Кайе в седле смеялся, околи совсем распахнута, на груди дрожит солнечный зайчик.

— Как давно я тебя не видел!

— Ты стал красивым, аши, — вполголоса произнесла Шиталь. — И… другим.

Другим. Та же беспечность, порывистость — и вместе с ней плавность. Но теперь перед ней не ребенок, а хищник. Еще очень молодой… знающий вкус крови. И взгляд его… мальчишески восторженный, да — но взрослый. Как прикосновение. Очень уверенное.

— Почему ты не бываешь в нашем доме?

— Къятта не больно-то желает видеть меня.

…Если бы я раньше поняла, почему. А теперь поздно. Теперь ты слушаешь иные голоса. И тебе это нравится.

— Приходи! — развернулся на грис. — Я тороплюсь, прости. Приходи! Или я сам найду тебя! Айя! — с возгласом он умчался. Женщина задумчиво смотрела вслед.

…Как мог хоть на миг забыть, какая она — Шиталь? Ей нет равных ни в чем. Ее лепили не из красной глины, как обычных людей, а отливали из бронзы и золота. Звонкая. Протяжная. Совсем молодая. Стройная, как башня Асталы.

Таличе была ребенком… он и влечения к ней почти не испытывал. Сердце — тянулось, как птаха к рассыпанным крошкам, телу было почти все равно. А к Шиталь… не понять, сердце ли, тело, голова — ничего не понять, один горячий туман.

Лес близ реки Иска

Два с половиной года спустя после пожара

Мальчик-подросток сидел на уступе полуразрушенной башни. Из трех ступеней состояла она, каждая верхняя уже предыдущей. Серые искрошенные ветром камни походили на части скелета давно умершего огромного животного. Отдельные рыжие прядки мальчика свисали на плечи, остальные волосы были неаккуратно перетянуты травяным ремешком на затылке. На мальчишке были только штаны, голые руки покрыты мелкими царапинами, словно он время от времени пробирался через колючий кустарник. Он и впрямь помогал очищать от кустарника-чиуни прилегающие к башне тропинки — правда, толку от мальчишки было немного, слишком крепко чиуни держался корнями за землю, слишком прочны были его ветви.

Перед мальчиком лежал комок красной глины — тот пытался вылепить из него высокий кувшин, но ничего не получалось, и мальчик вновь сминал глину в бесформенный ком. Солнце висело уже над самым горизонтом, оранжевое.

— Эй, ты голоден? — окликнули мальчика с другого конца уступа. Голос не отличался приветливостью, но мальчик обрадовался, вскочил. Подошедший поближе человек в сильно поношенной одежде северян поморщился, увидев так и не ставшую кувшином глину. Протянул руку:

— На.

На ладони лежал большой плод тамаль, еще кисловатый в это время года. Мальчик жадно вгрызся в него.

— А где эльо-дани? — спросил, не переставая жевать.

— Опять уединился со своими ящерицами, — человек снова сморщился, и с опаской оглянулся на верхнюю часть башни. — Все змею поймать хочет…

— Змеи — это опасно, — передернул плечами мальчик, преданно смотря на человека снизу вверх. — Так говорит эльо-дани…

— Змеиный яд, разлитый в воздухе, будет хорошо убивать, он говорит, — буркнул человек. Почесал затылок. — Кого убивать-то?

Могло показаться, что он разговаривает с мальчишкой, но на самом деле так же человек обращался бы и к камню.

— Мне доделать кувшин? — робко спросил мальчишка.

— С твоими руками ты не доделаешь его к концу года.

— Эльо-дани разбил предпоследний… он велел мне лепить новый.

Человек отмахнулся от мальчика, как от назойливого насекомого, и зашагал к полуразрушенной лестнице, ведшей наверх. Ходить по ней было небезопасно — прочная кладка, но камни от времени стали неровными. Оступишься — и лети вниз.

Мальчик проводил ушедшего взглядом и вновь принялся за работу.

Он не понимал свои руки. Неумеха… и почему только дани кормит его? Но ведь порой получается, словно тело само знает, что делать. Полог травяной сплел, связав сложным узлом волокна. А эльо-дани хмурился отчего-то. Но полог оставил.

…А пальцы проворные бегали, сплетая нити, связывая узлы, когда, задумавшись, следил за полетом птиц; но стоило перевести взгляд и мысли на работу свою, и неуклюжими становились руки, словно из глины. Понять не мог, как завязать и самый простой узел. А так хотелось понять, и слезы на глаза наворачивались. Никчемный. Ачи, найденыш.

Без памяти.

— Смотри-ка, люди! Попали в пожар, наверное. — В голосе любопытство — так разглядывают бабочку в паутине или осу, нечаянно попавшую в кувшин с медом.

Высокий сутуловатый человек наклонился над женщиной и двумя детьми. Рыжие волосы старшего мальчика полыхали, словно зарево. Женщина обнимала детей, словно и находясь без сознания пыталась его защитить. Ребенок поднял голову, глядя на человека. Был он слегка не в себе — взор почти осознанный, но мутный.

— Северянка… а этот на полукровку похож. И на нее. Сын… или младший брат? Нет, сын, похоже… — он разглядывал лежащих с любопытством. — А этот чистой крови…

— Они погибнут, эльо, если оставить их, — прервал долгое разглядывание неуверенный голос.

— С чего бы? Не ранены.

— Звери же, эльо.

— А полукровка не совсем лишен Силы, — не слушал слугу человек. — Интересно. Такая редкость, правда же? Какой позор для женщины — связаться с южанами.

— Вряд ли она сама… — вздохнул слуга. — Принудить легко.

— Это меня не касается. Оттащите ее куда-нибудь, чтоб не валялась на тропе, не мешала ходить. Ребенка подбери, пожалуй. Интересно понаблюдать за полукровкой, который не совсем пуст. Может ли он сам взойти на Мост и пройти по нему?

— А второй? Он эсса…

— С этой мелочью больше хлопот. Не нужен мне.

— Мама! — вскрикнул рыжий мальчишка, когда наклонились отнять его от женщины. Но человек повел руками, погружая того в сон.

— А она… — начал было слуга.

Человек уже шагал прочь, бормоча что-то себе под нос и размахивая руками. Слуга нерешительно посмотрел на бесчувственную женщину и малыша, со вздохом перекинул полукровку через плечо и зашагал за хозяином.

Второй подхватил лежащих и направился прочь от тропы.

— Она вернется за ним, эльо, будет искать, — проговорил в спину уходящему. Тот резко остановился, по-детски раздосадованное выражение появилось на лице.

— Не будет.

Руки человека задергались непроизвольно, лежащие у его ног тени поблекли и потянулись к его ссутулившейся фигуре. Тени испытывали страх, отрываясь от земли и привычных предметов-хозяев. Оказавшись в воздухе без опоры, они выцветали до полной прозрачности, все их бесплотное существо кричало от ужаса, сталкиваясь с такими же бесплотными уже-не-тенями, свитыми в полотно чужой волей. А потом стихло все, снова спокойным стал воздух. Человек, мелко дрожа, стер крупные капли пота со лба.

Наполовину развалилась кладка башни, и сама она, в три ступени, неширокая и невысокая, торчала, словно стертый полуразрушенный зуб. Буйные заросли папоротников и колючего кустарника чиуни льнули к ней, в щели между камнями пробивалась густая трава. Запах стоячей воды — неподалеку находился полускрытый камышами маленький пруд. Нелепым казалось присутствие людей в этом вроде бы давно заброшенном месте.

Мальчика опустили на пыльный каменный пол. Сутуловатый человек смерил его скептическим взглядом — тощего, перемазанного сажей. Ребенок дышал неровно, протягивая руку, словно пытался ухватиться за кого-то или за что-то.

Человек снова поморщился. Упер указательный палец в лоб ребенка. Тот заметался было, но быстро стих.

— Что ты делаешь, эльо? — испуганно и тихо спросил слуга.

— Не мешай! — капризно выпятив нижнюю губу, откликнулся тот. И лишь некоторое время спустя, убрав руку, пробормотал:

— Скучно… Если взойдет на Мост, интересней будет. Помогать будет.

— Что ты с ним сделал, эльо?

— Освободил голову от мусора, — хихикнул хозяин. — Теперь ничто не мешает! — и он гордо оглядел себя через плечо, явно довольный полученным результатом. Потом сник и шаркающими шагами направился вглубь коридора.