И вот теперь перед Дэлглишем сидела представительница этой замечательной породы и смотрела на него откровенно оценивающим взглядом блестящих, умных глаз. Ее волосы яркого золотисто-оранжевого цвета, очевидно, совсем недавно покрашенные, были уложены в высокую прическу в стиле старых эдвардианских фотографий: поднятые сзади и у висков и туго заколотые на макушке, они пышной завитой челкой спускались низко на лоб. Остроносая, с ярко блестящими, чуть выпуклыми темными глазами, миссис Демери показалась Дэлглишу похожей на умного экзотического пуделька.

Не дожидаясь, пока он начнет разговор, она сказала:

— А я ведь вашего папашу знала, мистер Дэлглиш.

— Что вы говорите! Когда это, миссис Демери? Во время войны?

— Ага, точно. Мы с братом — у меня брат есть, близнец — были в вашу деревню вакуированы. Помните Картеровых близняшек? Ой, ну конечно, откуда вам помнить! У вашего папаши вас тогда еще и в задумке не было. Ну, он был очень даже приятный джентльмен. Мы-то не в доме священника были размещенные, у вас тогда матери-одиночки жили. А нас в коттедж к мисс Пилгрим вселили. Ох, Господи, мистер Дэлглиш, ну и ужасное место эта ваша деревня! Не знаю, как вы там жить-то могли, когда еще мальчишечкой были. Отвратила меня от сельской жизни до конца дней, вот что ваша деревня со мной сделала. Грязь, дождь и эта вонища со скотного двора! А уж про скуку и говорить нечего!

— Да, наверное, городским детям там трудно было себе занятие найти.

— Ну, я бы так не сказала, занятий как раз хватало. Только начни чего делать, в такую беду попадешь, что жизнь не мила станет.

— Вроде запруды на деревенском ручье?

— Так вы об этом слыхали? А как нам было знать, что вода зальет кухню этой миссис Пиггот и кошку ее старую потопит? Представить только, что вы об этом узнали, а? — На лице миссис Демери отразилось глубочайшее удовлетворение.

— Вы с братом стали частью деревенского фольклора, миссис Демери.

— Да вы что?! Это приятно. А помните поросят мистера Стюарта?

— Мистер Стюарт помнит. Ему уже далеко за восемьдесят, но ведь бывают события, которые навсегда отпечатываются в памяти.

— Ну, скажу я вам, это должны были быть настоящие скачки. Мы этих задохликов выстроили в ряд… Ну, более-менее. А они возьми да разбежись по всей деревне. А больше всего — по нориджской дороге. А вообще-то, ох ты Господи, ужасное место эта ваша деревня! А тишина-то! Мы по ночам лежали и все к ней прислушивались, к тишине этой. Все равно как мы умерли уже. А темнота! Я и не знала, что такая темнота бывает. Как смоль черная. Будто на тебя толстое черное шерстяное одеяло положили и давят, пока не задохнешься. Мы с Билли просто выдержать этого не могли. У нас никогда ночных кошмаров не было, пока нас не вакуировали. Мама когда нас навестить приезжала, так мы ревели не переставая. До сих пор помню эти ее приезды, как она тянет нас за руки по этой улице гадкой, а мы с Билли плачем и ноем, чтобы она нас домой забрала. Жаловались, что мисс Пилгрим нам есть не дает и только и делает, что гоняется за нами с тапкой в руке. Про еду — это правда была. Мы никогда приличного куска во рту не имели за все время, что у нее жили. Ну, в конце концов мама нас домой забрала, чтоб ей самой спокойней было. И нам тогда хорошо было. Мы очень интересно время проводили, особенно когда бомбежки начались. У нас в садике бомбоубежище Андерсона^[71] стояло, так мы все там очень уютно сидели — с мамой, бабушкой, тетей Эдди и с миссис Пауэлл из сорок второго номера, когда ее разбомбили.

— А разве в бомбоубежище не было темно? — спросил Дэлглиш.

— Так у нас же фонарики были, а как же? А когда налеты шли где-то подальше, мы выходили и смотрели, как прожекторы работают. Ох и красиво же они в небе перекрещивались — все небо, бывало, исчертят. А уж шума-то, шума — и говорить нечего. Зенитки эти — будто огромный лист железа рифленого кто-то рвет. Ну, мама всегда говорила: если даешь своим детям счастливое детство, жизнь им уже ничего особо плохого потом сделать не сможет.

Дэлглиш понимал, что спорить с этим жизнерадостным взглядом на воспитание детей не только бесполезно, но и непродуктивно. Он собрался было тактично предположить, что пора бы и к делу перейти, но миссис Демери его опередила.

— Ну, хватит уж старые добрые дни вспоминать, — сказала она. — Вы же меня про это убийство спросить хотите.

— Вы так это расцениваете, миссис Демери?

— А как же еще? Не сам же он эту змею себе вокруг шеи замотал! Его задушили, верно ведь?

— Мы не узнаем, как он умер, пока не получим результатов посмертного вскрытия.

— Ну, на мой взгляд, он выглядел так, будто его задушили. Лицо все розовое, и змеиная голова в рот заткнута. И я вам вот что скажу — никогда не видала, чтоб труп выглядел таким здоровым! Он лучше выглядел, чем в жизни, а он ведь очень собой хорош был, живой-то. Красивый был, тут уж ни отнять, ни прибавить. Я всегда думала, что он на молодого Грегори Пека немножко походит.

Дэлглиш попросил ее подробно описать, что произошло после того, как она утром пришла в Инносент-Хаус.

— Я тут каждый рабочий день, кроме среды, с девяти до пяти. А по средам считается так, что сюда фирму уборщиков приглашают, чтоб все здание как следует вычистить. Они себя называют «Наилучшая фирма по уборке офисных помещений». А я так скажу — им правильней бы называться «Наихудшая фирма по уборке»… Думаю, они стараются, делают, что могут, только ведь у них личного интереса к этому дому нету. Джордж приходит на полчаса раньше, чтоб их впустить. Заканчивают они обычно к десяти.

— А кто вас впускает, миссис Демери? Или у вас есть свои ключи?

— Нет. Старый мистер Этьенн предлагал, чтоб у меня были, только я ответственность такую на себя брать не захотела. И так в моей жизни ключей хватает. Обычно Джордж издательство открывает. А то, бывает, мистер Донтси или мисс Франсес. Зависит, кто раньше придет. Сегодня утром мисс Певерелл и мистера Донтси тут не было, а Джордж был — он меня и впустил. Ну я тихонько прибирала на кухне и в дальней части дома. Ничего не происходило, пока без чего-то девять этот лорд Стилгоу не явился. Явился и говорит, что у него встреча назначена с мистером Жераром.

— А вы были там, внизу, в этот момент?

— Так получилось, что как раз я там была. Немножко с Джорджем поболтала. Ну, лорд Стилгоу не очень-то доволен был, что никого нет — только кто в приемной дежурит да я. Джордж все кабинеты в издательстве обзвонил, чтоб мистера Жерара найти, и уже предлагал лорду Стилгоу в приемной обождать, когда как раз мисс Этьенн и прибыла. Она у Джорджа спрашивает, мол, мистер Жерар у себя в кабинете? А Джордж ей объясняет, что звонил, а там никто не отвечает. Так что она пошла через холл к нему в кабинет, а лорд Стилгоу и я — за ней следом. Пиджак мистера Жерара на спинке кресла висел, а стул от стола был отодвинут, — это как-то странно нам показалось. Тогда она рукой в правый ящик стола залезла и ключи его достает. Мистер Жерар, когда в кабинете своем работал, ключи в этот ящик обязательно клал. Связка-то тяжелая, вот он и не любил, чтоб пиджачный карман оттягивала. Мисс Клаудиа говорит: «Он должен быть где-то здесь. Может, в десятый дом пошел, к мистеру Бартруму?» Так что мы вернулись в приемную, а Джордж говорит, что звонил в десятый. Мистер Бартрум приехал, но мистера Жерара не видал, хоть его «ягуар» на месте стоит. Мистер Жерар всегда свой «яг» в проулке Инносент-Пэсидж ставил, говорил, там безопасней. Ну, тут мисс Клаудиа и говорит, надо, мол, нам его найти, пойдем поищем. К тому времени уже первый катер прибыл, а потом — мисс Франсес и мистер Донтси.

— Мисс Этьенн была взволнована?

— Больше озадачена, если вы понимаете, что я хочу сказать. Ну, я ей говорю, что я, мол, уже почти всю заднюю часть дома прошла и первый этаж тоже, и что на кухне его нету. А мисс Клаудиа отвечает что-то вроде: «Вряд ли он мог там быть, с чего бы вдруг…» — и пошла вверх по лестнице, я — за ней, а мисс Блэкетт — за мной.