Ехали долго. Огонек пытался считать, сколько раз взойдет и опустится солнце, но позабыл про подсчеты, а потом начал сбиваться. Дней десять, не меньше — не торопились посланцы севера. Значит, уверены, что ничего не потеряют из-за промедления, соображал Огонек. Думал.

Что сделает оборотень, если вдруг увидит? И попросту — на каком положении Огонек находится в свите? Может, его засунут в походный шатер и велят не высовываться. И уж тем паче вряд ли Соправитель потащит его в лагерь южан. Но Лачи, при всей его снисходительности, ничего не делает просто так — по крайней мере, просто так не потащит с собой полукровку, пусть и довольно слабого целителя. А если… дух захватило. А если он рассчитывал, что Огонек сумеет помочь Этле? Вряд ли она станет принимать всерьез подростка и сторониться его, опасаясь. А ведь недавно им удалось поговорить. Может быть, просто не хотел племянницу оставлять в одиночестве? Огонек почувствовал гордость.

Хотел было тут же пристроиться к Этле, но удержал себя едва ли не за уши. Навязываться — самое худшее. Поэтому ехал смирно, как раз за Кираи и еще одним северянином, много старше. Услышал обрывок разговора:

«Он не знает… Несомненно… удачно» — дальше не слышал, поскольку Кираи окликнули из авангарда кавалькады.

«Интересно, о ком была речь?» — подумал Огонек, но спрашивать не стал.

Приехали ночью. Лачи с людьми разбили лагерь на краю долины, подальше от разработчиков; шатры помогали ставить люди из рабочего поселения — они ждали северян еще с полудня.

— А почему мы не встаем со своими? — спросил Огонек у Шику, и молодой северянин пояснил:

— Так издавна повелось. Не стоит делать простых рабочих свидетелями… и втягивать в неприятности, если они будут, тоже не стоит.

На Огонька внимания не обращали — отвели ему место в одном из полотняных шатров.

А южане, наверное, здесь, подумалось Огоньку. Он напрягал слух, ловя ночные звуки, пытался вычленить из голосов птиц и цикад хоть что-то, отдаленно напоминающее речь. Но южан слышно не было, и это пугало — будто на другой стороне долины затаился большой бесшумный зверь.

— Не отходи никуда от палаток, — приказал ему Лачи. — На всякий случай.

— На какой случай, эльо? — насторожено спросил Огонек.

— С нашими воинами ты в безопасности. — Лачи не удостоил его даже взглядом. Волнуется, понял подросток. И всегдашняя благожелательная невозмутимость почти изменила Соправителю Тейит.

— Хорошо…

Утром проснулся едва ли не первым. Кроме часовых — те вовсе не спали. Но вскорости поднялись все — и от силы час прошел, солнце еще в полную силу не успело светом налиться, а северяне уже были готовы.

Лачи строжайше повторил запрет: сидеть возле палаток и не высовываться. Но сказал это одному Огоньку — сам то и дело поглядывал в сторону южного лагеря. А спустя еще короткое время Лачи со свитой покинули собственную стоянку.

По вышитому подолу полз огромный бронзовый жук — не возражал, когда полукровка погладил пальцем его жесткую блестящую спинку. А после второй порции ласки взлетел с недовольным гудением.

Огонек одернул штаны, расправил складки туники, перехваченной кожаным пояском. По правде сказать, одежда южан ему нравилась больше.

«Ну и зачем я тут им понадобился?» недоумевал он, изнывая безделья и непонимания, что к чему. Да еще нет-нет и бросал взгляды в сторону далекого полотняного шатра, где находился… тот, с юга, в общем. И нестерпимо ныл порезанный знак, хотелось оторвать руку или хоть засунуть ее по плечо в ледяной быстрый ручей. Но в Долине Сиван не было ручьев — воду добывали из колодцев. И воздух тут был… давящим, как перед грозой.

Невысокие холмы, поросшие сердитым кустарником, окружали долину. Она не казалась ровной даже беглому взгляду — ее прорезали канавы, будто следы когтей неведомого чудовища. А еще в кустарнике серыми быками застыли валуны, скатившиеся когда-то с горы при землетрясении… Гнев земли разрушил гору, а камни остались.

Полукровка в тысячный раз огляделся. Ему велели сидеть на месте… но все существо восставало против подобного повеления. Конечно, он не собирался мешать разговорам Сильнейших. Но не увидеть хоть краем глаза… хоть людей их свиты посланцев Асталы… Неторопливо зашагал направо, к зарослям гибискуса, не скрываясь; его окликнули небрежно.

— Да приду я сейчас, куда я денусь, — громко и дружелюбно отозвался подросток. За ним никто не последовал — видимо, приказа сопровождать его совсем уж повсюду не было. Сообразив, что один, он помчался по дуге, не щадя одежды, и выбрался из зарослей на неширокую тропу, ведущую к полотняному полушатру-полутенту под сплетенными кронами деревьев. Белая натянутая куполом ткань, помогая кронам, защищала людей от солнца. Зашагал вперед быстро, как мог, не переходя на бег.

У шатра Огонек отдышался и придал себе всю уверенность, какую смог изыскать.

Северяне-охранники посмотрели на подростка равнодушно: Лачи не сказал им, что велел полукровке оставаться на месте. А что этого лесного найденыша Соправитель зачем-то потащил в долину, знали.

— Меня ждут, я опоздал, — сказал Огонек почти нагло — перестарался, скрывая волнение. И вошел внутрь.

Огляделся — обстановка походная, и следы роскоши: золотые кисти украшают шатер, на плетеном столике — чеканный кувшин, украшенный перламутром — произведение северных мастеров.

Лачи с несколькими сопровождающими был там — и стоял к Огоньку боком, а перед ним замерла только что вошедшая высокая тонкая женщина, незнакомая полукровке. Рядом с ней — южанин, тоже не известный подростку, с широким грубоватым лицом, массивный с виду; подле спутницы он смотрелся, как большой туалью рядом с водяным ужом.

Огонек не осмелился обратить внимание на себя даже нечаянным жестом — пропустили, и ладно. Постарался стать маленьким и незаметным. Слушал.

— Приветствую, Халлики-дани, — со скупой улыбкой проговорил Лачи.

— Мое имя Тумайни. Халлики — моя сестра.

— Посланцы вечно что-нибудь перепутают, — с едва заметной насмешкой поклонился Лачи, указал на грубо изготовленные наспех деревянные сиденья. Полог надежно защищал от солнца, но под натянутой тканью казалось еще более душно, чем снаружи — не было ни ветерка.

— Хорошо, что прислали тебя, аньу. Вспоминается моя соправительница, и начинаешь чувствовать себя… почти по-домашнему.

Та не успела ответить — лишь губы дрогнули, готовясь произнести вежливую фразу. Наверное, вежливую — нет причин начинать с оскорблений.

— Вас целых трое. Неужто побоялись отпускать меньшим числом? — ласково спросил Лачи.

— Если считать по северным меркам, нас, напротив, слишком мало. Ведь ты — целая половина вашего… союза. Но к делу.

— Что ж, я с радостью выслушаю тебя.

Тумайни переплела пальцы — тонкие, смуглые, со следами от узких колец; сейчас — сняла, могут помешать.

— Между Асталой и Тейит был заключен договор. Вы не приходите на наши земли, мы — на ваши. На срединной земле все общее, если затеян спор, его решают обе стороны. Когда наши разведчики встретились тут, в долине, договор был подтвержден и долина поделена. Но все наши люди погибли.

— Что делать. Земля живая и порой ее дыхание смертоносно.

— Почему же не пострадали северяне? Или ты сговорился с землей?

— Полагаешь, мне подвластна природа? — с тонкой улыбкой спросил северянин. — Конечно, мне лестно подобное предположение, но не стоит так обделять себя. Погляди — листва на ветвях кустарника еще не успела полностью обновится, ты увидишь и желтые листья, и палые листья.

Почудился шорох — будто не люди, а самое воздух расступился.

Огонек обернулся. Кайе стоял, прислонившись к стволу — одной из опор шатра, и смотрел на подростка в упор. Тевари и растеряться не успел — только отмечал подсознательно непривычное в обличье оборотня. Два года, чуть меньше даже прошло… а он другой. Те же вроде черты, мягкие и диковатые. Повыше стал, и тело перестало быть легким, хотя и тяжелым не назовешь. Разве тяжелы энихи, хоть весят куда больше человека?