Слуга вздохнул и стал выметать пыль из комнаты, потом принес охапку папоротников — на первое время найденышу вместо постели. Очухается — сам чего-нибудь смастерит. Если сумеет.

Заходя в башню, съеживался — постоянно казалось, что на плечи сыплются то ли мелкие камешки, то ли холодные капли. И так, и так бывало. Дани жил на самом верху, к его обиталищу мальчик почти никогда не поднимался — духу не хватало. Довольно, увидел как-то — сидит в грубо сколоченном кресле, глаза мертвые, словно их пылью припорошило. И так-то взгляд пугающий — то бегающий, цепкий, то застывший бессмысленно. А тут еще вокруг головы что-то вилось, похожее одновременно на паутину и летучую мышь. Неживое и ненастоящее.

Мальчик сбежал оттуда, так быстро, что ногу подвернул на выщербленной ступеньке. Потом один из людей эльо-дани вправлял вывих, молча, не ругая. На вопрос «а что это было» так же молча скривился, пожал плечами. Сказал все же потом:

— Пытается взять чужое.

— Чужое?

Но человек уже закончил возиться с его ногой и ушел, чуть вразвалку, бесшумно.

Стали жить дальше.

Имен слуг мальчик не знал, да и как следует отличал только одного из троих — остальных постоянно путал, настолько стерты были их лица. А тот, первый, не то молодой, не то старый, порой разговаривал сам с собой, но мальчику казалось — к нему обращаются. Порой тот и на вопрос не отказывался ответить.

В башне жило много безногих ящериц — то ли их дани прикармливал, то ли сами сбегались. Мальчик любил играть с ними — понятливые, шустрые, они были единственными товарищами. А вот змеи избегали каменной громадины: за все время пребывания тут мальчик лишь единожды видел змею, и та утекла, словно ошпаренная.

А дани упорно охотился за ними, и злился, и велел слугам ловить, коли увидят.

Безногие ящерки — красивые, пестрые, снились мальчишке ночами. Они складывались в причудливые узоры, и мальчик смеялся, хлопал в ладоши: еще!

Ночью было куда интересней, чем днем. Пока не приходили кошмары. А они тоже любили приходить в гости — давящие, горячие, непонятные совершенно. Разные и очень похожие. Мальчик почти ничего не помнил из них наутро. А вот узоры из ящерок — запоминал. Жалел, что не может найти таких камушков, чтобы выложить на полу или украсить кувшин.

Может, тогда его похвалили бы за усердие?

Гроза повисла над лесом и башней, еще молчаливая, но уже давящая.

Мальчик проголодался. Эльо-дани часто не помнил о нем, и слуги подолгу не вспоминали, порой по нескольку дней. Тогда он спускался к озеру и выдергивал водоросли, выкапывал съедобные корешки водных растений.

Сегодня мальчик решился на опасный поступок — он впервые осмелился отойти от башни и углубиться в лес. Ему запрещали, и он никогда бы не нарушил запрета — но очень хотелось есть, а вокруг развалин он уже обшарил все, что можно. Можно было нарвать водорослей, но в это время года они становились горькими. Проще всего казалось попросить — но эльо занят был чем-то пугающим, по крайней мере, из-под тяжелого полога выползали едкие струйки дыма — а слуги находились рядом с хозяином.

Мальчик спустился по искрошенным временем ступеням и направился к лесу. Возле самой башни заросли вырубали, чуть дальше вздымался густой кустарник, а еще дальше стеной стояла черная чаща.

Мальчик всмотрелся в живую черноту, и, пожалуй, впервые у него промелькнула мысль — а что там, за деревьями? Другие деревья, поляны, это понятно, так говорит и эльо — а дальше? Неужто их только четверо среди страшного леса, а лес бесконечен и полон зверей, рычания и шипения?

Озираясь, мальчишка дошел до стволов на краю поляны и нырнул под сень широких листьев, смыкавшихся высоко над головой. Оперся о шершавое дерево. Дрожа, стоял, вслушивался в голоса леса, ленивые и негромкие днем. Над ухом затрещала сорока — мальчик вскрикнул и кинулся обратно.

Но сейчас, у самых ступеней, ему слышался зов, только понять не мог, откуда исходит он — сверху или из-за стен башни?

В небе, среди оранжево-фиолетовых туч, темнеющих на глазах, покачивалось что-то прозрачное, легкое.

Мальчик засмотрелся на невиданное существо — или игру света? Позвал:

— Эй! — и протянул руки, как птице, предлагая мелкие сухие семена.

А потом башня издала хрип, словно умирающий йука, и дернулась.

— Ай алья лэ! — прошептал мальчик, испуганно падая на колени и хватаясь за шершавые камни. — Духи, защитите меня!

Башня дернулась раз и другой, изнутри ее сотрясла судорога, а прозрачное и легкое существо, похожее на огромное перо, устремилось к башне, словно рыба намеревалась заглотить наживку.

Его эльо-дани позвал, подумал мальчик, не решаясь встать на ноги. Так на животе и дополз до ведущей наверх ступеньки, и тут перышко внутрь влетело. Из-за стены донесся не крик — вой, и мальчик тоже закричал, зажимая уши и лбом утыкаясь в камень.

Астала

Время Широкой воды подошло — птицы вили гнезда, вблизи рек стоял особенный птичий гомон: захлебывающийся, радостный. После дождей еще не успокоившаяся вода мчалась, не разбирая дороги, крутила в водоворотиках всякий сор.

Мало что изменилось, разве что Къятта стал брать подопечного своего в более дальние рейды. Приучал младшего исподволь, стараясь не ослаблять поводок — и отпуская одного, следил.

Потом подоспела пора Нового цветения — стебли потягивались, выпускали бутоны — кто робко, нерешительно, кто словно выстреливал лепестками, так быстро раскрывалась чашечка цветка. Воздух, уже не настолько влажный, но и не сухой, наполнен был ароматами свежести. Вездесущая мошкара притихла и не досаждала — можно было обходиться и без отвара травы хола, отправляясь надолго в лес.

Къятта отправил младшего брата к границам земель Асталы, к реке Иска — под присмотром Тары Икуи. Сам намеревался наведаться в те же края, но выше по течению — ходили слухи, что на другой стороне реки не раз видели каких-то людей. С неохотой отпускал младшего, и Нъенну отрядил с ним, наказав — не отходить ни на шаг.

Но держать всегда подле себя брата — неразумно. Пусть учится. Тарра вовсе не худшая компания для избалованного вспыльчивого мальчишки.

Тарра отправил Кайе с несколькими людьми осмотреть берег по правую руку, сам намеревался проехать в другую сторону. Правда, найти что либо не надеялся. Большая вода уничтожила все следы, которые были, а на месте разлива ныне буйно зеленела молодая поросль.

Нъенна, державшийся чуть позади мальчишки, словно пришитый, помалкивал — он не простил случая пару сезонов назад, когда едва не отправился в Бездну по милости этого звереныша. А подросток забыл обо всем, и о поручении не думал — любовался вспархивающими птицами, порой беззлобно швыряя в них мелкие камешки — нравилось слышать шум крыльев, гомон, с которым испуганная стайка взмывала в воздух. Стрекоз ловил, подолгу рассматривал, держа за широкие слюдяные крылышки.

Никто не ожидал увидеть на одном берегу, ничейном — северный лагерь, и еще меньше ожидали увидеть северян на своей земле. Беглый взгляд на большие корзины и на лотки для промывания золота все поведали. Золото… вынюхали и здесь.

Насторожились, но, видя мальчишку во главе крохотного отряда, осмелели заметно. Ясно было — ссоры не избежать, но мало ли цапались? Орлан и кессаль тоже вечно делят лес.

— Это наша земля! — зазвенел темной медью голос мальчишки, куда более резкий, чем обычно.

Северянин поднял сумрачные глаза:

— Считаешь своей реку? Хорошо ли ты помнишь договор, мальчик? Вернись в Асталу, прочти!

— Этот берег наш! — звон в голосе сменился чисто кошачьим шипением. — Я помню все, не маленького видишь перед собой. Убирайтесь… немедленно!

— Успокойся, — северянин, хоть стоял на земле, глядел свысока. — Мы уйдем. Но если тебе так неприятно видеть нас, не смотри на тот берег.