Она размышляла о прощальных словах Мэнди. Может, именно так Мэнди и сказала полицейским — что мистер Жерар обращался с Блэки как настоящий ублюдок? Да конечно же! С какой стати Мэнди молчать о чем-нибудь, что происходило в Инносент-Хаусе, — Мэнди, которая совсем здесь чужая, которая пришла сюда через некоторое время после того, как началась целая серия злобных шуток, которая могла смотреть на все отстраненным, незаинтересованным взглядом, даже получать удовольствие от всеобщего волнения, ощущая себя в полной безопасности, потому что уверена в собственной невиновности, не привязана ни к кому лично, никому лично не предана. Мэнди, чьи острые маленькие глазки ничего не могли упустить, конечно, была бы просто подарком для полицейских. И она просидела с ними очень долго, почти час, — разумеется, гораздо дольше, чем это могло быть оправдано ее ролью в издательстве. И снова, совершенно бесплодно, поскольку ничего уже нельзя было изменить, Блэки принялась продумывать свое собственное интервью с детективами. Ее вызвали не первой. У нее было время подготовиться, подумать над тем, что она скажет. И она все как следует продумала. Страх прояснил ее мысли.

Интервью проходило в кабинете мисс Клаудии, и проводили его всего двое полицейских: женщина — детектив-инспектор и сержант. Почему-то Блэки ожидала увидеть коммандера Дэлглиша, и его отсутствие так ее расстроило, что она ответила на первый вопрос, не вполне уверенная, началось уже интервью или нет, и все еще как бы ожидая, что коммандер вот-вот появится в дверях. Еще ее удивило, что интервью не записывается на магнитофонную пленку. Полицейские почти всегда так поступали в детективных сериалах, которые ее кузина больше всего любила смотреть по телевизору у них дома, но возможно, это делается позже, когда определился главный подозреваемый и его допрашивают после предупреждения, что его слова могут быть использованы против него. Но в таком случае, несомненно, присутствовал бы адвокат. А сейчас она была одна. Сейчас не было никакого предупреждения, никакого намека на то, что это что-либо иное, кроме предварительной неофициальной беседы. Большую часть вопросов задавала женщина — детектив-инспектор, а сержант вел записи, но иногда вмешивался в разговор, не спрашивая разрешения у старшей по чину, и с такой спокойной уверенностью, что Блэки догадалась — они давно вместе работают и привыкли друг к другу. Оба были предельно вежливы с ней, даже мягки, но ее ведь не проведешь. Они все равно оставались расследователями, и их формальное выражение сочувствия, их вежливость, их мягкость были всего лишь профессиональными приемами. Оглядываясь назад, она сама себе удивлялась: как же она сразу смогла понять это и распознать в них врагов, несмотря на свое смятение и страх?

Они начали с простых предварительных вопросов о том, как долго она проработала в издательстве, как обычно запираются на ночь кабинеты и само здание, кто из сотрудников имеет ключи и может управлять охранной системой, как в целом складывается ее рабочий день, даже — как устраивается ее обеденный перерыв? Отвечая на эти вопросы, она почувствовала себя гораздо спокойнее, хотя прекрасно знала, что именно на это они и рассчитаны. Потом детектив-инспектор Мискин сказала:

— Вы проработали у мистера Генри Певерелла двадцать семь лет, до самой его смерти. Затем перешли к мистеру Этьенну, когда он стал президентом компании и директором-распорядителем в январе этого года. Такая перемена должна была показаться нелегкой и для вас, и для издательства.

Блэки этого ждала. У нее был уже заготовлен ответ:

— Конечно, все изменилось. Я работала со старым мистером Певереллом так долго, что он привык доверять мне, был со мной откровенен. Мистер Жерар был моложе и использовал другие методы работы. Мне пришлось приспосабливаться к совершенно иной личности. Любой личный секретарь должен пройти через это при смене начальства.

— Вам доставляло удовольствие работать с мистером Этьенном? Он вам нравился?

Это спросил сержант. Бескомпромиссный взгляд его темных глаз требовал от нее ответа.

— Я его уважала, — сказала она.

— Это не совсем то же самое.

— Не всегда бывает так, что тебе нравится твой начальник. Думаю, я уже начинала к нему привыкать.

— А он к вам? А остальные сотрудники издательства? Он ведь начал какие-то перемены, верно? Перемены всегда воспринимаются болезненно, особенно в давно устоявшихся организациях. Мы знаем это по работе в Скотланд-Ярде. Разве не было у вас увольнений, угрозы увольнений, планов переехать в другое помещение ниже по реке, разговоров о продаже Инносент-Хауса?

Она тогда ответила:

— Об этом вам придется спросить у мисс Клаудии. Со мной он политику издательства не обсуждал.

— В отличие от мистера Певерелла. Превращение из доверенного лица в простую секретаршу вряд ли могло быть вам приятно.

Она не ответила. Тогда инспектор Мискин перегнулась через стол, поближе к ней, и сказала доверительно, словно они просто болтали, как две молоденькие девчонки, собиравшиеся поделиться своими женскими секретами:

— Расскажите нам про змею. Расскажите про Шипучего Сида.

Так что она рассказала им, как змею принесла в издательство примерно пять лет назад, на Рождество, временно работавшая у них машинистка-стенографистка, чью фамилию и адрес теперь уже никто не помнил. Она не взяла ее с собой, когда уходила, и змею обнаружили лишь полгода спустя, в ящике ее рабочего стола, засунутой в дальний угол. Блэки оборачивала змею вокруг ручек двери, ведущей из ее комнаты в кабинет мистера Певерелла. Он любил, чтобы дверь оставалась приоткрытой — так он мог позвать Блэки, как только она оказывалась ему нужна. Мистер Певерелл не любил вызывать ее по телефону. Со временем Шипучий Сид стал чем-то вроде издательского талисмана. Его брали в летние поездки по реке, приносили на рождественские вечера. Однако теперь она уже не обматывала змею вокруг ручек двери — мистер Жерар предпочитал держать дверь плотно закрытой.

— А где обычно хранилась змея? — спросил сержант.

— Обычно она лежала свернутой на верху левого картотечного шкафа. Иногда просто висела на одной из ручек или была обернута вокруг нее.

— Расскажите нам, что случилось вчера. Мистер Жерар не хотел больше видеть эту змею в помещении издательства, не так ли?

Она ответила, стараясь, чтобы голос ее звучал спокойно:

— Он вышел из кабинета и увидел Шипучего Сида на ручке верхнего картотечного шкафа. Он решил, что змея выглядит неподобающе в помещении издательства, и велел мне от нее избавиться.

— И как вы поступили?

— Я спрятала змею в верхний правый ящик своего стола.

— Это очень важно, мисс Блэкетт, — сказала детектив-инспектор Мискин. — Уверена, вы достаточно сообразительны, чтобы понять — почему. Кто точно был в вашем кабинете, когда вы прятали змею в ящик стола?

— Только Мэнди Прайс — она работает вместе со мной в этой же комнате, — мистер Донтси и мисс Клаудиа. После этого она пошла вместе с братом в его кабинет. Мистер Донтси дал Мэнди перепечатать письмо и тоже ушел.

— И больше никого?

— В комнате — больше никого. Однако я думаю, кто-то из находившихся здесь мог упомянуть о том, что произошло. Не думаю, что Мэнди промолчала бы. И любой, кому понадобилась бы змея, прежде всего стал бы искать ее в моем правом верхнем ящике. Я хочу сказать — это самое подходящее место для ее хранения.

— И вы не подумали о том, чтобы ее просто выбросить?

Теперь, вспоминая об этом, она понимала, что слишком эмоционально прореагировала на такое предположение, что в ее голосе звучали ноты злого негодования:

— Выбросить Шипучего Сида? Как это? Ну уж нет! Мистеру Певереллу змея нравилась. Он находил ее забавной. Она никакого вреда в издательстве не приносила. И в конце-то концов мой кабинет вовсе не такое место, куда посетители обычно приходят. Так что я просто убрала ее в ящик. Думала, может, возьму домой.

Еще они спрашивали ее о последнем визите Эсме Карлинг и о ее настойчивом требовании видеть мистера Этьенна. Блэки поняла, что кто-то уже проболтался и все это не будет для них чем-то новым. Так что она решила сказать правду, то есть ровно столько правды, сколько она могла позволить себе высказать.