивают и улыбаются. Потом сел у ног Кайе и поднял голову. Тот наблюдал молча. Лицо айо испугало мальчишку: сосредоточенно-сумрачное… недоброе.

— Такой вид, будто прощаешься! — вырвалось у Огонька. И дрожь предательская во всем теле — что выпил миг назад?

— А если и так? — хмурым грудным голосом отозвался, — А ты… трясешься от страха. Что, передумал, попробовав пару глотков? Страшно кровь отдавать зверю?! И правильно, как ему доверять! — взорвался неожиданно, сметя со столика звонкий кувшин.