Они снова обменялись рукопожатиями, и Гудини залез в машину. Когда такси отъезжало, Картер замахал. Гудини опустил окошко и крикнул:

– Помните! Теперь вы – Картер Великий!

В ресторане Олби попросил Картера расписаться на салфетке – настоящий контракт они договорились заключить завтра. Потом Картер составил список своих новых обязанностей. Он отправил посыльного (теперь в его распоряжении была курьерская служба сети «Кит-Орфей») в Ферри-билдинг, где разместилась труппа – сообщить, что завтра в восемь утра всем надо встретиться и обсудить представление. Предстояло вникнуть в тысячу других дел, но пока он пребывал в счастливом ошеломлении и по-прежнему нетвердо верил в случившееся.

Хозяин ресторана лично подал Олби его касторовую шляпу, а Картеру – котелок. Они вместе вышли на улицу. Олби довольно похлопывал себя по круглому животу. Он был почти совершенно лыс; личная маникюрша дважды в день втирала розовую воду в его обширную плешь, чтобы стимулировать умственную деятельность. Сейчас он вытащил из кармана квадратную кожаную коробочку и взвесил на руке, словно решая, готов ли с ней расстаться. Потом протянул ее Картеру.

– Откройте.

Внутри, на бархатной подушечке, как медаль, лежали часы фабрики Эдуарда Коена. Золотой корпус украшали эмалевые маски – трагедия и комедия.

– Из Женевы, – сказал Олби. – Швейцарские.

Прежде чем Картер прикоснулся к часам, Олби короткими пальцами вытащил их из коробочки, откинул заднюю крышку и продемонстрировал механизм.

– Тридцатьодин сапфир, – сказал он. – Даже минутный репетир есть.

Картер кивнул.

– Так они с боем?

– С боем? – хохотнул Олби. – Даже молоточки – и те на драгоценных камнях. Звенят так, словно на них играют ангелы.

– Я потрясен, – сказал Картер. Он никогда не видел таких часов.

– Посмотрите на циферблат. – Олби расплылся в гордой мальчишеской улыбке.

Картер повернул часы к фонарю. Циферблат был инкрустирован фарфором и перламутром, а там, где обычно стоит имя изготовителя, золотыми буквами сверкало: «Джесси Хейман».

– Просто покажите ее дворецкому эти часы, и вас примут в любое время.

Картер поблагодарил, но сказал, что очень устал, и, поскольку его родители живут в Сан-Франциско, хотел бы поехать прямиком к ним. Однако Олби не желал ничего слышать. Он усадил Картера в такси и велел шоферу ехать на Мейсон-стрит.

На прощание Олби наклонился к незакрытой дверце автомобиля и сказал:

– Спросите себя, Картер: хотите ли вы через пятьдесят лет вспоминать, что в такой вечер поехали к родителям, выпили теплого молока и легли баиньки?

Олби рассмеялся.

Вопрос и впрямь был не простой – во всяком случае Картер, размышляя над ним, не велел таксисту сразу поворачивать, а доехал до георгианского особняка Джесси Хейман. Он взглянул на часы – была половина второго. Ночь стояла теплая, из окон доносились девичий смех и звуки фортепьяно – кто-то в головокружительном темпе играл «Вальсируй со мной, Вилли». Картер задумался – войти или поймать такси и ехать домой. Он был не из тех, кто посещает кокоток. С другой стороны, спать не хотелось. Что ж, можно заглянуть, выпить бокал вина и уехать.

Дворецкий, приняв шляпу и котелок, проводил Картера в гостиную. Гремела музыка. Кто-то из артистов уже ушел с девушками наверх, но двое знакомых – Адольф и Леонардо – в четыре руки наяривали на фортепьяно. Их окружали десять или двенадцать девиц в шелковых платьях. Судя по очертаниям в янтарном свете электрических ламп, корсеты они уже сняли. Картер сложил руки на груди и тут же опустил, чувствуя себя неуклюжим донельзя. Что приличнее? Пялиться или не пялиться?

Леонард толкнул брата в грудь, Адольф отвечал тем же. Кто-то из них заиграл веселенькую мелодию, и тут же Юлиус (Картер прежде его не заметил) вскочил с кожаного дивана и завертелся в комическом танце. Девушки прыснули со смеху. Юлиус запел:

«Твое нескромно платье, – сестре сказала мать, —

Сними его скорее, чтоб гостя не смущать».

Сказала: «Как желаешь» сестра в ответ на это

И вниз к гостям спустилась, лишь скромностью одета.

Все, за исключением Картера и самой Джесси Хейман, подхватили. Юлиус пошел вприсядку, как русский матрос, скрестив руки на груди и выбрасывая ноги. Тут Джесси заметила Картера, остановила музыку и велела принести еще шампанского, чтобы выпить за нового главного исполнителя.

– Новости распространяются быстро, – заметил Картер.

– Эйнштейн не прав, – подхватил Юлиус. – Скорость слухов больше скорости света.

Кто-то засмеялся. Картер тоже хохотнул (радуясь, что он – не комик), а Юлиус добавил:

– А если кто из присутствующих здесь дам проворней, чем слухи, то вы знаете, где меня найти.

Из-за неурожаев во Франции шампанское в Сан-Франциско практически исчезло, но только не у Джесси Хейман. Юлиус исполнил «Мальчонку в лодчонке» и «Сорви мне цветочек», потом, исчерпав свой запас, принялся импровизировать непристойные песенки на самые невинные мелодии, покуда его братья отпихивали друг друга от фортепьяно.

Картер радовался, что пришел, что выпил бокал дарового шампанского, и уже готов был уходить. Покуда он искал взглядом хозяйку, та сама подошла и вновь наполнила его бокал.

– Мистер Картер, – сказала она.

– Я вас как раз высматриваю.

– Я бы хотела представить вам двух ваших самых восторженных поклонниц. – Джесси указала на двух миниатюрных девушек в голубых шелковых платьях. Обе были смуглые, с прямыми черными волосами и миндалевидным разрезом глаз. – Марисса и Лупи Хуарец, из Бразилии. Я скажу, чтобы вам подали еще шампанского.

– Меня зовут Марисса, – сказала та из девиц, что была чуть повыше ростом. Она говорила без акцента. Если не считать оспинки у самых волос, ее бронзовая кожа была безупречно гладкой. – Моя младшая сестра, Лупи. Она немножко робкая.

Картер пожал руку Лупи, потом Мариссе. Ладони у девушек были маленькие и нежные. Он не мог бы сказать, сколько им лет – на вид восемнадцать-девятнадцать, но на самом деле, наверное, меньше. Обе говорили так, будто только что вышли из пансиона для благородных девиц. Слуга принес шампанское, и девушки выпили за успех Картера.

– Вы – замечательный фокусник, мистер Картер, – сказала Марисса.

– Вообще-то Чарльз, но всё равно спасибо. Для меня это был необычный вечер.

– Понимаю. Взлет, падение, затем снова взлет.

– Что ж, надеюсь, теперь удача мне не изменит, – сказал Картер и торопливо отхлебнул шампанское, чтобы скрыть прихлынувший к щекам румянец. Марисса и Лупи отвечали мелодичным благовоспитанным смехом.

– Мне ужасно понравился «Шантаж», – проговорила Лупи. Заметно было, что она меньше сестры искушена в светской болтовне. – Все вокруг были по-настоящему захвачены.

– Спасибо. – Картер понимал, что в таком доме не следует принимать лесть за чистую монету, но ему всё равно было приятно. – Я думал, не всем понравится.

Лупи сказала:

– Те, кому не понравилось, не правы.

И тут Картер увидел нечто неожиданное: в темных глазах Лупи стояли слезы.

– Спасибо за то, что сделали с этим ужасным человеком, – сказала она и выбежала из комнаты.

Картер вопросительно взглянул на Мариссу. Та, тоже чуть ли не в слезах, отхлебнула шампанского.

– Простите, – сказала она и вышла.

Картер посмотрел им вслед, допил бокал и торопливо вытащил швейцарские часы. Он здесь какие-то тридцать минут и уже довел двух красавиц до слез. Ему захотелось уйти.

За фортепьяно Леонард сыграл первые восемь тактов «Венгерского танца фа-минор» Брамса, потом виртуозно перешел на «Ковер из кленовых листьев», который исполнил маниакально, изо всех сил молотя по клавишам. Потом Адольф исполнил единственную песенку, которую знал, «Вальсируй со мной, Вилли». Некоторые девушки танцевали подвое, исполняя самые зажигательные номера – банни-хаг и терки-трот.[23]