— Он все же не смог совладать с собой, — сказал дед, и в голосе была не столько горечь от потери внука, сколько сожаление — теперь Род Тайау вряд ли удержится наверху. А мог бы… но слишком многим насолило одно существование того, кого звали — Дитя Огня.

— Он был не один, — сказал Къятта. Но дед отмахнулся — на месте выплеска темного пламени искать чей-то чужой след все равно что искать его в струях ручья. Смыло все.

— Он был не один, — настаивал старший внук… теперь — единственный. — Я умею читать следы. Их старались не оставлять, но оставили кое-что; а потом те, что были возле ручья, выбрались на дорогу…

— Ищи, если хочешь. Расспрашивай. Дорога проходит мимо селений — хоть кто-то да видел твоих незнакомцев. Только не заходи слишком далеко. Ты и в океане можешь искать его след.

— Это был север, — сказал молодой человек угрюмо и зло.

— Ах, север… даже твоя ненависть должна бы иметь пределы. Может быть, ссору вчера из-за женщины-алого пояса тоже затеяли с их подачи? Ты слишком мечтал о войне… повод есть, но оружия нет. Къятта постоял миг неподвижно, вдохнул глубоко, будто в воздухе пытаясь уловить ответ. И что-то решил для себя.

— Это был север, — бросил через плечо, перешагивая через порог. — И кто-то привел сюда эсса… хоть об этом подумайте.

Больше он ни с кем не разговаривал. Оседлал лучшую грис и в сопровождении помощника Хлау и еще одного из синта умчался невесть куда.

«Я думал — он создан убивать, а я — исцелять. Что может быть между нами общего? Но его нет…»

Половинка ореха валялась на тропе. Смешно, сказал себе Огонек. Я — свободен…

Вокруг толпились песни, спетые в этом доме, постепенно становясь тенями — и тая.

Маленьким ножом отрезать густые пряди было не так легко, волосы скользили и нож норовил вывернуться из руки. Отрезанные волосы уносил ветер, по траве и над травой — не собрать потом. И не подумал о ветре. А собирать придется, и бросить в костер. Не оставляют часть себя чужому саду…

— Зачем? — раздался сзади прохладный мягкий голос. Киаль стояла на ступенях террасы.

Огонек не понял сначала — что зачем? Костер, про который только что думал? Потом сообразил.

— Ала, то, что прошло, не вернется. И у меня в душе — тоже. Мне больше нечем отметить эту перемену.

— А я подумала — чтоб походить на… них.

Хотела сказать «на него», понял подросток. Пожалела. Она?

— Нет, ала.

— Мой брат не думает, что ты здесь. Не помнит про тебя. Это для тебя лучше.

— У тебя два брата.

Плотно сжатые губы не давали сорваться иным словам.

Киаль пожала плечами — зазвенели браслеты, и будто птичьи крылья мелькнули возле ее рук.

— Тебя будут кормить в этом доме, если пожелаешь остаться.

Ушла, мелко ступая, словно танцуя.

На окраине Асталы возвышалась скала, с нее хорошо было прыгать в реку. Огонек не хотел оставаться под крышей дома Тайау, а к скале выбрел случайно. Вскинул голову — там, наверху, бродили дождевые темные облака, порой сталкиваясь лбами. Тевари вспомнил Повелителя Орлов — и полез на скалу.

Совсем не страшно было, подумаешь, высота.

Отсюда было видно далеко. Небо в низких тучах, серо-лиловое. У горизонта, над верхушками деревьев — светлая полоса. Ветер то поднимался, то затихал. Холодный.

«Я — песчинка между жерновами», — думал Огонек, обхватив колено рукой. Вторую ногу свесил с обрыва.

Короткие рыжие пряди, неровно обрезанные, растрепались во все стороны, мешали смотреть.

«Песчинка. Но жернова остановились. А я лежу на камне, не зная, придут ли они снова в движение».

Тошно было от мыслей. От ветра. От неба.

«Раньше, когда жернова работали, я не знал про них — но пытался им помешать. А сейчас… мне действительно все равно».

Весть, что Къятта нашел следы северян, еще большим эхом отразилась от стен и мостовых Асталы. Тойле прыгнул бы со скалы, наверное, если б узнал, что объединенной Силы их троих и чистейших камней не хватило, чтобы скрыть от взора Къятты истину. Къятта знал, что прав, и поэтому смог увидеть. Но след прерывался — уж тут камни не сплоховали.

В Доме Звезд уже ожидали его, но помехой возникла Шиталь — давно она не переступала порог этого дома. А сейчас прошла прямо в комнату Къятты, будто имела на это право — и слуги не задержали.

— Что ты собираешься делать?

— Искать — они не бесплотны. Скоро Сила камней исчерпает себя.

— Мир очень велик…

— Я и в Бездне их отыщу.

— А что ты хочешь предложить нам, пока ты будешь гоняться за северянами?

— Уничтожить все их стоянки вне Тейит. И крысы сами придут к нам. Мы встретим…

Шиталь вскинула подбородок, блестящая смоляная челка взметнулась чуть вбок — почти как у Кайе.

— Ты понимаешь, что виновен кто-то из наших? Что сами северяне вряд ли подобрались бы столь близко?

Янтарные глаза сверкнули. Но Къятта сдержался:

— Я не дурак. Но это потом.

Шиталь поежилась, представив это «потом». Мягко, как могла мягко сказала:

— Танни, у тебя больше нет брата.

Сказала — и испугалась, как никогда в жизни. Ощутила — еще миг осталось дышать, он вырвет ей сердце или гортань, и плевать, что Шиталь располагает большей Силой. Но Къятта не пошевелился, только глаза были — звериными и почти безумными.

— Они не убили его.

— Вероятно, тело живет… Зная, как южане привязаны к своим — скорее всего не убили, чтобы сыграть на этом. Но они были бы еще глупее, если бы сохранили его рассудок. Ты знаешь, они умеют сводить с ума. Куда лучше нас. Теперь он — растение, Къятта-ни. Беспомощное и бесполезное. Или еще хуже… наш враг.

— Ты же видела, как он рос… — шепотом, — Ты была рядом!

— И я видела, кем он стал. По твоей вине.

Дернулся, будто она крючком за нерв потянула. Шиталь торопливо продолжила:

— Они знают, что значит для нас Род, пойми. Он погиб, танни. Ты хочешь бросить всех остальных… Не мне говорить об этом — Род Тайау стоит и на моей дороге, но все же оглянись! Ахатта немолод, тебе вести!

Огонек возник в проеме. Къятта обратил на него внимания не больше, чем на ползущего по полу жучка.

— Позвольте мне…

Не глядя, Къятта направил удар чекели туда, где Огонек стоял только что. Убрать помеху, не более — весь его гнев ушел на другое.

Шиталь успела раньше — сильно толкнула мальчишку вбок. Белая молния опалила волосы Огонька.

Нет бы промолчать, но безумные духи в очередной раз овладели полукровкой. Из-под рук Шиталь, пересохшими губами он произнес:

— Погибли люди на вашем руднике, и ты хочешь уничтожить еще сотни ни в чем неповинных рабочих ради того, чтобы стало легче? Ты упустил время, когда твой младший был иным. Вот почему ты хотел моей смерти. Ты управлялся с ним-зверем лучше любого другого. Ты знаешь зверей… Но он еще и человек. А с человеком лучше мог договориться я…

— Выйди, — приказал тот, кинув на Шиталь горячечный взгляд. Огоньку не ответил.

— Но… — начала было женщина.

— Уходи прочь! — Къятта и голоса не повысил вроде, только Шиталь шагнула за порог, а Огонек прижался к стене.

Къятта развернулся к подростку и смотрел на него в упор. Все старые страхи всплыли в душе Огонька, но тот не опустил головы; теперь-то какая разница? Умирать слизняком… нет уж!

Слова прозвучавшие не сразу смог осознать. Но они тоже не давали надежды.

— Хорошо, что я не убил тебя сейчас. К тебе у меня особый счет.

— Он вел меня через Пламя. — Огонек не отворачивался, — Ты и впрямь… держал его при себе за зверя. Иначе желания брата хоть что-то значили бы для тебя.

— Значили, — волной прокатился темный голос, — Разумные. Видишь ли, крысенок, любить — не значит потакать во всем. Этого малыш так и не понял… Иначе ты не стоял бы здесь. Стал бы пеплом еще там, в долине Сиван. Он был твоим щитом — во вред себе.

Голос Къятты изменился, стал удивленным: