Клаудиа Этьенн с уверенной грацией прошла тридцать футов, отделявших ее от Дэлглиша, и села на предложенный ей стул с таким видом, будто оказывала величайшее одолжение. Она была очень бледна, но держалась прекрасно, хотя Дэлглиш подозревал, что ее руки, спрятанные в карманах кардигана, более откровенно говорили бы о ее состоянии, чем мрачное, напряженное лицо. Он очень кратко выразил ей свои соболезнования, надеясь, что они звучат искренне. Но она резко его прервала:

— Вы здесь из-за лорда Стилгоу?

— Нет. Я здесь из-за смерти вашего брата. Лорд Стилгоу действительно связывался со мной некоторое время тому назад, но не прямо, а через общего друга. Он получил анонимное письмо, которое очень обеспокоило его жену: она сочла, что его жизнь в опасности. Он просил официально подтвердить, что полиция не нашла ничего подозрительного в трех смертях, так или иначе связанных с издательством: имелась в виду смерть Сони Клементс и двух ваших авторов.

— Вы, разумеется, смогли дать ему такое подтверждение?

— Полицейские подразделения, занимавшиеся этими делами, разумеется, смогли дать ему такое подтверждение. Он должен был получить его дня три назад.

— Надеюсь, оно его удовлетворило. Эгоцентризм лорда Стилгоу граничит с паранойей. И все же он вряд ли сможет предположить, что смерть Жерара — это преднамеренная попытка саботировать издание его драгоценных мемуаров. Но тем не менее я нахожу это странным, коммандер, что вы приехали сюда лично и со столь внушительными силами. Вы рассматриваете смерть моего брата как убийство?

— Как смерть при невыясненных и подозрительных обстоятельствах. Поэтому я и должен теперь вас побеспокоить просьбой. Я был бы признателен вам за сотрудничество, не только в том, что касается ваших личных показаний, но и в том, что касается ваших сотрудников. Я хотел бы, чтобы вы объяснили им, что наше вмешательство в их частную жизнь и в их работу необходимо и неизбежно.

— Думаю, они это поймут.

— Нам придется взять отпечатки пальцев, чтобы исключить непричастных. Все отпечатки, не являющиеся уликами, будут уничтожены, как только закончится следствие.

— Это будет совершенно новый для всех нас опыт. Если это необходимо, нам, естественно, придется на это согласиться. Я полагаю, вы потребуете, чтобы все мы, особенно компаньоны, представили вам свое алиби?

— Мне нужно знать, мисс Этьенн, что вы делали и с кем были вчера, начиная с шести часов вечера.

— У вас незавидная задача, коммандер, — сказала Клаудиа, — выражать мне сочувствие по поводу смерти моего брата, одновременно требуя, чтобы я представила алиби, доказывающее, что я его не убивала. Вы делаете это довольно изящно — поздравляю вас. Впрочем, у вас ведь обширная практика. Вчера вечером я была на реке с другом, Декланом Картрайтом. Когда вы станете проверять у него мое алиби, он, вероятно, скажет вам, что я — его невеста. Я предпочитаю иное слово — «любовница». Мы отправились на прогулку по Темзе вскоре после половины седьмого, когда вернулся катер, отвозивший сотрудников к пирсу на Черинг-Кросс. Мы плавали по реке примерно до половины одиннадцатого, возможно, чуть дольше, потом вернулись сюда, и я отвезла его к нему домой, в квартиру близ Уэстберн-Гроув. Он живет над антикварным магазином и работает у его владельца заведующим. Я, разумеется, дам вам адрес. Я пробыла с Декланом примерно до двух ночи, потом поехала к себе, в Барбикан. Там у меня квартира — этажом ниже квартиры брата.

— Вы довольно долго плавали по Темзе в октябрьский вечер.

— В погожий октябрьский вечер. Мы поплыли вниз по течению — посмотреть на дамбу, потом поднялись обратно и сделали остановку у Гринвичского пирса. Обедали в ресторане «Ле Папийон», что на Гринвич-Черч-стрит. Мы заказывали столик на восемь и, я думаю, пробыли там часа полтора. Потом снова пошли вверх по реке, за мост Баттерси, оттуда — назад и, как я сказала, вернулись сюда вскоре после половины одиннадцатого.

— Кто-нибудь видел вас, кроме других обедавших и обслуги ресторана?

— Движение на реке было не слишком интенсивным. Но даже в этих условиях, думаю, многие могли нас заметить. Только вряд ли они нас запомнили. Я находилась в рулевой рубке, а Деклан почти все время был рядом со мной. Мы видели на реке по меньшей мере два полицейских катера. Полагаю, они могли нас заметить. Ведь это их работа, не правда ли?

— А кто-нибудь видел, как вы входили на борт или как сходили с катера?

— Насколько я могу судить — нет. Мы никого не видели и не слышали.

— И вы не можете представить себе никого, кто желал бы смерти вашему брату?

— Вы уже задавали этот вопрос.

— Я задаю его снова сейчас, когда мы беседуем с глазу на глаз, конфиденциально.

— Разве? Разве хоть что-нибудь, сказанное офицеру полиции, может на самом деле быть конфиденциальным? Ответ — тот же самый. Я не знаю никого, кто ненавидел бы Жерара настолько, чтобы его убить. Возможно, есть такие, кто не станет жалеть о его смерти. Нет смерти, которая оплакивалась бы абсолютно всеми. Всякая смерть кому-то выгодна.

— А кому выгодна смерть вашего брата?

— Мне. Я наследница Жерара. Разумеется, это изменилось бы, если бы он женился. А так… я наследую его акции в компании, его квартиру в Барбикане и доход от его страховки. Я не очень хорошо его знала: нас не воспитывали так, чтобы мы выросли любящими сестрой и братом. Мы учились в разных школах, в разных университетах, жили каждый своей отдельной жизнью. Моя квартира в Барбикане всего этажом ниже, чем его, но у нас не было привычки заходить друг к другу на огонек. Это показалось бы посягательством на личную свободу. Но он мне нравился. Я относилась к нему с уважением. Была на его стороне. Если его убили, я хочу, чтобы убийце пришлось гнить в тюрьме всю оставшуюся жизнь. Но ему, конечно, не придется. Мы ведь так быстро забываем умерших и так легко прощаем живых. Возможно, мы так спешим проявить милосердие из-за того, что нам неловко сознавать, что когда-нибудь мы и сами будем нуждаться в нем. Кстати, вот его ключи. Вы просили связку ключей от издательства. Я сняла с нее ключи от машины Жерара и от его квартиры.

— Благодарю, — сказал Дэлглиш. — Нет необходимости заверять вас, что пользоваться ими буду только я или кто-то из моих помощников. Вашему отцу уже сообщили, что его сын умер?

— Пока нет. Я собираюсь поехать в Брадуэлл-он-Си сегодня, ближе к вечеру. Он живет отшельником и не любит, когда ему звонят. В любом случае я предпочитаю сообщить ему об этом сама. Вы хотите с ним увидеться?

— Мне очень важно его увидеть. Я был бы вам признателен, если бы вы спросили у него, не могу ли я встретиться с ним завтра, в любое удобное ему время.

— Я спрошу, но не уверена, что он согласится. Он сильно недолюбливает посетителей. Он живет в доме один, со старой француженкой, которая за ним присматривает. Ее сын работает у моего отца шофером. Он женат на местной девушке, и я думаю, они станут присматривать за отцом, когда Эстель умрет. Она ни за что не бросит эту работу: считает великим счастьем, что обслуживает героя Франции. А отец, как это ему всегда было свойственно, сумел прекрасно организовать свою жизнь. Я говорю вам все это, чтобы вы знали, чего ожидать. Не думаю, что вас ждет теплый прием. Это все?

— Мне будет необходимо увидеть ближайших родственников Сони Клементс.

— Сони Клементс? Каким образом самоубийство Сони Клементс может быть вообще связано со смертью Жерара?

— Никоим образом не связано, насколько я могу сейчас судить. У нее есть родственники или кто-то, с кем она вместе жила?

— Одна сестра, и последние три года вместе они не жили. Сестра — монахиня, член одной из общин Кемптауна, что под Брайтоном. Они там организовали хоспис для умирающих. Кажется, это монастырь Святой Анны. Я уверена, преподобная мать-настоятельница разрешит вам ее повидать. В конце концов, полиция ведь все равно что налоговики, правда? Как бы ни было неприятно их присутствие, когда они к вам являются, приходится их впускать. Вам еще что-нибудь от меня нужно?