На входе в библиотеку он предъявил удостоверение строительным рабочим и надел каску, потом поднялся в полутемный газетный зал. Мисс Уайт радостно замахала рукой.

– Привет-привет!

Гриффин вынул из кармана и протянул ей книгу – «Метод рыбной ловли на муху». Это была его единственная, но пойти в библиотеку без книги значило бы возбудить подозрения.

– Здравствуйте, мисс Уайт.

– Спасибо огромное, что вернули книгу. – Мисс Уайт взглянула на корешок. – Ах, Дойл, Дойл, Дойл. – Она перешла на шепот, возможно, самый громкий, который Гриффин слышал в своей жизни: – Идите за мной.

Они прошли за стеклянную перегородку в углу помещения. Мисс Уайт щелкнула выключателем, и Гриффин заморгал от яркого света. Стены, от пола до потолка, были обклеены заголовками газет со всего мира.

Она улыбнулась ему – сверху вниз, потому что, даже ссутулившись, была на дюйм выше.

– Мистер Гриффин, как умно было с вашей стороны действительно принести книгу – но ведь это ваша работа, верно?

Как правило, агентами Секретной службы интересуются женщины совершенно определенного типа, к которым Гриффина, кстати, и не особо тянуло. Однако мисс Уайт была явно не такая и гораздо умнее.

– Моя работа скучнее, чем вы думаете.

– Мне кажется, всё, что вы делаете, должно быть безумно интересно, – сказала она безыскусно, глядя на него округлившимися глазами. – Но что с вами? – Мисс Уайт направила на него настольную лампу. – Вы подрались? Несколько дней назад? При таком свете сразу заметно. Когда мы встретились в первый раз, вы были после драки и ни слова мне не сказали.

Гриффин не мог объяснять посторонним про восемь праведников, поэтому сглотнул и произнес:

– Вы что-то хотели мне рассказать, мисс Уайт?

– Олив. Да, хотела. – Она отперла ключом ящик стола и спросила: – Как продвигается ваше расследование по Чарльзу Картеру?

– Мы не говорили…

– Конечно, конечно, понимаю. Вот то, что я хотела вам показать.

Это был переплетенный журнал, как по Чарльзу Картеру. Наклейка гласила: «Уоррен Гардинг в Сан-Франциско, лето 1923».

Гриффин открыл журнал. Сначала шли заголовки, сообщавшие, что Гардинг посетит Сан-Франциско в ходе «Турне понимания», сообщения о нездоровье президента, фотографии, на которых мэры Сан-Франциско, Окленда и Сакраменто приветствуют Гардинга; список мероприятий, отмененных в связи с его болезнью; интервью с Дж. Филипом Ремером, шеф-поваром «Палас-отеля», обещавшим, что высокому гостю будут готовить только самую здоровую пищу. («Если к президенту не вернется аппетит, – заявил шеф-повар в окружении начищенных медных котелков, – то уж никак не по моей вине».)

– Вы, вероятно, это видели, – прошептала мисс Уайт. Под аршинным заголовком была напечатала последняя фотография Гардинга: президент в халате и пижаме полулежал на гостиничной кровати. На бледном лице застыла тень знаменитой улыбки, рука, которую он поднял в приветственном жесте, казалась деревянной. Рядом сидела в кресле Герцогиня, не то сердитая, не то расстроенная. Внизу стояла подпись: «Уоррен Гардинг, сам того не зная, прощается с нами».

Гриффин кивнул.

– Да, видел.

– А вот этого не видели. – Мисс Уайт раскрыла большую белую папку и вынула десятка два фотографий. – «Эк-заминер» присылает нам негативы и отвергнутые снимки всех важных событий в городе. Вы и не поверите, к чему это ведет. Когда фотографы узнали, что архивом заведует женщина, – она закрыла глаза и покачала головой, – они стали слать такое…

Гриффин не слушал – он перебирал снимки. Двадцать штук, пронумерованные по негативам. Все на месте. Гриффин разложил их по порядку. На третьем и восемнадцатом в кадр попали часы. Они показывали 11.35 и 11.42 – вечер второго августа.

Фотография в газете была нечеткая; на оригиналах комната выглядела как живая, со всеми мельчайшими подробностями. На заднем плане Гриффин видел пузырьки с лекарствами, на комоде – колоду игральных карт. На туалетном столике лежало письмо – вероятно, от Херста, насчет комиксов.

– Вы что-то сказали про Херста, агент Гриффин?

– Что? – Он и не заметил, как начал говорить вслух. – Я хорошо знаю эту комнату. Просто пытаюсь найти…

Он надолго замолчал. Наконец мисс Уайт мягко спросила, что он нашел.

– Ничего, мисс Уайт.

– Олив. – Она протянула: «м-м-м» и добавила: – Вы смотрите на тот самый снимок, который я тоже сочла очень и очень любопытным.

Снимок был тот же, что и в газете, но больше – при печати его обрезали.

– Трудно не думать, от чего умер бедный президент Гардинг, – сказала мисс Уайт. – Я читала, он отравился рыбой. Но посмотрите, вот последний ужин президента, только в газете его обрезали: здесь нет рыбы, только шоколадный кекс.

– Поэтому вы меня и позвали?

– Такая странность наводит на размышления, не правда ли? – Глаза ее блеснули. Она явно наслаждалась своим открытием.

– Президент ел рыбу раньше, в семнадцать тридцать.

– Ой. – Мисс Уайт сникла – до сих пор он видел ее только улыбающейся. – Я так надеялась, что смогу вам помочь.

– Всё отлично… Олив. Вы мне помогли.

– Почему вы сами остановились на этой фотографии?

– Хороший снимок для архива.

Она взглянула на него с подозрением.

– Думаю, вы заговариваете мне зубы. Что вы увидели?

Гриффин мог бы просто изъять фотографию, но он не помнил, когда последний раз женщина получала удовольствие от его общества, поэтому шевелился слишком медленно. Она перехватила его запястье.

– Держу пари, что-то странное.

– Мне правда надо забрать этот снимок.

Она ахнула.

– Ой, мистер Гриффин, мистер Гриффин! – Ее глаза увлажнились. – Посмотрите на мою руку! – Она показала: ее кожа пошла мурашками. – С тех самых пор, как я прочла Китса, я мечтаю о безумном озарении, как в его стихах про Кортеса. Это ведь оно?

– Не знаю. – Гриффин потянул к себе фотографию. – Мне пора.

– Безумное озарение, – прошептала мисс Уайт. – Эта бутылка вам что-то говорит, да?

– Не думаю, что на фотографии есть бутылка.

Она указала на другие снимки.

– Ой, вот здесь. И здесь.

Покуда он складывал все фотографии в конверт, мисс Уайт покусывала ноготь.

– Так что с бутылкой? Ага! Отравленное вино!

– Помолчите немножко. – Гриффин строго взглянул на мисс Уайт, и та немедленно прикусила язык. И тут Гриффин увидел то, чего не видел никогда в жизни: она не просто заинтересована его работой, она тает от него самого. Он чуть не выронил конверт.

– Послушайте, – пробормотал Гриффин. – Я очень рад, что вы это нашли. Что-нибудь еще?

– О нет. Это всё.

– Вы говорили еще кому-нибудь?

– Разумеется, нет, мистер Гриффин.

– А к другим агентам не обращались?

– Так, значит, против вас существует заговор? – Она ахнула. – Ну конечно! Драка!

– Нет.

– Это как-то связано с Чарльзом Картером?

– Не знаю. Мне пора идти. – Гриффин шагнул к двери. Их глаза встретились.

– Агент Гриффин, вынуждена предупредить, – старательно проговорила она, – что вы мне нравитесь.

– О'кей. – Он кивнул, хотел приподнять шляпу и с удивлением наткнулся рукой на холодный край каски. – При случае загляну.

Гриффин на ватных ногах кое-как доковылял до середины зала и остановился, чтобы почесать конвертом загривок. Он хотел попросить мисс Уайт об одолжении, но не знал, что им движет: реальная необходимость или желание еще раз услышать ее голос.

Покуда он собирался с духом, мисс Уайт вышла из стеклянного закутка. Она вся млела от нежности.

– Олив, сколько времени вам потребуется, чтобы отыскать адреса пяти-десяти раввинов в районе «Палас-отеля»? Я имею в виду тех, у которых очень, очень большие приходы, ну, вы понимаете.

– Раввинов? – Она приложила указательный палец к нижней губе. Гриффин внимательно разглядывал ее лицо. Она, видимо, ведет замкнутый образ жизни и ничего не знает о творящихся вокруг мерзостях. Не хотелось вываливать на нее эту грязь, поэтому он не стал продолжать. Наконец она подмигнула.